себя, вытянулся смирно, подумал и слегка, не унизительно поклонился.
то мне тоже отрады нет зрить, что кругом деется, въезжаешь, братан? Ну,
ступай, проводи меня к коню.
облегчение.
на странном занятии. Матрос подтаскивал к борту какие-то ядра неправильной
формы и сбрасывал их в воду. С брезгливой гримасой он старался держать их
подальше от себя, и после каждого долго отряхивал брезентовые рукавицы.
Посреди палубы лежали две пирамиды этих шершавых и как бы полуразваленных
чугунных кругляков.
меня?.. Есть же флотские наказания! Еще я только за чужим конем говно не
убирал. Он валит, значит, свой навоз чугунный на палубу, а я, значит,
оттаскивай.
князем разговаривать, а кому навоз грести? А зачем тогда революция?! Меня на
флот призывали, а не в... не знаю!., какие-то арестантские роты!
улыбкой Груня посуровел и серьезно сказал:
Добровольцем. В сводную команду флота. Воевать. Миротворцем. На помощь
славянским братьям. Обязаны передать по команде. Пусть наверху решат.
менее решительно:
Так что можете меня понять... товарищ капитан первого ранга. Что с вами?
Петр Ильич? Да что я такого сказал-то!.. Вахтенный!! Доктора к командиру!!
объяснившим, это напоминало визит заботливого родственника к постели
больного, Ольховский призвал Колчака. И посвятил его в происшедшие с ним
сегодня события, стараясь не упускать деталей.
переживай, ни в какую Сербию, пока я жив, он не поедет. Из трюмов живой не
вылезет, гнида. Нервный ты стал. Не успел даже узнать, что у нас тут без
тебя было - а уже с колес. Значит, слушай. Ко мне Столыпин приезжал. Вернее,
к нам, но тебя не было.
И скоро шлепнут.
смотри, серьезные ребята эти аграрии. Им поперек не становись. Не хотят, а.
принесенным доктором жасминовым чаем и передал Ольховскому на диван.
жила коньячная бутылка. Щеки его порозовели, глазам вернулся блеск.
всех стволов Кремль по камням?
а нам нужна великая Россия". И что он мне отвечает? "Позвольте, - говорит, -
я эту фразу сегодня употреблю на заседании кабинета министров?"
останавливаться, пока цель не достигнута, иначе все усилия насмарку.
уронили что-то тяжелое. И тотчас донесся перезвон храмовых колоколов. В
иллюминаторе проплыли навигационные огни баржи, спускавшейся по течению.
Ольховский.
камуфлет.
мы и без разрыва имеем то, что на сегодняшний день имеем. А?
дураку полдела показывать. Это вроде гомеопатии наоборот: доза - это
лекарство, а полдозы - яд. Вот такая политическая гомеопатия.
Решение примем после ужина.
Ольховский ввернул и установил лично. Разрыв был не отмечен.
позах перед зеркалом и принялся выполнять сто утренних наклонов и сто
поворотов для укрепления мышц живота. Каюта мерно заскользила вверх-вниз и
влево-вправо. В этом размашистом и затяжном возвратно-поступательном
движении поначалу, как всегда, воспринимался привкус эротики, но по мере
утомления мышц утреннее влечение исчезло. Тупые дневные мысли занимали свое
место в голове.
чужеродное. Не прекращая упражнений, доктор попытался сфокусировать внимание
на этом чужеродном, и выяснилось, что оно относится к кружочку пейзажа,
прыгающему в иллюминаторе.
были вполне знакомы. Но что-то сбивало с их привычного восприятия. Некоторое
время доктор развлекал себя тем, что продолжая зарядку пытался уловить, в
чем там дело. И перейдя к махам в стороны прогнувшись, утвердился в
понимании, что дело в том, как эти составные элементы между собой
соотнесены, в композиции, так сказать.
легкими белоснежными облаками. Низменный речной берег был лишен каменной
набережной. К нему приставали желтые ладьи, по обводам и размерам средние
между казацкими стругами и норманскими драккарами. При этом они не спускали
полосатых квадратных парусов. Из ладей выбирались слабо различимые за далью
фигурки. Можно было разобрать только круглые щиты, и игольчато просверкивали
в движении острия копий.
которым краснел зубчатый флажок. С ним соседствовал деревянный частокол,
резной терем и золоченая колокольня.
дымы гигантской ТЭЦ, похожей на дворец, а между ними взлетала в зенит ракета
каких-то миролюбивых пропорций. Она неистово мчалась на огненном помеле, но
при этом каким-то образом умудрялась оставаться в одной и той же точке
пространства. Это явно перекликалось с апорией Зенона о летящей стреле,
стоящей на месте, и таким образом закольцовывало хронологию современного
правого края с древним левым. На ракете, было внятно написано: "Восток".
На всех картах восток изображается справа, а запад слева.
все остальное. Все остальное преимущественно состояло из бедствий и
катастроф, над которыми высились отдельные памятники духа и символы мысли.
Татары пировали на спинах русских пленников, опричники Грозного кого-то
резали и что-то жгли, Преображенские каре выкашивались пушечным огнем, и
груды мерзлых зеков лежали под колючей проволокой. Былинная блондинка,
оголенная не то к русской бане, не то к татарскому изнасилованию, скорбела.
Со стороны горнего мира им противостояли мозаичные луковки Василия
Блаженного и шпиль Московского университета.
рядов можно было разобрать как знакомые. В центре находились Толстой с
бородой, Достоевский со скорбью и Жуков с орденами. За ними маячил вчерашний
Столыпин, судя по угрюмости уже застреленный, а Юрий Долгорукий о-конь
поместился ближе к левым викингам.
воздушного заграждения, почему-то с дирижабельной гондолой, на котором было
написано буквами, сочетавшими элементы славянской вязи с заголовком газеты
"Правда": "100 ВЕКОВ".
Херберт Фрэнк
Самойлова Елена
Мичурин Артем
Флинт Эрик
Прозоров Александр
Шилова Юлия