десять-двенадцать поколений назад...
мелькают строчки на экране компьютера, пакующего его письмо. Скицын
кашлянул за спиной:
Москве нынче творится? Сплошные перестрелки. Сегодня в ботаническом саду
какого-то деда шлепнули.
достал пистолет.
Какой смысл, ночуй у меня! Матушка и сестра явно на даче остались, так что
никаких проблем не возникнет! - Он покачал головой: - Ты делаешь какие-то
глупости, Ярик.
дружить с умными, писать книги и лечить людей - все несвоевременно. Уже
несвоевременно.
Швырнуть на колени, чтобы каждый понял свое место. И погнать вперед, к
счастью. Пинками.
что Господь уходит в отпуск, и поручает тебе присматривать за
человечеством.
внушительной заднице. Мне очень не нравится, когда меня ведут к светлому
будущему.
по-своему..." Пойду я, Степан.
решительно не хочешь продолжить посиделку.
ехал в полупустом вагоне метро, сквозь тяжесть опьянения всматриваясь в
лица. Люди казались напуганными. Потерявшими не то что "уверенность в
завтрашнем дне", а просто веру в следующий час.
ехидный комментарий Славы - и провалиться в сон. Хорошо они посидели, что
ни говори. Особенно, после того как к Тиме ввалились Птицын - с криком
"где мой любимый писатель?" и Володин, молча ткнувший его под ребра и
ласково сообщивший - "а, приехал, монстр..."
обсуждением слепцов-издателей и придурков-книгопродавцов... из числа
которых деликатно были исключены присутствующие.
здоровья время. Он пристроился к маленькой группке людей, шедших в нужном
направлении, и прошел с ними почти до самого дома. Нырнул в тускло
освещенный подъезд, быстро поднялся по лестнице, отпер дверь.
обкуренного юнца.
бумаги на столе, придавленный плейером. Рядом - револьвер.
ледяную воду. Он взял листок, где его почерком были написаны чужие слова.
живешь первый и единственный раз. Когда-нибудь, если есть еще что-то
впереди, я вернусь, уже с частью тебя в душе. И все-таки не обольщайся.
способен."
бумаги.
все же нуждается в нас. Так повелось. Время - великий предатель. Время -
великий обманщик.
стал твой век - если он не дает надежды?
которых тебе лучше не знать. Которые я сам боюсь вспомнить.
не верю. Я слишком ярко представил то, что уже не случится.
риск. Не привычное добро, а шаг за очерченные рамки. И очень часто я был
чужим, преждевременным, странным. Говорил о том, что было ненужным.
Несвоевременность - клеймо творчества, его мотив. Но, по крайней мере, я
верил в себя. И, приходя в следующий раз, узнавал - мир принял меня,
прошлого.
двадцатом столетии - и я не рискну назвать тебе имена. Почему так
случилось, почему все поменялось местами, доброта стала подлой, а
творчество - лживым? Лишь Тьма неизменна... но мы уже слишком близки к
ней... Не знаю, не знаю. Слишком торопливый век, слишком много боли.
Слишком велико искушение - простых решений и быстрых побед. Мы вросли в
это время, в его боль и отчаянье. Нам не убедить никого в добре - если его
нет в нас.
меня ты - не угроза иным Посланникам. Наоборот - возможный союзник. Выбери
того, кто победит, и служи ему. Даже если ты выберешь Тьму - она опустится
так постепенно, что мир успеет привыкнуть. А ты станешь ее придворным
певцом, Ярик. Такая уж наша судьба - продаваться.
Включил перемотку - назад. Тихо сказал:
Так одиноко.
что произошло на ВВЦ, что увидел ты по дороге? Какая боль отразилась в
твоей душе - если она есть... была, у тебя...
насвистывающего мелодию. Аккуратно дописывающего письмо, секунду
колеблющегося, стоит ли ставить подпись... но, наверное, слишком много
имен легло бы на бумагу, знакомых и давным-давно забытых, русских,
английских, арабских, еврейских, китайских, ярлычки исчезнувших душ,
древних прорывов за грань привычного...
узел был под самым потолком, но под тяжестью тела сполз, сдирая чешуйки
отслоившийся краски. Теперь Визитер полусидел на коленях, привалившись
лбом к стене. Одна рука безвольно свисала, вторая цеплялась за
перехватившую шею петлю. Словно в последний миг Посланник Творчества
передумал...
был трусом. Напористым, шумным, энергичным трусом.