Чтение 71–й страницы книги ~Путь меча~

- Хороший у нас человек Кос ан-Танья, - улыбнулся Я-Единорог. - Да,
Заррахид?

- Да, - очень серьезно ответил эсток.

Пока мы добирались до назначенного места встречи - пешком, как
советовал Фань Анкор-Кун в своих записях, и покинутый Демон У шумно
тосковал в конюшне - у меня в голове бродили разные мысли, иногда
забираясь в такие закоулки сознания, куда я и сам-то опасался заглядывать.
Или даже не знал о их существовании.

Возьмем, к примеру, рассказ Матушки Ци об Этике Оружия - верней, об
эпохе ее зарождения - в результате чего поединки превратились в Беседы и
стали бескровными. Ведь как раз тогда мы, люди, решили, что оружие - не
просто вещь, но вещь-драгоценность, вещь-символ и даже вещь-святыня. То
есть как бы уже и не совсем вещь. Уничтожать такую - сперва глупость,
затем - грех, и наконец - святотатство. Я и помыслить-то не мог, что из-за
какой-то неловкой оплошности (хоть своей, хоть со-Беседника) способен
сломать Единорога. Вот и сейчас - как подумаю, так просто в пот бросает!

Опять же, одних названий оружия - если даже не считать собственных
имен - великое множество. Такого разнообразия нет среди никаких других...
вещей. Оружейники до сих пор спорят: Малый Крис или та же Чинкуэда - это
короткий меч или все-таки кинжал? Большой Да - это еще меч или уже
алебарда?!

И впрямь впору говорить о новой расе...

И все-таки - с какого момента Беседа превращается в поединок и
наоборот? Где зародыш насильственной смерти?! Можно убить, ненавидя - но
разве в Шулме ненавидели рабов, сходясь с ними лицом к лицу во время тоя?

Зачем шулмусы выпускали в круг чужаков?!

Они хотели доказать. Доказать не-шулмусам, не-таким, как они, свое
превосходство. Это было для шулмусов жизненно необходимо - доказывать.
Успешный набег - доказательство военного умения, более тучные стада -
доказательство богатства, укрощение дикого жеребца - доказательство
отваги; бой один на один с чужаком на глазах всего племени -
доказательство силы и превосходства.

Не умеющий доказывать любой ценой, не гнушаясь никакими доводами,
вплоть до убийства - умрет.

А умеющий или научившийся - будет принят в племя.

Он - свой. Теперь он - свой.

Он тоже умеет доказывать. Он - шулмус.

С белой кошмы - на пунцовую... Клинком подать.

Джамуха Восьмирукий и Чинкуэда отлично поняли это - и сумели доказать
свое право на власть в Шулме, безошибочно выбрав время, место и способ.

А что доказывали Тусклые, принося жертвы Прошлым богам?

Они доказывали жизнеспособность своей расы (человечества или
Блистающих) согласно канону учения Батин.

Ну а я, я сам - Беседуя с тем же Фальгримом, я ведь тоже доказываю?!

Да. Безусловно.

...И когда я понял разницу - я беззвучно расхохотался, весьма удивив
этим идущих рядом Коса и Асахиро.

Фаризу было трудно чем-то удивить.

- Ничего, ничего, - шепнул я им. - Все в порядке... это я так.

И мы зашагали дальше.

Дальше...

Шулмусы и Тусклые доказывали КОМУ-ТО! Чтоб бы они не доказывали -
всегда был кто-то, кто должен был оценить весомость их доказательств!
Кто-то - Творец, противник, соседнее племя, старейшина Совета, другой
народ, соперник, друг, брат, прохожий, чужак...

Кто-то.

Кто-угодно.

И этот кто-то не мог быть для доказывающего со-Беседником. Ибо Беседа
подразумевает общую попытку выбраться к истине.

Общую. И при этом не обязательно выбираться только к истине Батин.

Беседа подразумевает умение не только говорить, но и слушать.

А значит - слышать.

Значит - понимать.

Нельзя понимать, не гнушаясь никакими доводами; нельзя понимать, не
желая услышать; нельзя услышать, перекрикивая друг друга; нельзя
беседовать с врагом...

Враг - это неизбежность поединка; со-Беседник - это попутчик, с
которым вместе идут по Пути, пусть даже и по Пути Меча - но при этом ты
уже не один против неба. Пресеки свою двойственность... и пойми, что он -
это ты.

И когда я доказываю, Беседуя с Фальгримом - в первую очередь я
доказываю самому себе. А Фальгрим помогает мне в этом, потому что я не
борюсь с его эспадоном Гвенилем - я борюсь с собственной леностью,
гордыней, неумением; я борюсь сам с собой.

Даже если иногда мне кажется, что я борюсь с Фальгримом.

И поэтому я никогда не убью Беловолосого.

И поэтому он никогда не ранит меня.

И поэтому могучий Гвениль никогда не выщербит Единорога.

И поэтому...

- Пришли, - тихо бросает Кос, трогая меня за плечо. - Вон, за углом
забора... Видишь?

Да, я видел.

И край бортика водоема, облицованный плиткой и отражающий рассеянный
свет звезд; и тень рядом с ним.

- Пришли, - согласился я.

Я оставил своих спутников возле забора, а сам двинулся к водоему,
наскоро договариваясь с Единорогом о том, что каждый из нас будет говорить
сам за себя и с себе подобным.

Все равно говорим мы одно и тоже... или почти одно и то же. А когда
надо оставаться начеку - не до раздвоения и внутренних голосов.

...Сказать, что Эмрах ит-Башшар удивился, увидев меня - это значит
ничего не сказать.

- Ты? Как это... то есть - откуда? И зачем?!..

Говорил он невнятно, потому что трудно говорить внятно с отвисшей до
пояса челюстью.

- Я, оттуда и затем, - приблизившись, сказал я. - Ну ты даешь,
Эмрах... сперва сам в гости набиваешься, загадки всякие загадываешь,
Беседуешь по душам - а теперь как не родной! Ты что, вправду мне не рад?!

- Я ждал не тебя, - набычившись, заявил Эмрах, и руки его как бы
невзначай легли на пояс.

Поясом был Маскин Тринадцатый.

- А ты не допускаешь мысли, что она - моя возлюбленная? - задумчиво
протянул я, делая вид, что не замечаю враждебности харзийца. - Моя нежная
и трепетная лань...

- Кто - она?

- Она. Та, которую ты ждал. Может быть, я ревную?!. Эй, услада моих
очей, выйди к нам!..

Из темноты возник Кос - как всегда, невозмутимо-спокойный.

- Доброй ночи! - приветливо поздоровался он. - Услада очей сейчас
придет. У нее серьга выпала - вот найдет и придет. А пока услаждайте очи
мною. Хорошо?

- Хорошо, - покладисто согласился я. - Усладим.

- Ты еще и дворецкого сюда притащил! - прошипел взбешенный Эмрах. -
Ах ты...

Чем-то он напомнил мне Фаризу - манерами, должно быть... Вернее, их
отсутствием.

А какие у них получились бы дети!..

- Я не его дворецкий, - поколебать спокойствие Коса было невозможно.
- Он меня уволил. Еще в Кабире. А она - она моя дочь.

Кос подумал и добавил:

- Приемная.

- Причем вся в отца, - бросил Асахиро Ли, объявляясь рядом с
ан-Таньей. - Вот поэтому без нас она на свидания не ходит. Без
возлюбленного, отца и брата.

Эмрах отступил шага на два и слегка согнул в коленях свои кривые
ноги.

Я подумал, что еще полгода назад ит-Башшару и в голову не пришло бы
испугаться вот такой ночной встречи.

Никто бы из нас не испугался.

Сколько раз я Беседовал по ночам в Кабире?

Мои размышления были прерваны появлением Фаризы. Она появилась из
мрака - высокая, гибкая, с разметавшейся копной вьющихся волос; она шла
широким, уверенным шагом, и в нее запросто можно было бы влюбиться...

Если бы она молчала.

- Эй ты, ублюдок, - без обиняков сказала Фариза, - пошли, я тебя
убью. Ну, чего выпучился, жаба кривоногая?!

Сомневаюсь, что после этого Эмраху захотелось бы влюбиться в Фаризу.

- Погоди, дорогая, - вмешался я. - Куда ты так торопишься? Я сейчас
все устрою...

Я встал лицом на юго-восток - в небе отчетливо сверкал треугольник
Южного Копья, так что ошибиться было сложно - сделал десять шагов и
остановился у старой беседки. Затем я протянул руку аль-Мутанабби и трижды
гулко ударил по крайней левой опоре.

- Пошли, - не оборачиваясь, бросил я.

За спиной изумленно сопел Эмрах ит-Башшар.

По-моему, он готов был признать во мне Сайид-на, Главу учения Батин.