углах рта залегли жесткие складки (они, хотя потом и сгладились немного,
навсегда оставили след на лице Сильвии). Но она была спокойна, дея-
тельна, занялась вместе с мастерицами кройкой и шитьем траурных платьев.
Она отдавала распоряжения, надзирала за всем, работала сама, движения ее
рук были точны и так же уверенны, как и взгляд. Когда она примеряла Ан-
нете платье, та боялась проронить слово, которое могло бы напомнить
Сильвии о похоронах. Но Сильвия сама о них заговорила - спокойно, хлад-
нокровно. Она никому не хотела поручить связанные с ними хлопоты и рас-
порядилась всем до мелочей. Это искусственное спокойствие Сильвия сохра-
няла до конца похорон. И только выполнению религиозных обрядов воспроти-
вилась с холодной, сосредоточенной злобой. Она не прощала богу смерть
девочки!.. До этого несчастья Сильвия была безотчетно неверующей, но к
религии относилась только безразлично, а не враждебно. Не признаваясь в
этом, слегка посмеиваясь над собой, она даже была растрогана, когда уви-
дела свою хорошенькую дочку в белом платье причастницы... А теперь она
знала, что все - обман, да, да!.. Подлый бог!.. Никогда она не простит
ему!
Сильвия, разрешатся новым приступом отчаяния, когда она вернется домой с
кладбища. Но ей не удалось остаться с сестрой. Сильвия резким тоном ве-
лела ей идти домой. Присутствие Аннеты было для нее нестерпимо: ведь у
Аннеты есть сын!..
что Сильвия не ложилась всю ночь. Она не плакала, не жаловалась, страда-
ла молча. Не щадя себя, она начала по-прежнему работать в мастерской.
Привычные обязанности требовали своего настоятельнее, чем сама жизнь.
Тяжелое душевное состояние Сильвии сказывалось только в некоторых мело-
чах: раз она криво скроила платье (таких промахов за нею никогда не во-
дилось) и, не сказав ни слова, выбросила его. В другой раз порезала
пальцы ножницами. По вечерам ее уговаривали лечь. Но она все ночи напро-
лет сидела в постели без сна, не отвечая тем, кто с нею заговаривал.
скрылась. Приходили заказчицы, ждали. Подошел час ужина - ее все не бы-
ло. Пробило десять, одиннадцать. Муж боялся, что она в отчаянии покончи-
ла с собой. Наконец в час ночи она вернулась домой и эту ночь спала до
утра. Узнать у нее ничего не удалось. Следующие вечера она опять где-то
пропадала. Теперь она уже стала разговаривать с окружающими и, казалось,
оттаяла, но упорно скрывала, куда ходит по вечерам. Мастерицы начали шу-
шукаться. Добрый муж жалел ее и, пожимая плечами, говорил Аннете:
настрадалась!.. Если это может ее отвлечь от навязчивых мыслей... что ж,
пускай!
рожно дала ей понять, какое беспокойство и какие подозрения вызывают ее
отлучки, как они огорчают ее близких. Сильвия сперва не хотела даже ос-
тановиться и проявила полное равнодушие к тому, что о ней могут поду-
мать. Но, узнав о доброте мужа, она растрогалась и, уступив внезапной
потребности излить душу, увела Аннету к себе в комнату. Здесь она запер-
ла дверь и, сев рядом с сестрой, вполголоса, с таинственным видом, блес-
тя глазами, рассказала ей, что каждый вечер посещает кружок спиритов,
которые собираются у стола, и там она беседует со своей умершей дочкой.
Аннета, не смея выдать свои чувства, с ужасом слушала Сильвию, которая
умиленно пересказывала ей ответы Одетты. Сильвию теперь уже не нужно бы-
ло заставлять говорить - ей радостно было повторять вслух слова девочки,
в эти слова она вкладывала всю душу. Аннета не решалась разрушить иллю-
зию, которой только и жила теперь сестра. А Леопольд - тот даже готов
был поощрять Сильвию. В глазах этого простого и здравомыслящего человека
самовнушение Сильвии было не хуже всякой другой религии. Аннета посове-
товалась с врачом, и тот сказал, что не надо трогать Сильвию, пока она
не изживет свое горе.
вала себя, не лучше ли священная материнская скорбь, чем эта нелепая ра-
дость, оскорбляющая таинство смерти. В мастерской Сильвия уже не скрыва-
ла своих сношений с потусторонним миром. Девушки расспрашивали ее о се-
ансах - ее рассказы доставляли им такое же удовольствие, как те романы,
что печатаются в газетах. Заходя в мастерскую, Аннета слышала, как они
оживленно обсуждали последнюю беседу Сильвии с умершей Одеттой. А раз
она видела, как одна из учениц хихикала, пряча лицо за материю, которая
была у нее в руках. Сильвия, еще недавно столь чуткая к иронии и умело
пускавшая ее в ход, теперь болтала, ничего не замечая, всецело поглощен-
ная своей бредовой идеей.
она повела на сеанс Марка. Она опять воспылала к нему восторженной лю-
бовью, и лицо ее светлело, когда он приходил. Не застав Марка дома, Ан-
нета сразу догадалась, в чем дело. Но когда он вернулся поздно вечером
взвинченный и расстроенный, она удержалась от расспросов. Ночью мальчик
кричал во сне. Аннета встала и успокоила его, нежно гладя по голове.
она не могла щадить сестру. На этот раз она не скрыла своего глубокого
отвращения к ее опасным сумасбродствам и категорически запретила ей вов-
лекать в них ребенка. В другое время Сильвия отвечала бы не менее резко,
но теперь она только загадочно усмехалась, потупив голову, чтобы не
встречаться с гневным взглядом Аннеты. У нее не было прочной внутренней
уверенности в истинности своих откровений, и она опасалась беспощадной
критики сестры. Она не стала спорить с Аннетой и ничего не обещала -
словом, вела себя, как нашкодившая кошка, которая лукаво и вкрадчиво
слушает, как ее журят, а все-таки делает по-своему.
слышала на спиритических сеансах, и очень трудно было помешать этим бе-
седам, которые Марк хранил в тайне с такой же осторожностью, как и тет-
ка. Она рассказывала Марку, что Одетта говорит с нею о нем. Это-то и
привязывало Сильвию к мальчику: Одетта как бы завещала ей Марка. Она иг-
рала роль посредницы между обоими детьми, передавая каждому, что сказал
другой. Марк, в сущности, ей не верил; критический ум, унаследованный от
деда, защищал его от веры в такую бессмыслицу, но она волновала его во-
ображение. Он слушал с любопытством и каким-то смутным отвращением. Ув-
лекаясь этой нездоровой игрой, он в то же время строго осуждал Сильвию,
распространяя свое презрение на всех женщин. Эта могильная атмосфера бы-
ла опасна для мальчика его лет. Слишком рано было ему навязано зна-
комство с жуткой комедией жизни и смерти. Он как бы ощущал вокруг запах
гниющих тел, он задыхался от этого запаха. И так как ум его не был нас-
только развит, чтобы защищать его, то бурные жизненные силы юности про-
являлись в смутных инстинктах, которые бродили в нем, как звери в ночи.
Страшная стая! Можно подумать, что в силу какого-то закона эмбриологии
психический организм человека в процессе развития проходит ряд самых
низменных животных стадий, прежде, чем вознестись на высокую ступень ума
и воли. К счастью, он короток, этот период, напоминающий о нашем проис-
хождении от диких животных. Это - шествие призраков. Самое лучшее - дать
им пройти как можно быстрее и, отойдя в сторону, ничем не пробуждать их
темного сознания. Но период этот не безопасен, и самая любовная бди-
тельность не может уберечь от него ребенка, ибо маленький Макбет один
видит эти призраки. Всем другим, даже самым близким, место Банко кажется
пустым. Взрослые слышат бодрый голос ребенка, смотрят в его невинное ли-
цо, не замечая опасных теней, пробегающих в глубине ясных глаз. Да и сам
он, любознательный наблюдатель, едва ли подозревает о них. Как ему рас-
познать эти инстинкты жадности, жестокость и даже... склонность к прес-
туплению, если они явились из чужого мира, в котором он не был рожден?
Нет ни одной порочной мысли, которая не коснулась бы его в этот период
жизни, которой он не попробовал бы на вкус!
уродом бывает в иные минуты этот баловень, который всегда у них на гла-
зах.
уже не звучали так таинственно, она сообщала о них теперь без волнения,
мельком, без всякой навязчивости. Скоро в тоне ее даже стала заметна ка-
кая-то принужденность, а там она и совсем перестала об этом говорить и
больше не отвечала на расспросы... Разочаровалась ли она и не хотела в
этом сознаваться? Или усталость ее одолела? Этого Сильвия никому не отк-
рыла. Но в долгих беседах, которые она по-прежнему вела с Марком, потус-
торонний мир занимал все меньше места и в конце концов отошел на задний
план. Казалось, Сильвия снова обрела душевное равновесие. О пережитом
испытании говорили постороннему глазу только некоторые перемены в ее на-
ружности. Она постарела, и горе не только не одухотворило ее черты, а,
напротив, придало им какую-то грубую телесность. Формы стали пышнее, в
ней была та же грация, но больше блеска. Мощный инстинкт жизни победил
мучительную тоску. И новые горести и радости, опадающие листья дней,
пыль исхоженных дорог мало-помалу засыпали зияющую могилу в ее сердце.
тавила в сердцах трещину.
ходит среди нас и не должна была бы никого удивлять. С того дня, как мы
приходим в мир, мы видим смерть за работой и привыкаем к мысли о ней. По
крайней мере думаем, что привыкли. Мы знаем, что рано или поздно она
придет и к нам и сделает свое дело. Мы предвидим горе. Но это не только
горе, это нечто гораздо большее! Пусть каждый спросит себя, так ли это.
И большинство согласится, что чья-то смерть произвела переворот в его
жизни. Это как смена эр: Ante, Post Mortem [46]. Исчез человек - и всей
нашей жизни нанесен удар, весь мир живых, вчера бывший царством света,
Панов Вадим
Шилова Юлия
Березин Федор
Пехов Алексей
Посняков Андрей
Куликов Роман