седло...
застучал в ворота. Пихнув слугу, ворвался во двор, смахнув с дороги
выбежавшего дворского, обрушился на запертые двери, выкрикнул яро:
након. - Это я, Федор! Отца, отца не принял! Перед казнью! Отвори, Семен!
Семен? Дак помни! Воздастся тебе! Жестокою смертью погинешь, помни мои
слова, Семен, не забывай!
раздалась. Он прянул к коню, взмыл в седло, бешено, с места, ринул скакуна
в опор.
захлопнул ворота, прохрипел:
забормотал, отходя:
пакостливо совершилось-то!
писал грамоту отцу. Братья уже задремывали на постеле. Приезд Александра
застал его врасплох, и Семен, смутясь духом, разбудил было братьев и
сенного боярина. Андрей, моргая со сна, долго не понимал, что и кто. Иван
хотел было уже встречать тверского князя, и только боярин сразу сообразил
дело:
осердишь, отцову волю порушишь! Бесермены скажут, что ты, батюшка, с ими
заодно, с тверичами-то, вместях, значит! Дак и его теперича не спасешь, и
себе худо содеешь!
разбуженные, уразумев дело, вдосталь намученные уже тем, что происходило и
деялось в Орде от их имени, они не захотели остаться в стороне. Едва
боярин выбежал из горницы - отдать приказ дворскому не пускать князя,
Андрей кошкою кинулся вслед за ним, выкрикивая:
бросил он Симеону через плечо, но не поспел сделать и двух шагов.
ринул его в сторону от дверей.
не бросился сам на брата, но замер - глаза в глаза. Страшные мгновения оба
молчали. Но вот плечи Андрея свело судорогою, он сгорбился, всхлипнув,
разжал кулаки и проговорил с обреченностью ужаса:
проговорил Иван.
ответе за все. И грех - на мне. Хочешь знать, я уже наказан. Смертью сына.
И это не все, а начаток господней грозы...
Андрей,вздрагивая.
чем нам! Веси ли вы оба, почто нас троих отослал он в Орду? Может, мы...
может, нас... яко Авраам Исаака... на заклание... Дак каково было батюшке
посылать нас на смерть?! Ежели бы другояко поворотило здесь, про это ты
думал?
Михалыч, а могло, могли мы!
дунул на свечу и выскочил в сени, прихлопнув за собою и подперев какою-то
палкой тяжелую дверь.
снаружи колотил и кричал поносно. Симеон стоял в полной темноте в одной
нижней рубахе, не чуя холода, и только беззвучно повторял, шевеля губами:
голову (пальцы аж побелели, вцепившись в затвор) и прошептал в темноту:
стуча зубами, на цыпочках прошел в горницу (братья молчали, слава Богу) и,
не зажигая огня, ощупью добравшись до ложа, повалился лицом вниз на
постель.
говорили друг с другом. Двадцать восьмого октября, в день памяти святых
мучеников Терентия и Неонилы и святой мученицы Параскевии, Александр,
заметно постаревший за прошедшие сутки, велел служить заутреню и молился
долго, с увлажненными глазами. Князев духовник вспоминал потом, что
Александр в этот день слушал псалмы Давыдовы и на словах: <Господи, что се
умножишася стужающие ми... мнози глаголют душе моей: несть спасения
ему...> - прослезился.
Александр сел на коня и поехал вновь по знакомым ордынцам, перенимаючи
вести о казни своей, а доверенного слугу послал к царице за тою же нужою.
О полден князь и слуга одновременно воротились в стан. Надежды не было.
Более того: надежды не было и для Федора. Александр, растерянный, не зная,
как повестить, как высказать, зашел к сыну, но Федор не дал ему говорить.
родительских глаз. - Да мне и соромно было бы остати опосле тебя, батюшка!
- И Александр молча, с благодарным отчаяньем, припал к плечу сына.
Торжественное и согласное пение мужских голосов не то что успокоило, но
придало мужества предстоящим. Ничего сделать уже нельзя, так хоть погибнем
достойно! - казалось, выговаривали величавые гласы византийского
молитвословия.
с толпою татар, приближающегося к русской веже. Это шла смерть. Забыв обо
всем, Александр выскочил на улицу - то ли драться, то ли возопить
безумно... К нему подбежали, не то свои, не то чужие, вырвали оружие,
заломили руки назад.
золотую цепь, украшения. Пронзительный холод был сладок обнаженному телу,
как далекий зов родины. Он не заметил, что Федор, подошед сзади, твердо
стал рядом с отцом.
С коня, сверху вниз, сузив глаза, уставился на связанного Александра.
Ордынец сопел, тщась узреть во взоре тверского князя ужас приблизившейся
смерти. Но Александр уже не видел его. Он поднял глаза к небесам, глядя на
белое-белое одинокое облако на синем холодном окоеме. Губы сами шептали
молитву, а в очах далеким воспоминанием пробежало и сникло осеннее золото
листвы...
звонком холодном небе ослепительно белый, снизу и доверху ровно сияющий
ствол березы в червонном золоте осени. Трубят рога... Как мало он жил, как
мало смотрел! Заливистый лай хортов, бешеный бег коней... Сына он погубил
тоже. Быть может, Всеволод или Владимир? (О меньшом, Михаиле, Александр
как-то не вспомнил в этот час, а продолжил эту, уже безнадежную, борьбу
Твери с Москвою и не Всеволод вовсе, а именно Михаил.)
степей. Нужно было мужество, чтобы встретить ее достойно. Мужество должно
иметь мужу всегда, по всякой миг многотрудной человеческой жизни. И перед
часом смерти - сугубо, ибо зачастую одним мгновением этим оправдана или
перечеркнута, опозорена, наниче обращена вся предыдущая жизнь.
грудь и живот - больше он ничего не чувствовал...
бояр, разграбили вежу. Потом, к ночи, верные собрали разрубленные на части
тела господина своего и княжича Федора и, оплакав, уложив по-годному в
дубовые колоды, повезли на Русь.
Шилова Юлия
Корнев Павел
Ильин Андрей
Бажанов Олег
Афанасьев Роман
Шилова Юлия