- Видать, вы мадама, без понятия в этом деле. Тут живое мастерство ценится,
а оно всякому понимающему сразу видно.
Пришлось Каролинке и это проглотить.
Приехала домой, а там любезный племянничек пеняет:
- Что же вы, дорогая тетушка, меня конфузите да в убыток вводите.
Отливки-то, которые по вашему выбору, вовсе никто не берет. Совладельцы
даже обижаются, да и в газетах нехорошо пишут.
И подает ей газетку, а там прописано про наше каслинское фигурное литье.
Отливка, дескать, лучше нельзя, а модели выбраны - никуда. К тому
подведено, что выбор доверен не тому, кому надо.
- Либо,- говорит,- в Каслях на этом деле сидит какой чудак с чугунными
мозгами, либо оно доверено старой барыне немецких кровей.
Кто-то, видно, прямо метил в немецкую Каролинку. Может, заводские художники
дотолкали.
Меллер-Закомельский сильно старался узнать, кто написал, да не добился. А
Каролинку после того случаю пришлось все-таки отстранить от заводского
дела. Другие владельцы настояли. Так она, эта Каролинка, с той поры прямо
тряслась от злости, как случится где увидеть торокинскую работу.
Да еще что? Стала эта чугунная бабушка мерещиться Каролинке.
Как останется в комнате одна, так в дверях и появится эта фигурка и сразу
начинает расти. Жаром от нее несет, как от неостывшего литья, а она еще
упреждает:
- Ну-ко, ты, перекисло тесто, поберегись, кабы не изжарить.
Каролинка в угол забьется, визг на весь дом подымет, а прибегут - никого
нет.
От этого перепугу будто и убралась к чертовой бабушке немецкая тетушка.
Памятник-то в нашем заводе отливали. Немецкой, понятно, выдумки: крылья
большие, а легкости нет. Старый Кузьмич перед бронзировкой поглядел на
памятник, поразбирал мудреную надпись да и говорит:
- Ангел яичко снес да и думает; то ли садиться, то ли подождать?
После революции в ту же чертову дыру замели Каролинкину родню - всех
Меллеров-Закомельских, которые убежать не успели.
Полсотни годов прошло, как ушел из жизни с большой обидой неграмотный
художник Василий Федорыч Торокин, а работа его и теперь живет.
В разных странах на письменных столах и музейных полках сидит себе чугунная
бабушка, сухонькими пальцами нитку подкручивает, а сама маленько на улыбе -
вот-вот ласковое слово скажет:
- Погляди-ко, погляди, дружок, на бабку Анисью. Давно жила. Косточки мои,
поди, в пыль рассыпались, а нитка моя, может, и посейчас внукам-правнукам
служит. Глядишь, кто и помянет добрым словом. Честно, дескать, жизнь
прожила и по старости сложа руки не сидела. Али взять хоть Васю Торокина. С
пеленок его знала, потому в родстве мы да и по суседству. Мальчонком стал в
литейную бегать. Добрый мастер вышел. С дорогим глазом, с золотой рукой.
Изобидели его немцы, хотели его мастерство испоганить, а что вышло? Как
живая, поди-ко, сижу, с тобой разговариваю, памятку о мастере даю - о
Василье Федорыче Торокине.
Так-то, милачок! Работа - она штука долговекая. Человек умрет, а дело его
останется. Вот ты и смекай, как жить-то.
Герой сказа, рабочий Каслинского завода Василий Федорович Торокин,
художник-самоучка, жил в конце XIX и начале XX века. Создал ряд прекрасных
скульптур из чугуна.
Это еще мои старики сказывали. Годков-то, значит, порядком прошло. Ну,
все-таки после крепости было.
Жил в те годы в нашем заводе Тимоха Малоручко. Прозванье такое ему на
старости лет дали.
На деле руки у него в полной исправности были. Как говорится, дай бог
всякому. При таких руках на медведя с ножом ходить можно. И в остальном
изъяну не замечалось; плечо широкое, грудь крутая, ноги дюжие, шею оглоблей
не сразу согнешь. Таких людей по старине, как праздничным делом стенка на
стенку ходили, звали стукачами: где стукнет, там и пролом. Самолучшие бойцы
от этого Тимохи сторонились,- как бы он в азарт не вошел. Хорошо, что он на
эти шутки не зарный был. Недаром, видно, слово молвлено: который силен, тот
драчлив не живет.
По работе Тимоха вовсе емкий был, много поднимал и смекалку имел большую.
Только покажи, живо переймет и не хуже тебя сделает.
По нашим местам ремесло, известно, разное.
Кто руду добывает, кто ее до дела доводит. Золото моют, платинешку
выковыривают, бутовой да горновой камень ломают, цветной выволакивают. Кто
опять веселые галечки выискивает да в огранку пускает. Лесу валить да
плавить приходится немалое число. Уголь тоже для заводского дела жгут,
зверем промышляют, рыбой занимаются. Случалось и так, что в одной избе у
печки ножик да вилки в узор разделывают, у окошка камень точат да шлифуют,
а под полатями рогожи ткут. От хлебушка да скотинки тоже не отворачивались.
Где гора дозволяла, там непременно либо покос, либо пашня. Однем словом,
пестренькое дело, и ко всякому сноровка требуется, да еще и своя живинка
полагается.
Про эту живинку и посейчас не все толком разумеют, а с Тимохой занятный
случай в житье вышел. На примету людям.
Он, этот Тимоха,- то ли от молодого ума, то ли червоточина какая в мозгах
завелась,- придумал всякое здешнее мастерство своей рукой опробовать да еще
похваляется:
- В каждом до точки дойду.
Семейные и свои дружки-ровня стали отговаривать:
- Ни к чему это. Лучше одно знать до тонкости. Да и житья не хватит, чтобы
всякое мастерство своей рукой изведать.
Тимоха на своем стоит, спорит да по-своему считает:
- На лесовала - две зимы, на сплавщика - две весны, на старателя - два
лета, на рудобоя - год, на фабричное дело - годов десяток. А там пойдут
углежоги да пахари, охотники да рыбаки. Это вроде забавы одолеть. К пожилым
годам камешками заняться можно, али модельщиком каким поступить, либо в
шорники на пожарной пристроиться. Сиди в тепле да крути колеско, фуганочком
пофуркивай, либо шильцом колупайся.
Старики, понятно, смеются:
- Не хвастай, голенастый! Сперва тело изведи. Тимохе неймется.
- На всякое,- кричит,- дерево влезу и за вершинку подержусь.
Старики еще хотели его урезонить: вершинка, дескать, мера ненадежная: была
вершинкой, а станет серединкой, да и разные они бывают - одна ниже, другая
выше.
Только видят - не понимает парень. Отступились. Твое дело. Чур, на нас не
пенять, что вовремя не отговорили.
Вот и стал Тимоха ремесла здешние своей рукой пробовать.
Парень ядреный, к работе усерден - кто такому откажет. Хоть лес валить,
хоть руду дробить - милости просим. И к тонкому делу допуск без отказу,
Аникина Наталья
Шилова Юлия
Русанов Владислав
Прозоров Александр
Журавлев Владимир
Шилова Юлия