мысли.
сторону, где сидел Чатковский, - это любой еврей, а не только тот, который
танцует. Он может быть и нахалом, мне все равно, лишь бы его не было там,
где есть я. Не с торговлей, не с организацией, не с какой-нибудь из их
черт я сражаюсь, я воюю с ними. Если бы я верил, что каким-нибудь ударом я
уничтожу весь еврейский капитал, может быть, я и ударил бы. Но в Отвоцке
деньги меня не интересуют. Отвоцк-не биржа и не луна-парк.
просветлело, он отчетливо увидел цель, к которой стремился. Он радовался,
как радуется путешественник, который замечает, что остаток пути так легок.
из-за этого торговлю и даже не сбежит с этой улицы. Еврей, которого ты
прогонишь от одного оркестра, пойдет танцевать под другой. Мне все равно
куда, но мне не все равно, куда он отправится лечиться. Я не хочу, чтобы
делал он это на польском курорте. А прежде всего я не хочу, чтобы он делал
это в Отвоцке, который по воле всевышнего специально так близко от
деятелям искусства. Протест? Нет. Наша акция не будет ни протестом, ни
пинком. Торговать ты можешь даже под градом каменьев, но лечиться-это нет!
несправедливости, как сладкое тесто немного соли.
добавил резче: - Я не хочу иметь в Отвоцке никаких еврейских чахоточных.
Ясно или нет?!
спрятал от чужих глаз свои подрагивающие руки и закончил совещание обычным
ворчливым тоном: