показывала, что болезнью мистера Гоблера миссис Блосс во всяком случае не
страдает.
чтобы удалиться. - Как я жажду его увидеть!
Тибс.- Я думаю, в воскресенье вы его увидите.
обещанием, стала медленно спускаться по лестнице, все время подробно
описывая свои болезни, а миссис Тибс провожала ее, испуская на каждой
ступеньке сочувственный возглас. Джеймс (на этот раз кирпичного цвета - он
чистил ножи) взлетел по кухонной лестнице и отворил входную дверь, после
чего миссис Блосс, распрощавшись, медленно удалилась по теневой стороне
улицы.
проводили до дверей (и которую две служанки рассматривают сейчас из окон
третьего этажа), была крайне вульгарна, невежественна и себялюбива. Ее
отошедший в иной мир супруг в свое время успешно занимался изготовлением
пробок и нажил таким образом приличное состояние. У него не было
родственников, кроме одного племянника, и не было друзей, кроме собственной
кухарки. В один прекрасный день первый имел наглость попросить заимообразно
пятнадцать фунтов; в отместку дядюшка на следующее утро сочетался браком со
второй и тут же составил завещание, содержавшее излияния справедливого гнева
на племянника (который вместе с двумя сестрами жил на сто фунтов в год), и
назначил новобрачную единственной наследницей всего своего имущества. Как-то
после завтрака он заболел и после обеда умер. В богатой церкви, прихожанином
которой он был, красуется похожая на каминную полку мраморная доска,
исчисляющая его добродетели и оплакивающая его кончину. Он не просрочил ни
одного векселя и не дал ближнему ни одного гроша.
человека странно сочетались хитрость и простодушие, щедрость и скупость. По
ее понятиям не было ничего приятнее жизни в пансионе, а поскольку ей нечего
было ни делать, ни желать, она, естественно, вообразила, что опасно больна,
- убеждение, усердно поддерживавшееся ее врачом, доктором Уоски, и ее
горничной Агнес, у которых были свои причины потакать ее самым вздорным
фантазиям.
побаивалась юных жилиц. В настоящее время под ее кровом проживали только
представители сильного пола, и когда все собрались за обеденным столом, она
воспользовалась случаем, чтобы сообщить о предстоящем приезде миссис Блосс.
Джентльмены приняли это известие со стоическим равнодушием, а миссис Тибс
всецело отдалась приготовлениям к приему страдалицы. Третий этаж чистили,
скребли и мыли так, что на потолке большой гостиной появилось сырое пятно.
Сверкающие, как хрусталь, графины, синие кувшины, мебель красного дерева,
белоснежные покрывала, занавески и салфетки увеличивали комфорт и делали
помещение еще более роскошным. Оно постоянно обогревалось жаровней, а камин
топился каждый день. Движимое имущество миссис Блосс прибывало по частям.
Сперва бутылки портера в большой плетеной корзине и зонтик; затем
бесчисленные сундуки; затем пара башмаков и шляпная картонка; затем кресло с
надувной подушкой; затем набор пакетов подозрительного вида и, наконец,
"последними по порядку, но не по важности", миссис Блосс и ее горничная
Агнес - в шерстяном платье вишневого цвета, ажурных чулках и легких
туфельках, как переодетая Коломбина.
почетного ректора университета и в сравнение не идут с шумом и суматохой,
поднявшимися при водворении миссис Блосс в ее новое жилище. Правда, на сей
раз ученый доктор гражданского права не произносил речи, построенной по
лучшим классическим образцам, но зато здесь присутствовали всякие другие
старые бабы, которые говорили столь же уместные вещи и столь же хорошо
понимали, что говорят. Процедура переезда так утомила пожирательницу котлет,
что она отказалась в этот день покинуть свою комнату; поэтому ей наверх
отнесли баранью котлетку, пикули, пилюлю, пинту портера и другие лекарства.
третьем часу их пребывания в доме миссис Тибс.- Что бы вы думали, мэм?
Владелица-то пансиона замужем.
портером. - Замужем! Не может быть!
хи-хи-хи - живет на кухне, мэм.
только по воскресеньям, и что миссис Тибс заставляет его чистить сапоги
джентльменам, и что он иногда моет окна, и что как-то рано утром, когда он
на балконе мыл окно большой гостиной, он увидел на той стороне улицы
джентльмена, который раньше здесь жил, и крикнул ему: "Эй, мистер Колтон,
как поживаете, сэр?" - тут прислужница так расхохоталась, что у миссис Блосс
возникли серьезные опасения, как бы она не довела себя до припадка.
тогда он плачет и говорит, что ненавидит свою жену и жильцов, и начинает их
щекотать.
лестнице, - негодовала Агнес, - но я ему показала, коротышке!
Непрерывные унижения и пренебрежение, дни, проведенные на кухне, и ночи на
складной кровати окончательно сломили остатки воли несчастного волонтера.
Ему не с кем было делиться своими обидами, кроме служанок, и они
волей-неволей стали его наперсницами. Правдой, как ни странно, было и то,
что маленькая слабость, которая, вероятно, появилась у него, когда он
подвизался на военном поприще, казалось, росла по мера того, как его
удовольствия урезались. Он стал прямо-таки донжуаном подвального этажа.
гостиной к десяти часам утра вместо обычных девяти, потому что по праздникам
всегда завтракали на час позже. Тибс облачился в воскресный костюм - черный
сюртук, чрезвычайно короткие потертые штаны, очень длинный белый жилет,
белые чулки, белый галстук и блюхеровские башмаки - и поднялся в
вышеозначенную гостиную. Там еще никого не было, и от скуки он начал осушать
молочник при помощи чайной ложки.
вошел суровый господин лет пятидесяти, с лысиной на макушке и воскресной
газетой в руках.
приветствие чем-то средним между кивком и поклоном.
не прибавив ни слова, погрузился в свою газету.
Тибс, не зная, что сказать.
высвистывал "Легкую гитару"* у меня за стеной.
ухмыляясь.
служили дома, расположенные в пригородах Лондона. Это был мрачный брюзга и
убежденный радикал, посещавший всевозможные собрания с единственной целью
возмущаться веем, что там предлагалось. Мистер Уисботл, наоборот, был
заядлым тори. Он служил в министерстве Лесов и Рощ в качестве клерка и
считал свою должность весьма аристократической. Он знал книгу пэров наизусть
и мог без запинки сообщить адрес любой знатной особы. У него были хорошие
зубы и превосходный портной. Мистер Ивенсон глубоко презирал подобные
качества, и в результате они с Уисботлом постоянно спорили к вящей пользе
остальных обитателей пансиона. Следует добавить, что помимо пристрастия к
свисту мистер Уисботл обладал еще глубокой уверенностью в своем певческом
таланте. Кроме них двоих и джентльмена в задней гостиной, в пансионе
проживали еще мистер Альфред Томкинс и мистер Фредерик О'Блири. Мистер
Томкинс был конторщиком у виноторговца и тонким ценителем живописи с
необычайно развитым чувством прекрасного. Мистер О'Блири был недавно
импортированный ирландец; он находился еще в совершенно диком состоянии и
приехал в Англию с целью стать аптекарем, клерком в одном из
правительственных учреждений, актером, репортером, вообще - чем придется: он
не отличался привередливостью. Он был на дружеской ноге с двумя
малозаметными членами парламента от Ирландии и устраивал всем жильцам
бесплатную пересылку писем. У него не было никаких сомнений, что его
природные достоинства откроют ему путь к блестящей карьере. Он носил
клетчатые невыразимые и, проходя по улице, заглядывал под все дамские
шляпки. Манерами и наружностью он напоминал Орсона*.
Уисботл в голубых туфлях и пестром халате, насвистывая "Di piacer"*.
фраза, с которой он к кому-либо обращался.
подойдя к окну, засвистел еще громче.
погромче? - спросил бульдог.
Посняков Андрей
Сертаков Виталий
Мацумото Сэйте
Конан-Дойль Артур
Глуховский Дмитрий
Плотников Александр