куча денег. Не потому; что я Мартин Иден, парень что надо и не такой уж
дурак. Ляпни я, что луна сработана из зеленого сыра, ты и тут поддак-
нешь, во всяком случае, не заспоришь, потому что у меня есть деньги...
горы денег. А ведь книги мои написаны давным-давно, говорят тебе, моя
работа была уже сделана, когда ты плевать на меня хотел и втаптывал в
грязь.
бался и сохранял выдержку. А когда он замолчал, принялся разглагольство-
вать Хиггинботем. Он ведь тоже преуспел в жизни и гордится этим, он и
сам выбился из низов. Никто ему не помогал. Он никому ничем не обязан.
Он верный сын отечества, содержит большую семью, растит детей. И "Роз-
ничная торговля Хиггинботема за наличный расчет" - вот высшая награда
его трудам и деловитости. Он любил лавку Хиггинботема, как иные мужчины
любят своих жен. Он раскрыл перед Мартином душу, поведал, как дальновид-
но, с каким размахом воздвигал сей монумент. И сейчас он тоже строит
планы, честолюбивые планы. Район этот разрастается. Лавка становится для
него мала. Было бы помещение побольше, он бы ввел немало новшеств, кото-
рые сберегают труд, дают доход. И он этого добьется. Он из кожи лезет
вон, придет время, и он купит смежный с лавкой участок и построит еще
один двухэтажный каркасный дом. Верх можно будет сдавать внаем, а весь
нижний этаж обоих домов займет "Розничная торговля Хиггинботема за на-
личный расчет". По фасаду протянется новая вывеска, Хиггинботем стал ее
описывать, и даже глаза у него заблестели.
в мозгу, заглушая трескотню лавочника. Неотвязный припев этот сводил с
ума, и Мартин попробовал отделаться от него.
говли в своем квартале, замолк на полуслове. Он не упоминал сейчас о
том, во сколько обойдется постройка нового дома, но знал. Подсчитывал
десятки раз.
собой. - А земля?
пальцами, смотрел, как Мартин выписывает чек. Но вот чек передан ему, он
глянул на сумму - семь тысяч долларов.
долларов.
Мартин глянул на Гертруду. - Капитал в твоем распоряжении, если на трид-
цать пять долларов в месяц наймешь прислугу. Семь тысяч твои, если обе-
щаешь, что Гертруда больше не будет везти на себе всю тяжелую работу по
дому. Идет?
тать по дому - какое оскорбление его бережливости. Великолепный подарок
- только оболочка пилюли, горькой пилюли. Жена не должна будет работать!
Он задохнулся от злости.
долларов в месяц и...
прикрыл чек рукой.
чувствовал, до чего устал и до чего ему тошно. Взглянул на вывеску -
воплощение самодовольства. - Свинья, - проворчал он. - Свинья, свинья.
сунками Бертье и Уэина, Герман Шмидт забыл, что прежде назвал эти стихи
непристойными. Стал везде рассказывать, что эти стихи посвящены его же-
не, постарался, чтобы новость достигла ушей какого-нибудь репортера, и,
конечно, не отказал в интервью штатному сотруднику газеты, который явил-
ся к нему в сопровождении штатного фотографа и штатного художника. И вот
в воскресном приложении целую страницу заняли фотографии и приукрашенные
карандашные портреты Мэриан вместе с множеством подробностей из личной
жизни Мартина Идена и его семьи, и тут же, с особого разрешения "Журнала
Макинтоша", была крупным шрифтом перепечатана "Гадалка". Весь квартал
всполошился. Добропорядочные матери семейств возгордились знакомством с
сестрой знаменитого писателя, а те, кто не был знаком, спешили удосто-
иться этой чести. Владелец скромной мастерской по ремонту велосипедов
только посмеивался и решил заказать новый токарный станок.
жене.
ком-оптовиком и его еще более жирной женой - люди они нужные, могут ока-
заться полезными начинающему молодому предпринимателю вроде Германа
Шмидта. Однако залучить их в его дом могла только такая соблазнительная
приманка, как его знаменитый зять. Был за столом и еще один человек,
привлеченный той же приманкой, - главный управляющий агентствами велоси-
педной компании Эйса на тихоокеанском побережье. Шмидт хотел угодить ему
и снискать его расположение, ведь через него можно было проникнуть в Ок-
лендское велосипедное агентство. Итак, Герман Шмидт счел за благо иметь
такого зятя, хотя в глубине души не понимал, как это Мартин стал знаме-
нитостью. В тихие ночные часы, когда жена крепко спала, а ему не спа-
лось, он с великим трудом одолел книги и стихи Мартина и порешил, что
все, кто их раскупает, просто сдурели. А Мартин отлично это понимал, ви-
дел Шмидта насквозь и, откинувшись на стуле, алчно глядел на его голову
и в воображении обрушивал на него удар за ударом, - экая немецкая дуби-
на! Но одно Мартину все-таки нравилось в нем. Хоть он бедняк и непремен-
но решил выбиться в люди, а нанял служанку, избавил Мэриан от тяжелой
работы. Мартин потолковал с главным управляющим агентствами Эйса и после
обеда отозвал их с Германом в сторонку и снабдил зятя деньгами, чтобы он
смог открыть лучший в Окленде магазин велосипедов и деталей к ним.
Больше того, после, в разговоре один на один, Мартин сказал Герману:
пускай приглядывает автомобильное агентство и гараж, наверняка он с та-
ким же успехом сумеет заправлять еще и этим.
рить, как она его любит и всегда любила. Правда, посреди этих уверений
она запнулась, но тотчас заплакала, путаясь в словах, стала его цело-
вать, и он понял, это - мольба простить ее за то, что прежде она не ве-
рила в него и настаивала, чтобы он шел работать.
общил Шмидт жене. - Я заговорил про проценты, так он взбесился, заодно и
капитал послал к чертям и говорит, попробуй только заикнись про это
опять, разобью твою немецкую башку. Так и сказал - твою немецкую башку!
Но он человек порядочный, хоть и не деловой. Теперь я выйду в люди, спа-
сибо ему, он человек порядочный.
тем сильней он удивлялся. Почетным гостем сидел он на банкете Арден-клу-
ба, среди людей выдающихся, о которых он слышал, о которых читал всю
свою жизнь, и они говорили ему, что, едва прочитав в "Трансконтинен-
тальном" "Колокольный звон", а в "Осе" "Пери и жемчужину", тут же разга-
дали в нем огромный талант. Господи, думал он, слушая это, а я голодал и
ходил в отрепьях! Почему вы не накормили меня обедом тогда? Тогда это
было бы в самый раз. Моя работа была уже сделана. Если вы кормите меня
сейчас за то, что сработано прежде, почему же не кормили тогда, когда я
в этом нуждался? Ни в "Колокольном звоне", ни в "Пери и жемчужине" я с
тех пор не изменил ни слова. Нет, вы кормите меня сейчас не за то, что
сработано. Кормите потому, что все меня кормят, и потому, что это почет-
но - кормить меня обедом. Вы кормите меня из стадного чувства, потому
что и вы тоже чернь и потому что бессмысленная стадная тупость ввела у
черни моду - кормить меня обедами. Но при чем тут сам Мартин Иден и кни-
ги, которые он написал? - печально спросил он себя, а потом поднялся и
искусно, остроумно ответил на искусный остроумный тост.
вуд-клубе, на светских чаепитиях и литературных сборищах, - всегда речь
заходила о "Колокольном звоне" и "Пери и жемчужине", и о том, что их
прочли еще когда они впервые появились в журнале. И всегда Мартина бесил
невысказанный вопрос: "Почему вы не кормили меня тогда? Моя работа была
уже сделана. "Колокольный звон" и "Пери и жемчужина" не изменились ни на
волос. В них и тогда было то же мастерство, те же достоинства. Но не
из-за них вы меня угощаете, не из-за других моих вещей. Вы потому угоща-
ете, что теперь это признак хорошего тона, потому что сейчас вся чернь
помешалась на желании угостить Мартина Идена".
ке и в шляпе с широченными полями. Так произошло однажды в Окленде, в
Дамском клубе. Он поднялся со стула, прошел по эстраде и тут увидел - в
раскрытых настежь дверях в конце просторного зала встал лихой парень в
двубортном пиджаке ив шляпе с широченными полями. И так пристально, так
упорно вглядывался в него Мартин, что пятьсот разодетых дам с любо-
пытством обернулись, не понимая, что же он там увидел. Но увидели только
пустой проход между рядами. А Мартин видел молодого хулигана, который
враскачку шел по проходу, и думал, а снимет ли парень шляпу, без шляпы
он никогда еще его не видел. Парень прошел по проходу, вот он уже на
эстраде. И от мысли обо всем, что еще предстояло этой тени юного Мартина