Чтение 71–й страницы книги ~Анахрон-1~

понимает?
Он показал на елку.
- Новый Год.
- Йоль?
- Ну пусть будет йоль, если тебе так легче. Йооль...
Он на мгновение встретился глазами с портретом деда. Дед будто кривовато
улыбался. Это он с таким лицом на удостоверение фотографировался. Большой
приколист был, небось.
Лантхильда тоже посмотрела на деда. А потом на Сигизмунда. Он выпустил ее плечи
и сел за стол.
- Сейчас новый аттракцион будет. Гляди!
Девка доверчиво уставилась на бутыль шампанского. Сигизмунд процитировал то, что
обыкновенно торжественно возглашалось в подобных случаях отцом:
- "Стал открывать с опаскою советское шампанское"...
Сигизмунд забыл, какой поэт написал эти чеканные строки. Помнил только, что из
шестидесятников. Из того бессильного поколения пустоцветов в клетчатых рубашках,
что всю жизнь просидело на кухне, бряцая на гитарке.
Пробка оглушительно полетела в потолок, потревожив монументальную люстру.
Могучая белопенная струя щедро облила стол и едоков. Лантхильда визгнула и
засмеялась. Кобель, поджав хвост, убрался подальше.
Оставшееся Сигизмунд разлил по бокалам. В телевизоре уже маячил Президент. А это
означало, что через десять минут по высочайшей отмашке вся страна торжественно
въедет в новый, 1997-й, год.
- Будь здорова, Лантхильд! - сказал Сигизмунд громко, поднимая бокал.
- Хайлс! - бойко отозвалась девка, проблеснув тремя свастиками на луннице.
Сигизмунд невольно покосился на портрет деда-орденоносца.
- Хайлс! - ответил Сигизмунд девке. И ничего, не подавился.
- Нуу, - потянула Лантхильда. - Таак... Наадо...
- Драастис, - подхватил Сигизмунд.
Они выпили шампанского. Из телевизора вместо торжественного, органного Гимна
Советского Союза, зазвучало что-то невразумительное. Из оперы "Жизнь за царя".
Про то, как русский мужик поляков заблудил. Сигизмунду как потомку каноника
Стрыйковского это не могло быть по душе.
Шампанское Лантхильду изумило. Она глотала, с каждым глотком все шире
вытаращивая глаза. Допив, громко рыгнула.
Сигизмунд засмеялся, сказал: "знай наших" и рыгнул тоже. Ананасы в шампанском,
Игорь Северянин, серебряный век, блин.
Кобель выбрался из убежища, решив, что опасность миновала, и положил морду
Лантхильде на колени. Она сунула ему кусок мяса.
Кобель жадно заглатывал добычу под столом, чихая от чеснока. Строгая девка
сделала ему внушение. К благочинию призывала, не иначе.
Сигизмунд разлил по фужерам остатки шампанского. Лантхильда что-то радостное
проговорила, крикнула троекратно "ункар хайлс" и постучала фужером об стол,
расплескивая пену.
Допили шампанское. Развеселились.
Поглощали мясо с чесноком, заедая ананасами. Много и беспричинно смеялись.
Лантхильду смешило киви. На Сигизмунда показывала, говорила что-то и, краснея,
прыскала. Сигизмунд, в принципе, понимал, о чем ведет речи подпившая мави.
Когда шампанское стало выветриваться, Сигизмунд понял: пора разорять заначку.
Полез далеко-далеко, а именно - в "аптечку". "Аптечка" была еще дореволюционная,
темного дерева, висела на стене в гостиной. Очертаниями напоминала маленький
орган. Украшалась завитушками и картинкой на ткани: джентльмен в сером и дама
наблюдают за девочками, играющими с бело-рыжей собачкой. Очень умилительно.
Там-то и сберегал Сигизмунд бутылку настоящего "Реми Мартена". Несколько лет уже
сберегал. Хотел как-нибудь на Новый Год распить. Чтоб уютно было, чтоб дом,
свечи, елка. Да только все не случалось такого Нового Года.
А вот сейчас вдруг почувствовал - пора. Лучше уже и быть не может, шестое
чувство подсказало. Водрузил на стол длинношеего пузана из темного стекла,
приставил к нему две крошечные золотые рюмочки. Лантхильда безудержно
расхохоталась.
Объяснять принялась про махта-харью и литильс рюмочки. Сигизмунд вспомнил про
молотобойца и "пимм!" и тоже захохотал. Однако на рюмочках настоял. "Реми
Мартен" требовал этикета. Стоял, черный и чопорный, и требовал.
Потому Сигизмунд знаками призвал девку к молчанию. Мол, будем сейчас
ритуальничать. А в голове Лантхильды все вращался маховик: раскрутившись, не мог
остановиться, воспроизводя одну и ту же шутку.
Сигизмунд разлил коньяк и поставил перед Лантхильдой рюмочку со словом: "Пимм!"
После этого еще минут десять девка переставляла рюмочку и пиммкала. Сигизмунд ей
вторил. В конце концов, оба стали напоминать парочку спятивших игроков в шашки.
Потом выпили. Коньяк был настоящий. Душистый огонь. Лантхильда изумилась, стала
ртом воздух хватать - не ожидала, болезная. Сигизмунд налил ей пепси. Потом
спросил:
- Слушай, Лантхильд, а хво ист махта-харья?
Девка напустила на себя важный вид. Приосанилась. Надула щеки.
Сигизмунд ткнул в ее надутые щеки пальцами, будто пузырь проткнул.
- Пуф! - выдохнула девка.
- Это я, стало быть, такой? - Сигизмунд надул щеки.
Лантхильда убежала, слегка загребая в стороны. Было слышно, как она с грохотом
опрокинула что-то в "светелке". Появилась, зацепив плечом дверной косяк, с
карандашом и бумагой. Плюхнулась рядом с Сигизмундом.
- Махта-харья ист... - Карандаш бойко забегал по бумаге. Сигизмунд наблюдал с
восхищением. Во насобачилась!
На листке появилось изображение перекачанного "быка". Рожа зверская. Зубы
оскалены. Волосы торчат во все стороны. Шея толстая. Борода веником. Интеллекта
нет. И не предвидится.
- Махта-харья! - с гордостью произнесла девка.
- Так вот кем ты меня считала! - сказал Сигизмунд. И вдруг, испустив леденящий
душу крик, сделал зверскую рожу и полез душить Лантхильду.
Та увернулась, оттолкнула его. Поскольку Сигизмунд неловко сидел на стуле, то
едва не упал - Лантхильда успела подхватить его в последний момент.
- Хири, - сказала она. И на другом листке нарисовала второго "быка". Второй
"бык" мало чем отличался от первого, разве что в плечах пошире, в тазу поуже.
- Махта-вэр, - сказала девка. И начала перечислять: - Вавила, брозар...
Ариульф...
- Ик, - подсказал Сигизмунд.
- Нии, - сказала девка. - Зу харья ист. Зу махта-харья. Зу унзара альякундс ист.
- Ну вот, обозвали, - сказал Сигизмунд и налил себе еще "Реми Мартена".
Лантхильда тоже придвинула к нему свою рюмочку.
- Пли-из, - сказал Сигизмунд. И выдал: - За баб-с гусары пьют стоя!
И встал.
- За бабс, - лихо вскричала Лантхильда. И тоже вскочила.
Они выпили. Второй раз коньяк пошел в девку легче.
- Ты заедай, заедай, - советовал Сигизмунд. - Итан.
- Итья, - поправила Лантхильда.
- Да фиг с ним, пусть итья, главное - кушай.
Девка налегла на ананас.
- Как Вавила, так вэр, а как я - так харя какая-то, - посетовал Сигизмунд.
Лантхильда ела и кивала.
Откушав, вытерлась рукавом. Снова рюмочку пальцем пошевелила.
- Погоди, - сказал Сигизмунд.
Лантхильда не вняла. Пошевелила рюмку настойчивее. Сигизмунд, посмеиваясь, налил
ей еще. Вишь, разохотилась.
Она показала, чтобы он и себе налил.
Дальше Лантхильда благочиние нарушила. Видать, ого насмотрелась. С рюмкой в
руках встала из-за стола. Прошлась по гостиной. Явно подражала кому-то, потому
что манеры у нее вдруг стали американские. Еще не хватало, чтобы ноги на стол
класть начала.
Подошла к портрету деда. Подбоченилась. Поигрывая рюмкой, начала разглядывать.
Потом вдруг почесалась.
Сигизмунд потешался, глядя на нее.
- Атта аттинс, - задумчиво молвила девка. Капнула коньяком на пианино под
дедовым портретом.
- Ну, ты полировку-то портишь, - встрепенулся Сигизмунд.
Девка повернулась к нему и строго указала на портрет.
- Надо.
- Что надо-то?
- Надо. Атта аттинс.
Так. Теперь в доме вводится культ поклонения предкам. Так сказать, перманентная
родительская суббота. Еще не хватало перед портретом девкиного аттилы поклоны
бить. Или плясать. С копьем и в юбке из листьев.
- Слышь, Лантхильд. Ты ведь не заставишь меня... - Сигизмунд собрался с мыслями.
- Твоему батьке поклоны бить... а?
Девка посмотрела на Сигизмунда, по-птичьи дернув головой. И направилась к нему,
целеустремленно, как робот-трансформер. Устремила на него палец.
- У нааст ут проблеем, - высказалась она, в точности копируя монотонную
интонацию синхронного перевода.
Боже! Откуда она этого набралась? Нет чтобы что-нибудь приличное выучить.
Полезное. Жизненное.
- Да нет у нас проблем, - сказал Сигизмунд. - Сядь, Лантхильд. И насладись
беспроблемьем. Расскажи мне что-нибудь интересное.
Усадить Лантхильду было трудно - разошлась, разгулялась. Расхаживала взад-вперед
с рюмочкой, то и дело прикладываясь, и разглагольствовала. Употреблялись уже
знакомые слова "гайтс", "двало Наталья", "милокс", "годиск-квино", "тиви",
"квино" как таковая. Значительно больше было незнакомых слов. В принципе,
Сигизмунд догадывался, что девка осуждает его образ жизни. Выпила и решила
поговорить начистоту.
Помаргивала разноцветными огнями елка. Торжественно мерцала матовая бутылка с
золотой этикеткой. Золотом Нибелунгов глядела стопочка с каплей коньяка на дне.
Лантхильда с распущенными волосами, разрумянившаяся, стояла спиной к Сигизмунду,
глядя на дедову фотографию. И говорила, говорила...