дожидаться финала...
достаточно. С визитами никто не явится, на звонки можно не реагировать - те
немногие, кто общается с Родионом Кирилловичем, знают, что двери он без
предварительной договоренности никому не открывает, а телефон отключает
часто и надолго.
отказалась бы прихватить с собой, но вот этого как раз нельзя. Нельзя
категорически. На всякий случай Лада натянула нитяные перчатки, те самые, в
которых накануне бралась за отмороженную гранату.
из-под конторки. Не соврала, стало быть. На том свете зачтется.
крышкой.
тесемочках. Лада папку подобрала, положила на стул и заглянула в сейф.
Перетянутая резинкой пачка четвертных, рублей восемьсот. Негусто. Впрочем,
это не главное. Главное же стояло, прислоненное к задней стенке, закутанное
в байковый плед. Оно? Сдерживая дрожь в руках, Лада принялась развязывать
пожелтевшую от времени толстую бельевую веревку. На ходу отметала мысли о
неприятном сюрпризе, который мог приготовить покойничек для особо
любопытных: потянешь за веревочку - и как бабахнет! Или газом ядовитым
обдаст... Вряд ли - слишком бесхитростно выглядит пакет. Под пледом
открылась газета с большим зернистым портретом Никиты Сергеевича, победно
вздевшим увесистый кулак. Шестьдесят второй год. Руки прочь от Кубы! Мы вас
похороним! Газету долой. И марлю. Показались знакомые разные глаза...
борясь с дурнотой и головокружением. Не вышло - заставила себя встать,
доковылять до туалета, склониться над почернелым унитазом... Вроде
полегчало. На обратном пути аккуратно прикрыла нагло распахнутую дверь в
спальню, отводя глаза.
прислонив Мадонну к стене, вперила в нее взгляд. Ничего. Не обожгли глаза
Богоматери, как тогда, со слайда. Отток адреналина? Или?..
мановению волшебной палочки, отворился на простейшую комбинацию, на которую
нормальные люди даже ячейку в вокзальной камере хранения не запирают. И
сокровище оказалось именно там, где его в первую очередь стали бы искать.
Как нарочно.
Ну, не искусствовед я, понимаешь? И комиссию пригласить не могу... Малыш, ну
хоть ты скажи...
быть, не только крестный путь свой, но и вящую посмертную славу.
лишь в тех местах, где были узлы... А в соседней комнате - мертвый кощей,
свободный, наконец, от каторги собственной одержимости.
Но, сомнения нет, потом собирательство превратилось в манию, в жгучую,
мучительную страсть к крашеному холсту, в болезнь, сходную с алкоголизмом
или наркоманией.
можно ли поверить, чтобы Мурин, больше пятнадцати лет назад упрятав под
замок главное свое сокровище, с тех пор ни разу не созерцал его?
обладанием, фетишист.
потолок, и вид у него был самодовольный и лукавый.
подошла поближе к кровати, точнее к тахте.
плеча, надавила.
истерически. - Он еще и издевается.
повалился на пол, увлекая за собой одеяло и грязную простыню. Лада
ухватилась за край тахты, подняла рывком.
одеялом - аккуратные бумажные сверточки. Лада взяла один, развернула.
Облигации на тысячу рублей каждая. Государственный заем СССР 1947 года
(восстановительный). Тьфу!
особенно старики, веря ежегодным заверениям, что погашение начнется как
только так сразу.
ведь их тут тоже немало... Впрочем, в коробочке из-под ботинок "Скороход"
среди резаной бумаги нашлись три завернутых в пергамент металлических
брусочка, каждый из которых, будучи развернут, рассыпался на десяток золотых
червонцев с рельефным профилем Николашки Последнего. Тридцать. Символическая
цифра, когда дело касается денег... И сразу расхотелось брать червонцы.
Каждая монетка не меньше трех сотен тянет. "Волгу" новую через благодетеля
прикупишь.
не будет.
шизофренический диалог.
водрузить обратно неожиданно потяжелевшего Мурина.
всякому искателю искомого. Распахивались стеллажи, перебирались папки с
офортами и графикой, книги - а вдруг оно там, за аккуратными пыльными
рядочками.
пустот массивные рамы, стенки мебели, паркет. От здравого смысла и следа не
осталось, обследовались уже места, заведомо невозможные - сортир, ванная.
Принялась даже откручивать ножки от табуреток в расчете на тайник...
антресоли. - Ежу понятно, что там.
потянула на себя картонный короб, но тот лопнул в ее руках, и по груди
больно застучали увесистые тома. Один поймала. Максим Горький, полное
собрание сочинений. Не успела даже выругаться - пронзительно и непривычно
долгими гудками зазвонил телефон. Вздрогнула, выронила книгу, спрыгнула со
стремянки.
Я, наверное, не туда попал. Мне Родиона Кирилловича.
что преставился Родион Кириллович. Грибочков покушал и преставился.
Бывает...
забыть, пусть и не та она. Пусть сами потом разбираются, не мое это дело, а
свое я сделала...
вид, который имела до ее прихода. Приблизительно тот - кое-что, конечно,
изменилось. Теперь собрать вещички, привести себя в порядок... Кстати,
зеркало очень не помешало бы, но, сколько помнится, нет в этой квартире ни
одного зеркала, даже в ванной. Может быть, в спальне у Мурина, там еще
гардероб стоит, такой трехстворчатый?
глянуло бледное лицо в крупной испарине, глаза, горящие нездоровым блеском.
Так не пойдет. Ну-ка, собраться!
успела отскочить: край зеркала прыгнул на нее, целя в лицо. Зеркало показало
черный тыл, застыло перпендикулярно дверце. Из-за него брызнул опаляющий
взгляд знакомых асимметричных глаз. И не было в этом взгляде никакого
безразличия...
плескалась часа полтора и на телефонные звонки не отвечала. А звонки
начались, как только она плюхнулась в ванну, и повторялись минут через пять.
Должно быть, соглядатаи уже сообщили Шерову о ее благополучном прибытии, и
он ждал отчета о командировке. Ну и пусть. Надо полагать, он уже дал отмашку
Архимеду, и тот в компании Захаржевской-Кварт если еще не летит в Москву, то