ласкающим фоном, и провал мрака под ногами уже не казался таким ужасным,
потому что Ормузд знал теперь: мрак - материал для творения. Он наклонился и
под пристальным взглядом Аримана провел ладонью по тверди. Колючки
сглаживались, сминались, твердь превращалась в сыпучий песок, струившийся
между пальцами. Песок был желтым, потому что отражал солнечные лучи, и
радостным, потому что так хотелось Ормузду.
песок, но колючки больно впивались в кожу, твердь не поддавалась.
создавать из тьмы или света, чем потом изменять уже созданное. Солнце слепит
глаза, но я ничего уже не могу с этим поделать.
что-то таилось. Что-то, еще не созданное, но уже желавшее явиться.
другим: ему казалось, что во мраке кто-то живет. Чудовища? Нет. Да и что
такое эти чудовища? Просто слово, не имеющее содержания, как не имело
содержания понятие о несозданном и даже не придуманном. Нет, во мраке жили
существа, без которых ни Ормузд, ни Ариман не могли бы обойтись.
не мысль даже была, а тень ее, инстинктивное желание.
испарения. Песчинки перестали скатываться во мрак, и Ормузд забеспокоился.
Почему-то ему казалось, что каждая песчинка, исчезавшая в черноте, питала
существовавшую там жизнь. Он набрал в горсть мокрого песка и швырнул,
темнота ответила эхом, и чей-то голос - на самом деле это была освобожденная
сознанием мысль - сказал:
видел. Песок набух и прилипал к ногам. К тому же, свет, впитавший
испарявшуюся влагу, из белого стал голубоватым, и в нем проявились более
плотные пятна, название которым придумалось сразу: облака.
думал он о тех, кто во мраке, их было уже не трое, а пятеро, и вот-вот
должен был возникнуть шестой. Они там были, и их не было, потому что мысль
без тела, сознание без движения - еще не сущности, а только зародыши,
ждущие, когда их введут в мир.
отделил воду от суши, как отделяют правую руку от левой, если они сцеплены в
пожатии.
мрака и во мрак сливалась. Вода была прозрачной, и сквозь нее был виден
песок. Казалось, что песчинки, лежавшие на дне, увеличились в размерах,
Ариман смотрел, не мог насмотреться, и что-то рождалось в нем, чего он не
мог определить. Тоска? Желание несбыточного? Он подбирал слово, и оно
нашлось, хотя Ариман и не понимал точно его значения. Слово было: память.
не мог, потому что события происходили с возраставшей скоростью, и Ормузд
боялся утратить над ними контроль. Он слышал, как позади него Ариман опустил
в воду ладонь, и возник звук - первый звук в этом мире, слабый булькающий
звук, аналога которому Ормузд не знал. А за краем тверди, во мраке, родилась
седьмая душа, сразу следом - восьмая, и та, что возникла первой, уже
поднялась почти до уровня, на котором мрак становился светом. Одна из мыслей
оказалась чуть более громкой, чем остальные, - а может, чуть более близкой,
- Ормузд ухватился за нее, потянул, ощущая напряжение чужой воли, и отделил
от прочих. То, что он услышал, было странно знакомо, ожидаемо, но все-таки
непонятно:
перегнулся за край тверди, вглядываясь во мрак. Лицо его стало бледным до
синевы, будто измазанное окружавшим светом.
свет будто обнял возникшую из мрака фигуру, линии которой были так
прекрасны, что Ормузд прикрыл ладонью глаза - совершенство ослепляло больше,
чем могло это сделать солнце.
пересекавшей ее рекой и Ормузда, вытянувшего перед собой руки, но взгляд ее
был устремлен на Аримана, готового броситься в бездну и утонуть во мраке.
Движения женщины стали стремительны, оставшееся пространство она пересекла
одним прыжком, оказавшись в объятиях Аримана прежде, чем он успел сделать
хотя бы шаг навстречу.
и, будто в зеркале, видел себя. Но почему-то себя не такого, каким был
сейчас, а другого, неузнаваемого. Возможно, он был таким в воображении
любящей женщины, а может быть, взгляд ее странным образом отражал то, что
уже минуло, исчезло из памяти, сохранившись лишь в зеркале зрачков.
перед закрытой дверью, на которой висела табличка с надписью - прочесть ее
он не мог, буквы сливались, дрожали и пропадали. Слова возникали в сознании
самопроизвольно, следуя за эмоциональным восприятием, язык мысли рождался
как отражение видимой картинки - не из памяти, которая была пуста, а из
воображения, плотно заселенного всем возможным, невозможным, существующим и
никогда не существовавшим.
- имя любимого, ее эмоции в эти мгновения обретали словесное отображение, и
ей казалось, что слова рождались из мрака, в котором она находилась очень
долго, бесконечно долго, всегда.
краю тверди их появления, протянул руки, встречая пришедших. Это были пятеро
мужчин и женщина, смотревшие вокруг себя и не видевшие пока всего
многообразия красок, уже доступных восприятию Ормузда.
Ормузд не подумал, - он создал из мрака прочную тропинку, встал на нее и
пошел вперед, тропинка удлинялась с каждым его шагом и наконец
соприкоснулась с твердью. Остальные шли следом и ступили на песчаный берег
реки один за другим. Последней поднялась женщина - почему-то, не дойдя до
тверди, она сошла с тропы и, увязая по щиколотку во мраке, будто в вязкой
трясине, обошла песчаный остров кругом и погрузила ноги в воду реки. Течение
было быстрым, и Ормузд видел, как вода обтекала ноги женщины, вздымая мелкие
бурунчики. Он нахмурился, пытаясь не упустить возникшую в сознании мысль. Не
мысль - тень мысли. Инстинктивным движением Ормузд провел ладонью перед
своими глазами - он не знал, почему сделал именно так, но жест оказался
правильным: он сумел поймать быстро таявшую мысль и поднес ее к глазам.
ускользнула бы, слившись со светом: мы опять вместе.
выглядела песчинкой, - и протянул женщине.
Глава вторая
знали об этом. Они уже встречались прежде, некоторые были дружны, иные
враждовали или любили друг друга - впрочем, никто из них этого не помнил.
(впрочем, таких там не было и быть не могло) назвал бы Ормузда мальчишкой и
вряд ли предположил, что и свет, и твердь с рекой, и солнце были созданы
совсем недавно именно его мощной фантазией.
тьму, но тьма уже была в этом мире. Ариман обнимал за плечи невысокую
женщину, которую называл Даэной. Обоим казалось, что их притягивает нить,
видимая только им. На самом деле это притяжение видели все - не нить,
конечно, а слабое свечение эмоций, обнявшее две фигуры и объединившее их в
единое существо.
другом. Смутно проступали имена - но была ли это память или всего лишь
Афанасьев Роман
Свержин Владимир
Гуревич Георгий
Шилова Юлия
Русанов Владислав
Куликов Роман