движении едва приподнялся над краем камня, метнул. Рослый воин с топором
в руке, на цыпочках, подбирался ближе. За ним так же тихонько крался
второй, с луком в руках, тетива натянута.
камень, стрела прошла выше, подпрыгнул, поймал молот и задержал его в
руке. Лучник, похоже, пытался метнуться в сторону, как и я, избегая
смерти, но молот держал цель в своей магически-компьютерной памяти:
сделал поправку, ударил, разнес голову, как пересохший глиняный кувшин,
а на вираже задел второго так, что бросил на стену.
достаточно, чтобы понять: этих двух опасаться уже не стоит.
начало наливаться багровым светом. В темноте ко мне подобраться будет
намного проще. Никогда бы не думал, что стану вот таким идиотом, как
киношный герой. Я, человек своего века, прекрасно знающий, что самая
высшая ценность - жизнь, моя жизнь, а остальные пусть идут на фиг.
Знающий также, что для спасения жизни можно... да что там можно - обязан
бежать, нестись сломя голову, и пусть остальных убивают и мучают, только
бы не прищемили пальчик мне, самому лучшему на свете... все же вот я,
как идиот, сижу здесь и ?прикрываю отход?.
такая? Все такие? Вряд ли... Я настолько чувствую свое превосходство над
этими простыми людьми, что не видели компьютеров и не умеют пользоваться
телефонами, что мне их моральные установки по фигу.
сшиб его молотом и едва не прозевал другого - этот бросился с ножом в
руке. К счастью, меч я не выпускал, и храбрец накололся на острие, как
листок бумаги на спицу.
правой рукой я метнул молот, а мысль его повела настолько яростная, что
в десяти шагах вдрызг разлетелись осколки камня, донесся сухой треск, а
на отвесной стене расплылось красное пятно. Человек выронил лук и сполз
на землю. Вместо головы у него было нечто окровавленное, похожее на
красную половую тряпку.
глубоко. Наверное, глубоко. Никогда меня вот так не ранили, никогда я не
сидел со стрелой, торчащей из моего драгоценного тела, но вот сижу. Боль
до странности терпимая, ничего ужасного. Намного более дикая, настоящая
режущая боль была, когда однажды угодил молотком вместо гвоздя по
пальцу.
высунулся или поднял голову. Значит, под прикрытием ?огня?
подкрадываются ближе. Если тактика слоновьей атаки, которую изучают в
наших генштабах, и непригодна для ракетно-ядерных войск, то вот огневое
прикрытие наверняка изобрели еще неандертальцы, забрасывая противника
булыжниками.
камень бросились сразу трое. Наверное, готовились обрушиться на
спрятавшегося врага, и потому лезвие моего меча разрубило двоих раньше,
чем они успели подняться с того места, где я лежал минуту тому назад.
Третий едва успел замахнуться ножом, как я всадил в него длинное лезвие
невиданным здесь, но зато самым эффективным приемом, как вынужденно
признал все видавший Бернард, - прямым колющим вперед.
убило, ведь я не вздымался в богатырском замахе, не вскрикивал, не
сопел, не выкрики вал проклятия. Просто его пронзила холодная сталь хотя
никто не умирает сразу, это только в кино злодеи-статисты по двое-трое
падают от одного выстрела в их сторону, но он ощутил, что этот удар -
смертельный, и потому даже не пытался ухватить меня, свернуть шею
укусить или хотя бы плюнуть в мою сторону.
в его живое тело, оттолкнул, освобождая меч, и мы отступили друг от
друга. Он начал умирать, хотя еще мог бы жить долго, а я торопливо
зыркал по сторонам.
меня дошло, что стреляли и подкрадывались те уцелевшие, что успели
свалиться с коней, а остальных горная лавина унесла к самому подножию.
общества. На чьей телеге еду, того и песни пою. А если бы я оказался в
шайке разбойников? Наверное, вместе со всеми убивал бы и грабил, ибо у
разбойников тоже есть жизненная философия, некие ценности и веские
оправдания, почему они поступают именно так.
задело меня, насквозь прагматичного, технезированного реалиста, уже все
повидавшего, испытавшего и разочарованного, несмотря на свои двадцать
пять лет?
подтянул ногу за камень, стрела завязла в толстой коже сапога, рана
пустяковая, снизу стрелять непросто, гравитацию пока что никто не
отменил.
ноги, как пружины, подбросили меня над уступом, я метнул молот раньше,
чем выбрал цель, молот распорол воздух. Треск, крики. Я поймал за
рукоять, швырнул снова. Инстинкт велел бросать в оскаленные хари, явно
жаждущие моей смерти но разум холодно направил стальную болванку в
каменный гребень. Сухой удар, грохот, крики раненых, тяжелый стук
камнепада, что снес этих троих да еще и передавил не один десяток
героев, что торопливо карабкались снизу.
поднимался, уверенный, что я чуть ли не на гребне, я встал в десяти
шагах над ними, молот снес первую группу с той легкостью, как будто это
были простые деревянные кегли.
окажусь на узкой тропке, где помчусь как горный баран вниз, фиг
догонишь... Это оказалось ошибкой, ибо они, оказывается, поднимались
тремя группами. Две, уцелевшие, зашли со спины. Я успел дважды метнуть
молот, потом схватился за меч и рубил, переступал через трепещущие тела,
снова рубил, пот уже заливал глаза, однако ноги все еще перешагивали
через трупы, я ухитрялся двигаться и везде оставлял стонущие тела,
брызги крови на стенах, отчаянный вой и проклятия умирающих.
становился чист, но руки уже налились свинцовой тяжестью. Я прокричал:
он трус?
уже отрубил руку с топором слева. Впереди стена из щитов, поверх торчат
железные шлемы, в квадратных отверстиях блестят испуганные глаза.
размером со скалу. Я двинулся в пролом, рубил, сшибал с ног, щит
постепенно превращался в щепки, а все тело сотрясалось от ударов. Но все
равно никто не посмел сразиться один на один, и, когда я остановился
перевести дух, я видел только испуганные лица, в ушах звенело от
истошных воплей.
начал поворачиваться в ту сторону, успел услышать, как на каменный пол
рухнул тяжелый боевой молот, который швырнули мне в голову. Второй удар
обрушился между лопаток. Я слышал, как треснули какие-то кости, тут же
еще один удар, самый страшный, снова в голову...
Глава 25
дергаться, вообще не шевелиться, то боль спит. Осторожно приоткрыл
глаза. Ага, полулежу в кресле, прикованный за ноги, за руки. Даже мое
горло охватывает металлический обруч. Тело саднит, в голове все еще
тупой звон. Перед глазами некоторое время двоилось, затем туман
рассеялся, глазные яблоки поймали фокус, и я с предельной четкостью
увидел, где я и куда попал.
чувствуется вкус, потолки расписаны летающими бабами, сочными и
мясистыми, с розовыми задницами и аппетитными грудями. На стенах тоже
бабы, но в окружении столов, что ломятся под огромными ломтями жареного
мяса, кусками рыбы, вазами, где не помещаются сочные груши и гроздья
винограда. Кое-где эти бабы, захмелев от вина, лежат в сладком
изнеможении, бесстыдно раздвинув ноги, томные и готовые принять,
застонать от страсти...
ближайшим окном. Оттуда потянуло свежим ветром, сухим воздухом. Я
приподнял задницу, ухитрившись из полулежачего положения перетечь в
сидячее, перед глазами появилась и нижняя половина роскошного зала.
красивые мужчины и женщины. Уже в реале. Голоса сливаются в ровный
приятный гул. Слышится музыка. Приятная, веселая, игривая, совсем не
церковная. Пока я разглядывал все, стараясь понять, куда я попал, сбоку
появился человек в длинном халате, с остроконечным колпаком на голове.
Из широких длинных рукавов появились худые бледные руки, я услышал
Мережковский Дмитрий
Контровский Владимир
Шилова Юлия
Никитин Юрий
Посняков Андрей