цитадели.
борьба происходила внутри тела Шета оке Лагина.
лишним лет совершенного безмолвия.
повелителя! - хохотала и глумилась зловещая воля Октанга Урайна.
в тысячу полотнищ тьмы.
день и, главное, лишенный Хуммеровой серьги, средоточия своего-колдовского
могущества, цеплялся за тело Шета оке Лагина изо всех сил. Но это были
последние силы.
бесплотными лоскутами. Один за другим, один за другим - десятками и
сотнями угольно-черных листьев...
десятый раз Гаасса оке Тамай, не ленясь всякий раз раскатывать на языке
полную титулатуру Сиятельного князя.
лицо стало белым, как снег на вершинах Гэдо-Адто, его глаза не
переливались больше.
погасшим изумрудом. Чтобы отобрать ее у мертвой Киммерин, ему пришлось
отрубить судорожно сведенные пальцы девушки. Гаасса оке Тамай не привык
чувствовать себя мясником. У него под языком стояла странная горечь,
которую не могла заглушить даже радость одержанной победы. Сегодня он,
Гаасса оке Тамай, спас варанское воинство и самого Сиятельного князя от
гибели. Вот только теперь не вполне ясно, что произошло с Пенным Гребнем
Счастливой Волны.
поднося серьгу к самым глазам Шета.
истинный Шет оке Лагин восходил к свету, чтобы вернуть власть над своим
украденным телом. И когда полное небытие уже казалось Урайну неминуемым,
его воля воспрянула вновь. Перед глазами его тела появилось то, что он
полагал безвозвратно утраченным.
бытием, чтобы следить за такими мелочами, как поведение правой руки...
Сиятельного князя с быстротой молнии метнулась к нему и схватила серьгу.
выброшенная вперед рука дрожала крупной дрожью, словно бы не желая
совершать обратный ход. Потом над плато Поющих Песков разнесся
нечеловеческий крик. Это был крик истинного Шета оке Лагина, который в
решительный момент осознал, что упустил столь близкую победу.
Сиятельного князя устремилась назад и изо всех сил вонзила серьгу в целую
мочку уха. Тотчас же безжизненный изумруд налился торжествующим светом, и
в глазах Шета оке Лагина вновь заплясали все оттенки вечности.
ноги.
Гаасса, вставая вслед за Ше-том. - Я погубил еще двадцать галер твоего
флота, Сиятельный князь. Но я сделал это во имя спасения твоей жизни.
Длани, Стопе и Чреслам Хуммера! Сиятельный князь обошел последние слова
Гаассы своим вниманием.
будто речь шла о сущей безделице.
Триста из них погибли, прикрывая отступление Хозяев Гамелинов через
каменные ворота центрального прохода.
заплатили они за то, чтобы воткнуть колья своих шатров в бесплодные пески
Дагаата.
Гвозде. Три шага вправо. Еще три шага вправо. Лагерь, разбитый варанцами
по указанию Шета оке Лагина, лежал внизу, на плато Поющих Песков. Смотри
сколько хочешь. И слушай песню песка.
уперев руки в полупрозрачную поверхность площадки. Она не смущалась своей
неподобающей позы. Она смотрела на лагерь. И то, что она видела, не сулило
ничего, кроме скорой смерти.
Молочной Котловины. Они сооружали метательные машины. Чинили и наращивали
осадные лестницы. Чистили оружие. Грохотали кандалами для пленных. Если,
конечно, кто-нибудь собирается брать пленных в сражении, которое
произойдет завтра утром. В сражении, которое неминуемо, словно само утро.
- можно было видеть, что Лорчи и Гамелины тоже не теряют даром времени.
Дагаат - не самое идеальное место для того, чтобы на нем обороняться. Это
не город, где даже на бочку кипящей смолы можно возлагать надежды. В
Дагаате не живут люди. В Дагаате не разыщешь резервов оружия или
продовольствия. И все же Дагаат - это крепость, и, как всякую крепость, ее
нужно готовить к обороне.
градостроительства. Их города, как правило, имели весьма низкие стены - у
Лорчей не было в обычае прятаться в крепостях. "Если война дошла до стен
столицы - значит, это проигранная война", - говорили Лорчи, прозревая
валы, укрепления, подъемные мосты и прочие хитрости, до которых так охочи
были мудрецы, сушащие головы над трактатами по фортификации. Как будут
вести себя эти воины в несвойственной для них роли - в роли защитников
крепости? Для Лорча ведь быть защитником - все равно что быть побежденным?
положил руку ей на плечо. Кожа Харманы была холодна и суха. Ее взгляд был
усталым и грустным. Последний раз столь обессиленной Герфегест видел ее в
тот день, когда она усмиряла Совет Сильнейших. О чем думала она? О Лорчах?
О Торвен-те, который словно бы под землю провалился с самого утра? О
судьбах Дома Гамелинов? Герфегест не стал доискиваться до правды чередой
бестактных и бессмысленных вопросов. Он лишь поцеловал ее руку - ту самую,
на которой горел алмаз Перстня Конгетларов.
послышалась песня. Пятьсот луженых мужских глоток затянули ее, и она,
неказистая и странная, понеслась над погруженным в ночь островом, словно
пыльный, жесткий ветер пустыни Легередан.
Йрги-йоу! Сам-один всех девок полонил! Сам-один добычу разделил! Йоги-йоу!
Йоги-йоу!
становился все слышне й. Все новые воины присоединялись к своим, умножая
единение голосов. Теперь Герфегест уже не сомневался в том, что пение
Лорчей отлично слышно и в лагере Шета оке Лагина.
Хармана.
Торвента. Альбиноса. Урода. И все-таки отражения мастера Зикры Конгетлара.
И все-таки регента, сына императора Лана Красного Панциря.
Торвент.
поинтересовался Герфегест.
ответил Торвент, кланяясь госпоже Хармане.
вы, пестуя свое любопытство, осматривали утробы Хуммерова Логова? - не
переставал язвить Герфегест, чья сдержанность была без остатка истрачена в
сражении.
Герфегеста мимо ушей, отвечал Торвент. - Я знал это еще до того, как ты
принял в нем участие. Во-вторых, я просил тебя забыть о вежливом жеманстве
еще на корабле Педнов, и ты дал мне свое слово. То самое слово, которое
сейчас нарушил. А в-третьих, я не зря провел там время. Мой меч, быть
может, и отправил бы души десятка-другого варанцев в Святую Землю Грем, но
это бы все равне-не решило исхода сражения, которое было заведомо
Суворов Виктор
Суворов Виктор
Лукин Евгений
Сапковский Анджей
Куликов Роман
Контровский Владимир