будто это движение могло удержать жизнь внутри нее.
момента смерти Исаака. Его отбросило к стене, которая только и
удержала его от падения.
больше не хочу ничего слышать от тебя о том, что мне следует делать.
нее и потирая ушибленное о стену плечо. - В чем дело? - прошептал он. -
Скажи мне, что не так?
Доро. Она не произнесла ни слова, только наблюдала. Наконец, сделав
глубокий неровный вдох, он сел в кресло рядом с ее кроватью. Его
трясло. Его сильное совершенно без всяких изъянов новое тело
поминутно вздрагивало, будто он уже успел износить его. Но он должен
остановить ее, должен.
ее глазах, как будто на какой-то момент она смогла вернуться к нему,
удерживая его не только как своего любовника, но и как одного из своих
детей, чтобы успокоить. Он должен ей разрешить сделать это, он должен
быть рад этому.
ненавидела тебя, я надеялась, что ты пытаешься что-то сделать. Я
верила, что мы могли бы иметь вокруг себя достаточно много людей,
похожих на нас, и мы не были бы одиноки. У тебя было гораздо меньше
неприятностей со мной, чем могло бы быть, потому что я верила в это. Я
научилась отворачиваться и не замечать того, как ты поступаешь с
людьми. Но, Доро, ведь не могу же я отворачиваться от всего. Ты
убиваешь своих лучших слуг, людей, которые подчиняются тебе, даже
если это оборачивается страданьем для них. Убийство доставляет тебе
слишком большое удовольствие, слишком большое.
приносит оно мне удовольствие или нет, - сказал он. - Ты знаешь, что в
этом моя сущность.
Исаак знал, что это произойдет, и он говорил мне об этом. Это было как
раз часть того, что ты говорил мне в ту ночь, когда уговаривал меня
выйти за него. Он сказал как-то, что ты вообще перестанешь чувствовать
что-либо человеческое, как это свойственно всем людям, и он был рад,
что ему не придется дожить до этого дня и увидеть это. А еще он сказал
мне, что я должна жить, чтобы попытаться спасти эти остатки
человеческого в тебе. Но он ошибался. Я не могу спасти их. Все это уже
умерло.
оставил это занятие и взглянул на нее. Ах, если бы ему только удалось
заставить ее понять и уидеть. - Оно не умерло, Энинву. Я должно быть
подумал так и сам, прежде чем отыскал тебя во второй раз, но это было
не так. Возможно, это умрет во мне, но только если ты покинешь меня.
Он хотел прикоснуться к ней, но в его теперешнем состоянии он не
отважился так рисковать, чтобы не быть отброшенным в очередной раз к
стене. Она сама должна прикоснуться к нему. - Я думаю, что мой сын
был прав, - сказал он. - Какая-то часть меня умирает раз за разом. И чем
же я буду, когда из всех ощущений не останется ничего, кроме голода и
сытости?
она бесцветным голосом.
принадлежат мне. Я собирал их, защищал их и размножал на
протяжении почти четырех тясячелетий, в то время как обычные люди
преследовали, травили и жгли любого из них, которого я упустил.
потерял меня. Тут она вздохнула и покачала головой. - Но это не имеет
значения. Я не могу сказать, что именно может случиться, но так же как
и Исаак, я рада, что не доживу, чтобы увидеть это.
ему делать: то ли проклинать ее, то ли умолять. Его ноги подгибались, и
он чувствовал, что находится на грани непристойных рыданий. Почему
же она не поможет ему? Ведь помогала же она кому-то еще! Ему хотелось
либо сбежать от нее, либо убить ее. Так почему же она хочет затратить
всю свою силу на это бессмысленное самоубийство, в то время как он
стоит перед ней с лицом, мокрым от пота, с трясущимся как у старого
паралитика телом.
Энинву, ты не должна покидать меня! По крайней мере, он сумел
справиться со своей речью. Он говорил не тем безликим голосом,
который, казалось циркулировал только внутри его тела, и который так
пугал большинство людей, и который мог заставить и Энинву думать,
что он пытается запугать ее.
момент, он понял, что она может умереть. Вот так, лежа прямо пред ним,
она может навсегда исчезнуть от него.
стараясь поднять ее. - Ну пожалуйста, - сказал он, уже не слыша
сосбтвенных слов. - Пожалуйста, Энинву. Выслушай меня. Она все еще
была жива. - Выслушай меня. Нет ничего, чего бы я не отдал, чтобы лечь
вот так, рядом с тобой, и умереть, как собралась умереть ты. Ты даже не
можешь себе представить, как я страстно желаю этого....Он проглотил
подступавший к горлу комок. - Женщина-Солнце, пожалуйста, не
оставляй меня. Его голос сломался, и он заплакал. Он всегда, едва ли не с
самого рожденья, стремился подавлять в себе слезы и рыданья, которые
дополнительно сотрясали его и без того постоянно трясущееся тело. И
вот сейчас он плакал так, будто хотел выплакаться за все прошедшие
годы, когда на его лице не было слез и когда к нему не приходило
облегчение. Теперь же он не мог остановиться. Он не помнил, как она
сняла с него сапоги и накрыла его одеялом, вытерев его лицо холодной
водой. Он не ощутил даже ни ее мягких объятий, ни тепла ее близкого
тела. Наконец, он заснул, полностью опустошенный, склонив голову на
ее грудь, а с первыми солнечными лучами, когда он проснулся, эта грудь
была по-прежнему теплой, мягко поднимаясь и опускаясь при ее ровном
дыхании.
ЭПИЛОГ
больше удерживать в своих руках все, что он однажды по праву посчитал
своим. Ей удалось остановить его в уничтожении собственных
производителей, после того как они выполнили для него свою роль. Но
она не смогла остановить его от убийств вообще, кроме как получить с
него обещание, что больше не будет очередных Томасов, и больше не
будет очередных Сьюзен. И если кто-то заслуживал право быть
защищенными от него, то в первую очередь это должны были быть вот
эти самые люди.
производителей, и даже не считалась одним из его людей в старом
понимании этого слова. Он мог лишь просить ее о содействии, о
помощи, но он больше не мог принуждать ее к этому силой. И,
разумеется, больше ничто не угрожало ее детям.
детьми. Но здесь возникли разногласия. Она хотела чтобы он пообещал,
что в своих делах он вообще не будет использовать ее потомков, но
обещать этого он не мог. - Да разве ты представляешь себе, сколько у
тебя потомков, и как далеко они разбросаны по земле? - спросил он ее. -
И меня совсем не устраивает трата времени на расспросы каждого
незнакомца, который интересует меня, кто была много-много лет назад
его пра-пра-бабушка.
старалась поселить рядом своих детей и внуков, или даже некоторых
посторонних людей, которые становились членами ее большого дома.
Это были те, кого она защищала, кого учила и кого могла отпустить,
если они этого хотели. Когда, наконец, стало ясно, что между Севернми
и Южными штатами начнется война, она решила переселить своих
людей в Калифорнию. Это переселение не понравилось ему. Он подумал,
что она сбегает не только от надвигающейся войны, а так же и за тем,
чтобы еще больше затруднить ему нарушить слово, данное в отношении
ее детей. Ведь проехать через весь континент, обогнуть на корабле мыс
Горн, или пересечь Панамский перешеек, чтобы добраться до нее, было
не простым делом даже для него.
этим. - Ты все еще остаешься леопардом, - сказала она. - А мы все еще
прежние жертвы. Так зачем же нам искушать тебя? Затем она сгладила
этот разговор своим поцелуем и сказала: - Ты увидишь меня, когда
достаточно сильно захочешь этого. Ты прекрасно знаешь об этом. Да и
когда это расстояние могло остановить тебя?