Незачем ждать утра, его здесь не будет до скончания века. Быть
может, он уже прождал целые сутки. Все подтверждало это -- и
отголоски эха, и затхлый воздух, и самый запах. Когда они
боролись, их случайно пронесло в эту щель под водой и забросило
в пещеру. Можно ли вернуться тем же путем? Он пошел к воде --
вернее, едва он нащупал путь, вода сама обрушилась на него,
прогрохотала над головой и, отступая, повлекла за собой с такой
силой, что только распластавшись на берегу и хватаясь за
уступы, он удержался, его не смыло. Нет, вот в это море
бросаться нельзя, он тут же разобьется о стену. Будь у него
свет и будь скала, с которой можно нырнуть, наверное, удалось
бы уйти поглубже, а потом вынырнуть... и то вряд ли. Но света и
скалы у него не было.
ли он в это отверстие. Он стал ощупывать камень. Это было почти
безнадежно, но он никак не хотел поверить, что пещера никуда не
ведет, и через некоторое время руки его наткнулись на какой-то
выступ. Он на него взобрался, и не надеясь, что там уже нет
стены -- но ее не было. Тогда, очень осторожно, он сделал
несколько шагов, ушиб ногу, засвистел от боли и постарался идти
еще медленней. Потом снова наткнулся на стену, верха достать не
смог, свернул направо, обошел ее, свернул налево, двинулся
вперед, расшиб большой палец, потер его и опустился на
четвереньки. Минут десять он пробирался вверх, то по гладкой
скале, то среди камней. Наконец еще одна стена преградила ему
путь; но и тут нашелся выступ на уровне груди, на этот раз --
совсем узкий. Он забрался на него и прижался лицом к скале,
нащупывая, можно ли ее обойти справа или слева.
заколебался. Это могла быть скала, на которую он не решился бы
лезть и при свете дня, совсем одетый. Но надежда шептала, что
там всего каких-нибудь два метра, и через несколько минут он
попадет в тот сквозной туннель, о котором сейчас все время
думает. Словом, он решился идти. В сущности, он боялся не
разбиться, а оказаться отрезанным от воды. Голод он вынесет, но
не жажду. Несколько минут он делал такое, что никогда бы не
сделал на Земле. Конечно, тьма помогала ему -- он не гидел
высоты, голова не кружилась. Но взбираться на ощупь нелегко.
Стороннему наблюдателю он казался бы то безумно храбрым, то
нелепо осторожным. Он старался не думать, что наверху, быть
может, просто потолок пещеры.
широкий выступ, не то на вершину. Он отдохнул, зализывая раны.
Потом пошел вперед, все время ожидая преграды. Шагов через
тридцать он крикнул и решил, что судя по звуку, скалы впереди
нет. Тогда он пошел дальше, вверх по каменистому склону.
Камушки побольше могли и поранить, но он научился поджимать
пальцы ног. Даже во тьме он напрягал зрение, словно мог хоть
что-то увидеть. От этого болела голова, а перед глазами
мелькали цветные искры.
ли он по кругу и не попал ли в галерею, которая идет под
поверхностью всей планеты. Успокаивало то, что он все время
двигался вверх. Тоска по свету мучила его. Он думал о нем, как
голодный о еде, -- воображал апрельский день, холмы, молочные
облака на голубом небе, или мирное пятно света от лампы, стол с
книгами, зажженную трубку. Почему-то ему казалось, что гора, на
которую он взбирается, не просто темная, но черная по природе,
как сажа. Он чувствовал, что руки и ноги перепачкались, и если
он выйдет на свет, он увидит, что весь в чем-то черном.
сел. Придя в себя, он снова стал нащупывать дорогу и обнаружил,
что склон смыкается с потолком. В полном отчаянии он присел,
чтобы это переварить. Шум воды доносился издалека печально и
тихо. Значит, он забрался слишком высоко. Наконец, почти не
надеясь, он двинулся вправо, не отрывая руки от потолка. Вскоре
потолка не стало; и совсем нескоро он снова услышал шум воды.
Он шел все медленнее, боясь, что его ждет водопад. Пол под
ногами стал влажнее, он добрался до пруда. Слева был и вправду
водопад, но нестрашный, маленький. Он опустился на колени,
напился, подставил под воду голову и плечи, ожил -- и пошел
дальше.
глубокие, но это не мешало идти. Минут через двадцать он
добрался до вершины и, судя по отголоскам его крика, попал в
очень большую пещеру. Он решил идти вдоль воды. Теперь у него
была надежда, а не то, что ее подменяет в отчаянии.
отголоски моря давно затихли, и он слышал только мягкий шелест
ручья. Но теперь к нему примешивались другие звуки -- глухой
всплеск, словно что-то свалилось в пруд за его спиной, и сухой
скрежет, будто по камню провели железом. Сперва он решил, что
все это ему чудится. Потом прислушался -- и ничего не услышал;
но всякий раз, как он пускался в путь, шум возникал снова.
Наконец он стал совершенно отчетливым. Неужто Нелюдь ожил и
преследует его? Не может быть -- ведь тот хотел не драться, а
ускользнуть. Ему не хотелось думать, что эти пещеры обитаемы.
Опыт учил, что обитатели, если они есть, вполне безобидны, но
трудно было поверить, что безобидная тварь станет жить в таком
месте. Нелюдь -- или Уэстон -- недавно говорил ему: "Все
хорошее -- только оболочка. А внутри -- тьма, жара, гниль,
духота, вонь". Он подумал, что если кто-то идет вслед за ним,
лучше свернуть в сторону, пропустить его. Хотя, кто там знает,
скорее он идет по запаху, да и вообще уйти от воды Рэнсом
боялся. И шел вперед.
ел, то ли потому, что таинственные звуки подгоняли его. Даже
ручей не так уж его освежил, хотя он опускал туда ноги. Он
подумал было, что, преследуют его или нет, надо бы отдохнуть --
и тут увидел свет. Глаза столько раз обманывали его, что он
зажмурился и сосчитал до ста. Потом поглядел, отвернулся, сел и
несколько минут молился, чтобы это не чудилось. Потом поглядел
опять. "Ну что ж, -- сказал он себе, -- если это галлюцинация,
то на редкость упрямая". Слабый, маленький, дрожащий свет ждал
его впереди, розоватый и такой слабый, что тьма не
расступалась. Рэнсом не мог даже понять, пять футов осталось до
него или пять миль. Он поспешил вперед. Слава Богу, ручей вел
именно туда.
пятно света. Светлый круг лежал в центре темного глубокого
озера. Войдя в воду, Рэнсом поглядел наверх. Прямо сверху шел
свет, теперь явственно алый. Здесь он был достаточно ярок,
чтобы осветить то, что рядом, и когда глаза привыкли к свету,
Рэнсом увидел, что выходит свет из туннеля, соединявшего дыру в
потолке с какой-то пещерой наверху. Он видел неровные стенки
туннеля, покрытые противным студенистым мхом. На голову капала
теплая вода. Вода -- теплая, свет -- алый... Значит, верхняя
пещера освещена подземным огнем. Читатель не поймет, да и
Рэнсом не понял, почему он тут же решил перебраться в верхнюю
пещеру. Наверное, он просто истосковался по свету. Освещенный
туннель вернул миру перспективу и расстояние, и это одно
освобождало, словно ты вышел из темницы. Свет вернул ощущение
пространства, без которого мы едва ли вправе называть тело
своим. Он просто не мог вернуться в жуткую пустоту, в мир мрака
и тьмы, мир без размера и пространства, где он так долго
блуждал. А может, он немного надеялся, что преследователь
отстанет от него, если он выберется к свету.
Даже подпрыгнув, он едва касался свисавшей оттуда бахромы.
Наконец он придумал дикий план. Свет позволил ему разглядеть
вокруг камни, и он принялся нагромождать их один на другой. Он
работал лихорадочно, несколько раз приходилось все
переделывать. Наконец он кончил и стоял, мокрый, на вершине
своей пирамиды. Теперь оставалось рискнуть. Обеими руками он
ухватил бахрому над головой, в надежде, что она выдержит, и как
можно быстрее подтянулся вверх. Бахрома не оборвалась. Он
забрался в туннель, упершись спиной в одну стену, ногами -- в
другую, как альпинист в "дымоходе". Густой мох защищал его от
царапин. Вскоре он понял, что стены неровны и можно взбираться
по ним, как по обычной горе.
-- думал Рэнсом, но он уже достиг конца.
пещеру, настолько освещенную пламенем, что казалось, будто она
-- из красной глины. Слева пол скользил вниз, справа поднимался
до обрыва, за которым была пламенная бездна. В середине пещеры
текла неглубокая, но широкая речка. Потолка Рэнсом не видел, а
стены, уходя во тьму, извивались, словно корни березы.
обжигала) и добрался до обрыва. Огонь уходил на тысячи футов
Бажанов Олег
Круз Андрей
Гуревич Георгий
Каменистый Артем
Шилова Юлия
Конан-Дойль Артур