экспедиций, оговорив эксклюзивное право на съемки, и гонял сенсационные фильмы
на своем телеканале.
кадку с пальмой.
информацию, что одна преступная группа готова продать эмиссарам боливийских
наркобаронов Янтарную комнату Да, да, все четыре панно и прочую мелочь. Само
собой, полиция встала на уши, перевернула вверх дном весь Гамбург и вычислила и
продавцов и покупателя. Брать решили на передаче, чтобы эффектней смотрелось.
Получилось, как в кино. Но настоящее кино вышло позже. Захваченный фургончик с
ящиками перегнали к полицейскому управлению, где шеф полиции уже собрал
пресс-конференцию. И тут вылез этот Реми и всю малину... Сам понимаешь.
Оказалось, что он заранее изготовил пластмассовые копии панно и нанял актеров
изображать гангстеров. Короче, выставил всех дураками. Соль в том, что никто не
усомнился, что комната цела. Хотя по самым оптимистичным версиям пролежала в
земле пятьдесят лет. - Черкасов придвинулся ближе, понизил голос. - А мы-то
знаем, что сгорела она. Но и ты вначале клюнул. Признайся, я же видел, как у
тебя лицо вытянулось.
Николаев вынужден был вторить смеху старшего по званию. Смешно, не смешно, а
субординацию нарушать не рекомендуется.
выбирая тему, в которой собеседник не чувствует себя профаном.
это не похоже. Ишь, как зыркает, будто рентгеном просвечивает. А вдруг он не
просто прилип, спасаясь от скуки в незнакомой компании? Вдруг он тянет время,
как и я, дожидаясь Климовича? Что, если Климович, помня наш предыдущий
разговор, привел но-' вого куратора, чтобы все решить разом и на месте? Вот это
была бы удача!"
своей провинциальной барственности. Стал прикидывать, как лучше перевести
разговор с опостылевшей Янтарной комнаты на актуальную тему борьбы с исламским
терроризмом. До прихода Климовича можно успеть показать себя с самой лучшей
стороны: инициативным, компетентным и творчески мыслящим сотрудником, которого
давно пора выдвигать на ответственный участок.
пальцы о рукав. Завел руки за спину, крепко сцепив в замок.
По всему было видно, что Черкасов на прежней должности привык, что его слушают,
- ловя каждое слово. - Командировочный один запил. С таким, знаешь ли, русским
размахом. У нас там не Москва, развернуться негде. А мужик совсем края потерял.
Как его черт занес в Литву, хрен его знает! Мимо КПП, какими-то проселками,
болотом... Белая горячка, одним словом. И на территории суверенного государства
раздолбал свою машину, угнал чужую. На ней въехал через стекло в кафе на
окраине Таураге. Перед тем как вырубиться окончательно, пальнул пару раз из
табельного пистолета. Городок тихий, в нем к такому проявлению эмоций не
привыкли. С перепугу литовцы подумали, Первый прибалтийский фронт опять в
наступление пошел. Подняли по тревоге ОМОН, или как он у них там называется.
Командировочного спеленали, благо он и не сопротивлялся. Ладно бы сам в дерьме
извалялся. С кем по пьяной лавочке не случается. Так он же, подлец, нас им
измазал по самую макушку. Теперь перед лицом всей прогрессивной общественности
стоим и обтекаем. - Черкасов грустно вздохнул. - Такие дела. Самое страшное,
что ксива у него с собой была фээсбэшная. Вот и думай, то ли из него шпиона
сделают, то ли просто срок дадут. Но шум будет великий. И кое-кому такой арбуз
законопатят в причинное место, что не один год переваривать будет.
кулак.
не попало. Мне друзья позвонили. По старой памяти информируют, м-да. Как там
бишь его, засранца этого, фамилия... - Черкасов почесал складку на затылке. -
Пара... Пара... О! Парамонов! Из Москвы, кстати.
удержался на ногах. Потребовалась вся воля, чтобы не осесть на пол, цепляясь за
пиджак Черкасова.
голос до злого, свистящего шепота:
сказать, боевой славы? Тоже мне, красный следопыт нашелся!
глотнул воздух. Гул голосов вдруг стал глуше, будто уши забило ватой,
хрустальная люстра под потолком почему-то превратилась в светящееся облачко.
на Николаева. - Иди, прими на грудь грамм триста. Время еще есть. На цугундер
только утром потащат. И не смотри ты на меня, как ворона на дерьмо. Не укусишь.
А я таких, как ты, схарчил за свою жизнь с полсотни. И не поперхнулся. Хоть и
дерьмо вы все низкосортное.
объявили, что в помиловании отказано. Еще жив, еще сердце вяло трепещет, а уже
мертв. Жизни осталось на десяток шагов до камеры, где пол уже густо посыпан
опилками. И обреченность такая, что тело сделалось одновременно невесомым и
тяжко одеревенелым. Нет ни сил, ни желания сопротивляться. Хочется только
одного - быстрее бы рухнуть в темноту.
он, запой, начинается. С пустоты под сердцем, которая, как черная воронка,
засасывает в себя жизненные силы. И чтобы не повеситься от жуткой, сосущей
пустоты, надо лить и лить в себя любое пойло.
Оказалось, гадость ужасная: скипидар пополам со сладким сиропом. Натужно
закашлялся, и тут в голове словно лопнул огненный шар. Перед глазами все
поплыло. Николаев покачнулся, с трудом разогнулся и сипло втянул в себя воздух.
Помогло. Глаза еще застили слезы, но голова сделалась ясной. И под сердцем
отпустило.
Осмотрелся.
света входили темные силуэты мужчин, совали деньги в Окошко и отходили в тень.
Сбивались в группки вокруг высоких столиков. Отовсюду доносились стеклянный
перезвон и добродушный мат. Пахло дождем, пролитым пивом и тухлым чебуречным
чадом.
это открытое всем ветрам питейное заведение. Здесь царил апофеоз демократии.
Никаких условностей. Забудь, кто ты есть, потому что это никого не волнует. Кем
бы ты ни был: бомжом, помощником министра, банковским клерком или военным -
наливай да пей.
подошел к ближайшему ларьку.
затянутый сверху фольгой.
содержимое были точно рассчитаны на вкус потребителя. Хочешь сообразить на
троих, покупай три штуки и экономь на стаканах. Главное, безопасно. Нечем
собутыльника по репе треснуть, если накипит. Никто не обделит, все поровну. А
хочешь пить в одиночку - бери и пей. Доза подгадана для меланхолического
персонального возлияния.
вернулся к столику. Его уже оккупировали двое военных. Один сосредоточенно рвал
зубами чебурек, второй разливал водку по стаканам. Оба были в изрядном
подпитии, как раз на том его этапе, когда охота поговорить на политические
темы. Офицеры, как им и полагается, оказались патриотами и государственниками.
последний резерв, - вещал разливающий.
журналист?
на стол.
Нет, не так. Что мне делать?"
не корми, дай высосать стакан в самых непотребных условиях. Общение с
подведомственным контингентом никогда миром не заканчивалось. Лешка делался
дурным, и его неудержимо тянуло на подвиги. Сколько раз приходилось вытаскивать
из отделений милиции. Но это в Москве, где каждый второй - знакомый. В чужой
Литве, чопорной от неожиданно полученной независимости, выручать Лешку было