Потом, устало и педантично читая из тетрадки, пояснил командующему, что
майор Диц из Дюссельдорфа, сорока двух лет, награжден Железным крестом
второй степени за бои под Москвой, член нацистской партии с тридцать
девятого года, и добавил пониженным голосом, что, согласно этим данным,
калач, надо думать, тертый, взят был вчера на рассвете разведчиками прямо из
машины на шоссе, когда возвращался с поручением из штаба корпуса в штаб
дивизии.
при допросе следовало бы иметь в виду возможность дезинформации, однако
Бессонов, казалось оставив без внимания со значением подчеркнутые детали из
биографии пленного, в задумчивости походил, разминая ногу, по блиндажу, на
ходу обратился к переводчику - розовощекому капитану:
семнадцатая танковая дивизия. Из резерва группы армий "Дон".
шинели, чужим потом; пламя бурлило в раскрытой дверце печки, по ее
накаленному железу пробегали вишневые искорки. Молоденький
капитан-переводчик, кричаще выделяясь здесь выспавшимися, бойкими, ловящими
глазами, сверх необходимости подтянутый, с вымытым одеколоном, целлулоидным
подворотничком, сверкавшим на шее при поворотах головы то в сторону
Бессонова, то в сторону немца, до ушей зарделся оттого, наверно, что
Бессонов томительно долго не задавал никаких вопросов, только скрипел в
тишине палочкой, прихрамывая по блиндажу, в накинутом на плечи полушубке,
изредка взглядывая на немца сквозь опухлые красноватые веки.
первого...".
потухший взор мертво впаян в угол блиндажа, правая рука в неснятой меховой
перчатке поддерживала свежеперебинтованную кисть левой руки; он еще
стремился сохранить достойный вид обезоруженного, попавшего в плен и тем не
менее совершенно равнодушного к своей судьбе немецкого офицера, каким должны
были представлять его русские; но то, как он трепетно и глубоко хватал
расширявшимися ноздрями воздух, безошибочно говорило Бессонову, к чему
приготовил себя немец.
интереса испытывал Бессонов при случайном или не случайном допросе пленных.
Кроме желания узнать необходимое, что важно было ему узнать, в тех или иных
деталях, о намечающихся действиях чужой армии, против которой он более года
воевал, каждый раз появлялось особо острое желание уточнить и всецело
познать истину, умонастроение той, враждебной стороны: кто же вы такие,
немцы, захватившие почти всю Европу, ведущие бои в Африке и начавшие войну
против нас? Что скажет и что думает в данную минуту этот физически сильный,
плотный в теле майор с обмороженной рукой, обмороженными щеками, взятый
прошлой ночью из штабной машины?
под Москвой и о нынешних боях под Сталинградом, Бессонов спросил:
Сталинград? Откуда прибыла?
поддерживая меховой перчаткой перебинтованную кисть, а капитан-переводчик
беспричинно счастливо улыбнулся Бессонову, начал переводить с видимым
удовольствием от прекрасно понятого ответа пленного:
повезли через Париж, а направили кружным путем. В Берлине остановки не было.
В Барановичах мы почувствовали, что близко ваши партизаны, - вагоны и
локомотивы валялись под откосом. Нигде не было нормального света.
Электростанции не работали. Брянск утопал в снегах. Проехали через Курск и
Белгород, потом начались степи. Бескрайние дикие степи. Мы догадывались, что
едем под Сталинград.
Москвой... Бескрайние степи зимой показались нам десятками Франции. Пустые
степи и беспредельные снега. И такой же холод под Сталинградом, как под
Москвой.
отмерив это мертво-оцепенелое, в снегах, лесах и степях пространство,
колоссальную глубину захваченной немецкими войсками земли, и, как бывало
всегда, когда сознанием возвращался к этому, подумал еще: - Но что чувствуют
они? Страх перед огромностью захваченного пространства? Перед тем, что они
не удержат такую территорию и им придется рано или поздно отступать? Почему
этот майор так подробно вспомнил путь следования в Россию?"
- что его так раздражает при воспоминании о пути из Франции.
и впервые отцепился взглядом от угла блиндажа, мутные заскользившие глаза
его зашарили по столу, он глотал слюну, говоря что-то возмущенно и долго.
Переводчик молчал.
целлулоидного подворотничка, пожал одним плечом, стал переводить, запинаясь:
меня лишили сигарет. Вы взяли меня в плен и можете со мною делать, что
хотите. Но я прошу очень маленького милосердия: дайте мне всего одну
сигарету. Во Франции даже преступнику дают перед смертью сигарету и вина.
Конечно, Франция... Франция - это солнце, юг, радость... А в России горит
снег. Но я не курил целые сутки в той яме, где ваши солдаты меня продержали
много часов, как жалкую, связанную веревками свинью. Прошу ничтожного
милосердия на пять минут. На одну сигарету...
добропорядочному понятию, разрушенному самим этим гитлеровским майором более
года назад. - Он просит милосердия? После солнечной Франции...".
уже, видимо? Где его сигареты? Почему не отдали, подполковник?
перевязку, зубами только скрежетал и ругался. Немец, как видите, не из
простых, товарищ командующий. Все его вещи перед ним.
перекладывая с места на место занимавшие часть стола вещи и документы
пленного: раскрытое портмоне с письмами и фотокарточками, медальон,
миниатюрный перочинный ножичек на цепочке - то, что вручили артиллеристы,
приведя пленного; сигарет не передавали. Переутомленный бессонной ночью, с
пятнистой желтизной на вдавившихся висках, с мешками под глазами, Курышев
сурово уставился на медальон майора, вздохнул, вид его говорил Бессонову:
"мои ребята погибли, товарищ командующий. Но если б они были живы-здоровы,
наказал бы я их за неаккуратность!" Немец суровость эту и вздох Курышева
оценивал, очевидно, иначе: в краях крупного обметанного синевой рта его
изгибались две усмешки - злость на себя и ненависть к русским, заставившим
его унижаться, целые сутки страдать от холода, мочиться под себя там, в
воронке.
извлек из кармана шинели пачку "Пушек", сначала намереваясь было протянуть
ее пленному, чтобы тот сам выбрал папиросу, но передумал, вытряхнул
папиросы, положил пачку на стол, улыбнулся стесненно.
пальцами к раскрытой пачке, неосязаемо тупо ухватил папиросу, произнес
что-то при этом.
краснощекий капитан и, не без колебания вынув свою зажигалку, тоже немецкую,
вычиркнул огонь, поднес прикурить, пробормотал:
столе медальон пленного. - Наверняка артиллеристы посвоевольничали, товарищ
командующий.
милосердия. Мы слишком добры и отходчивы. Чрезмерно".
отобрали сигареты у доброго немецкого офицера, прибывшего из Франции в
Россию с самыми лучшими целями? К сожалению, они не знали, что право выше
силы, - проговорил Бессонов с иронией, не сочтя нужным высказывать
неодобрение действию своих не знавших инструкции солдат, на которых так или
иначе легонько ---------------------------------------(1) "Пожалуйста".
досадовал педантичный в таких делах подполковник Курышев. - Молитесь Богу,
вам повезло, господин майор.
майора, обволакиваясь дымом, распустилось от глубокой и жадной первой
затяжки, он через ноздри долго процеживал дым; но едва молоденький капитан
перевел слова Бессонова, немец внезапно смял папиросу, не докурив, и в злом
исступлении бросил под ноги; полуистерический смешок забулькал в его груди.
меня в воронке, а держали, как свинью, на холоде и сами замерзали, -
фанатики. Они беспощадны к самим себе! Я их просил, чтобы они убили меня.
Убить меня - было бы актом добра, но они не убили. Это не загадка славянской
души, это потому, что я добыча. Не так ли? Вы считаете нас злыми и
жестокими, мы считаем вас исчадием ада... Война - это игра, начатая еще с
детства. Люди жестоки с пеленок. Разве вы не замечали, господин генерал, как
возбуждаются, как блестят глаза у подростков при виде городского пожара? При
виде любого бедствия. Слабенькие люди утверждаются насилием, чувствуют себя
Шидловский Дмитрий
Пехов Алексей
Соломатина Татьяна
Панов Вадим
Ильин Андрей
Афанасьев Роман