письме, так как ему было известно, что мой клиент знаком с неким
джентльменом по фамилии Рочестер, Мистер Мэзон, естественно пораженный и
расстроенный, объяснил, как обстоит дело. Ваш дядя, к сожалению, сейчас при
смерти. Принимая во внимание его возраст, характер его болезни и ту стадию,
которой она достигла, трудно допустить, чтобы он поправился. Поэтому он не
мог поспешить в Англию, чтобы вызволить вас из ловушки, в которую вас чуть
не завлекли, но он умолил мистера Мэзона не терять времени и предпринять
все, чтобы расстроить этот мнимый брак. Он отправил его ко мне за
поддержкой. Я не стал терять времени и очень рад, что не опоздал. Вы, без
сомнения, тоже. Не будь я уверен, что ваш дядя умрет раньше, чем вы
доберетесь до Мадейры, я посоветовал бы вам поехать туда с мистером Мэзоном;
но при создавшемся положении я считаю, что вам лучше остаться в Англии и
ждать распоряжений от мистера Эйра или известия о нем. У нас здесь есть еще
какие-нибудь дела? - обратился он к мистеру Мэзону.
дождавшись мистера Рочестера, чтобы проститься с ним, они удалились.
или увещания своему высокомерному прихожанину Выполнив этот долг, он тоже
покинул дом.
он удалялся. Когда все ушли, я заперла дверь на задвижку, чтобы никто не
проник ко мне, и не стала плакать и скорбеть - я была для этого еще слишком
спокойна, - но машинально сняла с себя свадебный наряд, вместо которого
надела свое вчерашнее платьице, - а я-то думала, что уже никогда не надену
его! Потом села на стул Меня охватили мучительная слабость и усталость. Я
сложила руки на столе, опустила на них голову и погрузилась в размышления;
до этой минуты я только слушала, смотрела, двигалась, ходила туда и сюда или
давала вести себя, наблюдая, как событие следует за событием и за одной
тайной разверзается другая; но теперь я стала раздумывать.
сумасшедшей. Весь эпизод в церкви совершился бесшумно, не было ни взрыва
страстей, ни громких споров, вызовов или оскорблений, не было слез и
рыданий. Было произнесено всего несколько слов: спокойное заявление о
невозможности брака. Мистер Рочестер задал несколько коротких угрюмых
вопросов, последовали ответ, объяснение, доказательства. Мой хозяин открыто
сознался во всем, затем привел живое подтверждение своих слов. Чужие ушли, и
все было кончено.
видимой перемены. Я не была замарана, оскорблена, унижена. И все же где Джен
Эйр вчерашнего дня? Где ее жизнь, где ее надежды?
жена, стала опять одинокой, замкнутой девушкой. Жизнь, предстоявшая ей, была
бледна, будущее уныло. Среди лета грянул рождественский мороз, белая
декабрьская метель пронеслась над июльскими полями, мороз сковал зрелые
яблоки, ледяные ветры сорвали расцветающие розы, на полях и лугах лежал
белый саван, поляны, еще вчера покрытые цветами, сегодня были засыпаны
глубоким снегом, и леса, которые еще двенадцать часов назад благоухали, как
тропические рощи, теперь стояли пустынные, одичалые, заснеженные, как леса
Норвегии зимой. Все мои надежды погибли, они убиты по воле коварного рока,
как были убиты в одну ночь все первенцы в Египте. Я вспомнила свои заветные
мечты, которые вчера еще цвели и сверкали. Они лежали, как мертвые тела,
недвижные, поблекшие, бескровные, уже неспособные ожить. Я оглянулась на мою
любовь: это чувство, которое принадлежало мистеру Рочестеру, которое он
взрастил, замерзало в моем сердце, как больное дитя в холодной колыбели.
Тоска и тревога овладели мной. Моя любовь не могла устремиться в объятия
мистера Рочестера, не могла согреться на его груди. О, никогда не вернет он
этого чувства, ибо вера обманута, надежда растоптана. Мистер Рочестер уже не
был для меня тем, что раньше, он оказался не таким, каким я его считала. Я
не винила его ни в чем, не утверждала, что он обманул меня, но в нем исчезла
та черта безупречной правдивости, которая так привлекала меня, и поэтому я
сама должна была покинуть его. Это мне было совершенно ясно. Когда, как,
куда бежать - я пока еще не знала, но он и сам, без сомнения, поспешит
удалить меня из Торнфильда. Видимо, он не любил меня по-настоящему. Это было
лишь мимолетное увлечение, но оно наткнулось на препятствие, и я больше не
нужна ему. Мне было бы даже страшно встретиться с ним теперь. Вероятно,
самый вид мой стал ему ненавистен. О, как я была слепа, как слаба в своих
поступках!
бушуют во мне, словно темный и бурный прилив. Обессилев, ослабев, без воли,
я, казалось, лежала на дне высохшей большой реки. Я слышала, как с гор
мчится мощный поток и приближается ко мне, но у меня не было желания встать,
у меня не было сил спастись от него. Я лежала в изнеможении, призывая
смерть. Одна только мысль трепетала во мне еще какой-то слабой жизнью: это
было воспоминание о боге; оно жило в молчаливой молитве; ее непроизнесенные
слова слабо брезжили в моем помутившемся сознании, я должна была выговорить
их вслух, но не имела сил...
сложила рук, не преклонила колен, не открыла уст, оно обрушилось на меня;
могучий, полноводный поток захлестнул меня со страшной силой. Горькое
сознание утраченной жизни, моя разбитая любовь, мои погибшие надежды, моя
поверженная вера - все это хлынуло на меня мощной темной массой. Этот
страшный чае не поддается описанию. Поистине "все воды твои и волны твои
пронеслись надо мной".
Глава XXVII
увидев, что солнце уже на западе и его лучи золотят стены моей комнаты,
спросила себя: "Что же мне делать?"
прозвучал так повелительно и был так ужасен, что я невольно заткнула уши.
"Нет, нет, - говорила я себе, - об этом пока не может быть и речи! Пусть я
перестала быть невестой Эдварда Рочестера - это еще полбеды. Пусть я
очнулась от ослепительных грез и нашла, что все это лишь пустой и тщетный
обман, - это ужас, к которому еще можно привыкнуть, с которым можно
справиться. Но что я должна покинуть своего хозяина решительно и
бесповоротно, сейчас и навсегда - это выше моих сил! Я не могу этого
сделать!"
так и сделаю. Я боролась с собственным решением, я желала себе слабости,
чтобы избежать этой новой голгофы, которая лежала передо мной, - но
неумолимое сознание твердило мне, что это еще только первый шаг, и угрожало
сбросить меня в бездонную пропасть отчаяния.
кто-нибудь поможет мне!
себе правый глаз, сама отрубишь правую руку. Твое сердце будет жертвой, а ты
- священником, приносящим ее!"
застал этот беспощадный судья, от молчания, в котором зазвучал этот грозный
голос. Когда я встала, у меня закружилась голова, и я почувствовала, что не
держусь на ногах от горя и истощения. Весь этот день я ничего не пила и не
ела, так как утром мне не хотелось завтракать. И я с щемящим чувством тоски
подумала о том, что вот уже сколько времени сижу взаперти, а никто не
прислал узнать, как я себя чувствую, и не позвал меня вниз. Даже маленькая
Адель не постучалась в дверь, даже миссис Фэйрфакс не зашла навестить меня.
"Друзья всегда забывают тех, кто несчастен", - прошептала я, отодвигая
задвижку и выходя из комнаты. На пороге я на что-то наткнулась. Голова моя
все еще кружилась, в глазах стоял туман, руки и ноги ослабели. Не в силах
устоять, я упала, но не на пол, - чья-то рука подхватила меня. Я подняла
голову: меня поддерживал мистер Рочестер, сидевший на стуле у порога моей
комнаты.
прислушивался, но я не слышал ни одного движения, ни одного рыдания, - еще
пять минут этой смертельной тишины, и я бы взломал замок, как грабитель.
Значит, вы решили пощадить меня, вы заперлись и скорбите одна? Лучше бы вы
пришли и излили на меня свое негодование. Я знаю, у вас страстная душа, я
ждал подобной сцены, я был готов к потоку слез, но я хотел, чтобы они были
пролиты на моей груди. Однако они пролились на бесчувственный пол или на ваш
носовой платок. Но я заблуждаюсь, вы и не плакали вовсе? Я вижу бледные щеки
и угасший взгляд, но никаких следов слез. Вероятно, ваше сердце плакало
кровавыми слезами?
чтобы уколоть мое чувство или пробудить мой гнев? Вы сидите спокойно там,
куда я вас посадил, и смотрите на меня тоскливым, безжизненным взглядом,
Джен, у меня и в мыслях не было так оскорбить вас. Если бы у человека была
единственная овечка, которая дорога ему, как родное дитя, которая ела и пила
с ним из одной посуды и спала у него на груди, а он по какой-то случайности
убил ее, то он не мог бы оплакивать своей преступной оплошности больше, чем
я. Вы можете когда-нибудь простить меня?
глубокое раскаянье, такая подлинная скорбь в его голосе, такая мужественная
энергия в каждом жесте, и, кроме того, во всем его существе сквозила такая
неизменная любовь, что я простила ему все! Но молча, только в глубине своего
сердца.
вероятно удивленный моим упорным молчанием и покорностью, которые были