его вслух вчера, возле печки, после того, как они все собрали, увязали и
девать себя стало некуда. Заполнять время делами на завтра не надо, тревогу
же необходимо было чем-то глушить, вот и пригодилось стихотворение
безвестного Акимова дружка.
дверце печки. Эля, подпершись ладонями, не шевелясь смотрела на огонь. Аким
покуривал, думал о завтрашнем походе. Что-то их ждет завтра? Эля
пододвинулась к Акиму, как бы успокаивая себя и его, положила ему голову на
плечо. Он бережно натянул мягкий шарф на уголок ее плеча, притиснул к себе,
молчаливо успокаивая и ободряя. "Сидеть бы под крышей, в тепло, тихо-мирно и
никуда-никуда не ходить..." Глаза защипало от жалости неизвестно к кому и к
чему, но скоро все унялось, успокоилось, и Эля под мерное и такое уже
привычное шевеление неторопливого огня в дырявой печурке задремала.
казалось - все пятьдесят. Кропотливо отаборивался охотник, рубил лапник,
прогревал костром землю, ставил над ним палатку, ночью часто просыпался,
ощупывал Элю, заботливо подтыкал под ее спину одежку, прижимал к себе,
стараясь укрыть, но девушка все равно мерзла. К утру у нее ломило под
лопатками, тугие комки под ними набухли, и она опять дивилась, что слышно их
отдельно от всего тела, однако ничего Акиму не сказала, да и говорить не
было надобности, он научился по лицу, по дыханию, даже по выражению глаз
угадывать ее самочувствие.
осматривал спутницу растревоженным взглядом, затем нерешительно увязывал
багаж, томясь, обозревал небо, принюхивался к тайге, и Эле помстилось: отыщи
он там предвестия худой погоды, с облегчением повернул бы к зимовью, благо
от него еще недалеко.
низким, как бы приосевшим в забои лесом все курился струйкой покинутый
огонек и щемило сердце, нарастало беспокойство.
по заломникам, толсто укрытым холмами, в излогах запутанных следами зверьков
и куропаток, издырявленных горностаем, мышью, местами притрушенных шелухой
изморной кедровой шишки, испещренных восклицательными знаками отмершей хвои,
- сухо, глезко падает хвоя, скоро грянут морозы.
казалось, так будет вечно: визг полозьев, хрип собаки, кашель, шарканье и
тайга да снег кругом, впереди шаги, шаги, шаги...
нагроможденных в шиверах и на перекатах, темной чащею означающих стрежень,
последнее движение густой, окрепшей шуги, наползавшей на утесы и вздыбленно
остановившейся. Пустынно, мрачно. Даже песцовый мех снежного крошева,
обметавшего льдины, не смягчал речной неприютности. Каменная стужа сквозила
по глубокому каньону реки, прорубившейся в рыжих утесах, то отвесно, то
осыписто подступивших к ней. По распадкам и расщелинам уверенно лежали
засоренные мелким камешником - курумником - снега, парили камни-плакуны,
ветвистыми наплывами сверкала накипь теплых источников, водяные жилы
потоков, набухшие в каменьях. Редкие, сплошь ломаные леса, камешник,
насорившийся на лед, прибавляли угрюмости и без того дикому месту.
реку. Притихшая, ужавшаяся в себя Эля, оставшись у костра, смотрела на
проступающие в небе тяжелым бредом горы. Летом они ослепительно сверкали,
манили белыми вершинами, а в зиму палились тяжестью, означились темным
громадьем - не сразу поймешь, что бель вершин прочно и надолго укрыло,
впитало в себя низко опустившееся небо. Видны лишь склоны, ущелья, осыпи,
серые и грязно-желтые останцы в разгорьях. Дальше, выше накатывают мощные
валы седловин, перевалов, вздыбленные рыжими, выветренными утесами, на
которых, рассказывал Аким, в недоступной выси, на одиноких лиственницах
качаются, перетирая сыромятные ремни, обожженные колоды с навек уснувшими
охотниками и оленеводами, обитателями этих пугающе безгласных краев,
постепенно переходящих в надгорья, холмы и беспредельную, дымчато качающуюся
тундру, которая после угнетающей глаз и душу голой каменной округи блазнится
легкой, светлой, приветливой землей.
костру выкатился Аким, молча бросил к ногам Эли трех куропаток. И она с
готовностью принялась их теребить, дуя на терпнущие пальцы.
котел над огнем. Прикурил, пошевелил дрова, поморщился. - А дороги никакой
нет. Старая-старая борозда от оленьей нарты - еще по забереге бойе на
промысел чалил...
зверушку, сворачивался вокруг костра, прятал выстуженный нос в мякоть
снегов, западал в леса и горы. Огонь слабенько шевелился, прожигая себе
дырку в зимней мгле, временами приподнимался, пробуя раздвинуть свинцово
сдавившую его со всех сторон холодную твердь ночи, и, вдавленный обратно в
оттаину, сердито стрелял искрами, шипел, посипывал, наконец, обессилев,
унялся, и костерок растекся едким дымом по ельникам. Но едва хрустнула
морозом ночь, выпрямился дым, вытянул за собой огонь из снега, в накатом
сложенных сухаринах зашевелилось, забухало пламя, и попавшие в дым искры,
кружась, летели высоко, долго, иные, так вроде бы и не угаснув, прилеплялись
к небу звездами, и час от часу гуще и гуще их там набиралось.
же такую широкую? С великим трудом перемучили ночь, у которой вроде бы и
конца уже не было. Утром Аким нарубил в костер толстых комлей, сверху
навалил выворотень и, наказав Эле никуда не отлучаться, держать огонь, взял
ружье, рюкзак с едой, патронами, котелок и укатился по вчерашнему следу к
реке. Розка, мотнувшаяся за хозяином, тут же вернулась, помотала Эле
вопросительно хвостом - почему, мол, ты не идешь? Девушка потрепала ее по
шее и толкнула на след. Розка послушно потрусила, куда велели, однако все
Свержин Владимир
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Орлов Алекс
Каргалов Вадим
Самойлова Елена