Чтение 72–й страницы книги ~Три минуты молчания~

деревянные.

- Молодец! Давай мне теперь четверых на откачку.

2

Помпа была там же, где мы ее и бросили - в узкости, под фальшбортом, -
только еще снегом засыпана и завалена брезентом - с брашпиля. Вон его куда
занесло.

Вчетвером - Шурка еще, Алик и Васька Буров - мы эту дуру опять
перевалили через комингс. Опустили шланг и тут лишь вспомнили, что он же не
достает до воды.

- А хрен с ним, не достает! - сказал Шурка. - Сейчас придумаем, чтоб
доставал. Вниз ее, сволочь, смайнаем. - Он уже лез по трапу и помпу рвал на
себя.

- Нелогично, - сказал Алик. - Он тогда доверху не достанет. Что от носа
до хвоста, что от хвоста до носа - тот же крокодил.

- Тащи, крокодил!

- Да чего ты хочешь? - я спросил.

- Чего, чего! На верстак поставим, все же повыше. А ты, салага, вниз не
ходи, шланг будешь держать.

Стащили на верстак. Я на одном плече встал. Шурка на другом, а Васька
внизу, в воде, нажимал то на мой рычаг, то на Шуркин. Шланг зашевелился,
помпа пошла тяжело.

- Качаем, ребята! - Шурка обрадовался. - Ну, как там, салага, не
достает?

- Прелестно! - Алик ответил сверху. - Только его держать не надо. Я его
просто дверью прижал. А сам буду ведром помалу. - Спустил ведро на штертике,
зачерпнул и потащил кверху.

Очень нам это понравилось. Хоть и расплескивалась половина. Алик
смеялся:

- Малая механизация!

- Растет салага, - сказал Шурка. - Такой умный стал - прямо дельфин.

- Дельфины - интеллектуалы моря. Нам до них далеко!

- Ты качай, качай! Не откачаемся - близко будем.

- Скажи мне, Шура, почему же мы раньше до этого не додумались?

- До чего?

- Помпу на верстак.

- Не все ж сразу. Ты качай!

- А все-таки, Шура?

- Уймись ты, салага. Там люди гибнут, а ты разговоры разговариваешь.
Качай!

Салага, однако ж, не унимался.

- Бедные мои бичи, - сказал он, - вот сейчас вы мне нравитесь.

- Ну? - спросил Васька. - Чем же?

- Вы мне сильно нравитесь, бичи.

Шурка спросил:

- Ты, часом, не рехнулся? А то скажи, сменят тебя.

- Не исключено. Все мы немножко рехнулись. Но я запомню эту минуту,
бичи. И вы тоже запомните, пожалуйста. Тут есть момент истины!

- Чего? - Шурка даже качать бросил.

Славное лицо было у салаги, но и правда - как у малость свихнутого.

- Как вам объяснить, что такое "момент истины"? Ну, это... когда
матадор хорошо убивает быка. Красиво, по всем правилам.

- И что ж тут хорошего? - спросил Васька. - Животную убить?

Алик призадумался.

- Да, это не совсем то... Но я остаюсь при своем мнении.

- Ничо, салага. - Шурка опять стал качать. - Мы тебя все равно любим.
Но ты качай все-таки.

- Между прочим, - спросил Алик, - до каких пор я буду салага?

Мы опять бросили качать.

- Действительно, - сказал Шурка. - Оморячим его? Понимаешь, мы б тебя
сейчас на штертике окунули, да ты и так мокрый. Считай - на берег ступишь,
бич будешь промысловый по всей форме.

- Я это сделаю символически. Ну, вместо себя - окуну ведро.

- Во! - сказал Шурка. - Это самое лучшее. Качай, несалага! Качай!..

Мы закачали, как начисто свихнутые. Потом начали выдыхаться. Васька
меня сменил на верстаке, а я стал в воду. Во всякой работе должен же быть
где-то и отдых. Так он у нас был в воде.

Васька поплевал на руки и сказал:

- Семьдесят качков сделаю и помру. Он и правда стал считать, да сбился.
Потом Шурка стал в воду, а я полез на верстак. Целый век мы качали, все
паром окутанные, и двигатель нам уши забивал стуком, и дыхание заходилось в
груди - такой воздух был в шахте. Странное появилось чувство - будто кто-то
другой, не я, качал этой дурацкой помпой - вверх, вниз, вверх, вниз, -только
б не упасть с верстака, когда он ходуном ходит под ногами. Все это с кем-то
другим происходило, а я со стороны наблюдал, когда же у него все внутри
оборвется? Очень близко было к этому...

- Алексеич, - позвал "дед" сверху. - Поди ко мне. По трапу нам смена
спускалась - дрифтер с бондарем и Митрохин.

"Дед" меня вытащил за руку и наклонился над шахтой:

- Шепилов! Ты там, что ли, мерцаешь? "Мотыль" Юрочка выплыл из пара,
как из облака.

- Давай-ка подкинь оборотиков.

- Сергей Андреич, опять перекалим движок.

- Ничего не поделаешь, - сказал "дед". - Теперь уж давай на износ.

"Дед" пошел наверх, на крыло рубки. Я за ним.

- Зачем звал, "дед"?

- К шотландцу подходим. Стыкнуться надо.

- Это как?

- Вот вместе и подумаем.

Всю дорогу - когда поднимали парус и когда тащили помпу и качали, - все
это время я думал: как же мы с ним стыкнемся? На такой волне подойти -
смерть. Ну, а на что мы еще шли? Вот уж действительно - все мы рехнулись.

Мы вышли на крыло. Иллюминатор в радиорубке светился. Я припал к нему -
"маркони" сидел за столом, упершись локтями, в ладонях зажал голову с
наушниками. Губы у него шевелились, как у припадочного. Кеп расхаживал мимо
двери, заложив руки за спину. Вошел, что-то сказал "маркони". Старенький он
стал, наш кеп, весь сгорбился. Снял шапку и вытер лысину платком.

- Где ты там? - спросил "дед".

Он полез выше, на ростры. Там ветер с ног валил. И ни зги не видно.
"Дед" светил фонарем - на полметра, не больше.

- Что ты ему сказал? - спросил я "деда".

- Кому?

- Кепу. Почему он вдруг повернул?

- Так, ничего особенного. Сказал: с тобой в "Арктике" за столик никто
не сядет.

Смешно мне стало - чем можно человека напугать, чтоб он все другие
страхи забыл.

- Ты не смейся над ним, - сказал "дед". - Он еще за твои подвиги
ответит. Тебя-то легче выручить... Где он тут его держит?

- Чего?

- Да линемет.

"Дед" стоял над боцманским ящиком, светил туда, шарил среди штертов,
гачков, талрепов, чекилей.

- Вот он. - Вытащил линемет с самого дна. - Смотри-ка, и пиропатронов
комплект. Ну, боцман!

- Леерное сообщение будем налаживать?

- Попробуем. Только гильзы к чертям просырели, мнутся.

- Крышка была открыта?

- Была. Ох, найти бы, кто... Ладно. Все глупостей наделали. А я первый.
Ну что - пальнем один, для смеха?

"Дед" заложил патрон, выставил линемет в корму и нажал на спуск. Только
курок щелкнул.

- Осрамимся, - сказал "дед". - Осрамимся перед иностранцами.

- Может, подсушим?

- Это надолго. Это - не подмочить; там, поди, и пяти минут хватило.

- Больше. Он, знаешь, сколько стоял открытый? Как шлюпку вываливали.

Я теперь точно знал, кто ящик не закрыл. Димка, кто же еще? Когда
сплеснивал фалинь. Ну, черт с ним, все глупостей наделали.

- Придется руками, - сказал "дед".

- А добросим?

- Я - нет. Ты добросишь. Ты молодой, зоркий.

Мы вытащили бухту манильского троса, скойлали ее на две вольными
шлагами, к середине я пиратским узлом привязал блок и бросательный конец -
тоже из манилы, но тоненький, с грузиком.

- Отдохни, - сказал "дед".

Я сел прямо на палубу, спиной к ящику, а грузик держал в руке. Тут я
опять вспомнил про свое плечо. На помпе я еще натрудил его, а как же бросать
теперь: ведь оно у меня правое. Может, сказать "деду", тут ничего стыдного.
И вдруг я услышал шотландца. Мы ему погудели, и вот он откликнулся -
слабеньким гудком.

"Дед" отвел капюшон, приставил к уху ладонь. Значит, и он слышал, не
померещилось мне.

- Ну, здрасьте, - сказал "дед". - Вот и мы.

Загудело откуда-то сбоку. Едва мы не проскочили.

- Парус! - закричал "дед". - Парус зарифили?

С палубы кто-то ответил: