полковником Серебряковым.
вы возьмете на себя. К вечеру повидаемся, поговорим. А сейчас я приступаю
к своим прямым обязанностям: буду пить чай и размышлять о будущем. Нет,
нет, не один... У меня командир моего резерва... Не знаю, может быть,
придется разок-другой самоварчик подогреть... Так имейте, пожалуйста, это
в виду, Иван Иванович...
Закончив, положив трубку, Панфилов сказал:
побеседуем втроем. Располагайтесь поудобней. Мы вас послушаем.
мы? Кроме Панфилова, в комнате не было никого.
послушать. Взгляните на нее, отвесьте ей поклон.
отшатнулся. То, что сказала мне карта, совершенно не вязалось с довольным
видом генерала.
картина взломанного, раздробленного фронта. Там и сям пролегли словно бы
разрозненные красные ощетиненные дуги, ромбики, кружки, обозначавшие наши
боевые части. Просветы, разрывы между ними достигали километра и более.
Эти просветы были открыты для противника.
узеньких глаз бежали гусиные лапки.
Москвой я услышал его смех. - А зачем нам линия? Думайте, товарищ
Момыш-Улы, за противника. Всмотритесь: это опорные точки, узелки нашей
обороны. Промежутки простреливаются. Здесь он не полезет. А полезет -
пусть! Ни машин, ни орудий не протащит.
картой.
Знаете, товарищ Рокоссовский считается со мной...
приглашая принять участие в разговоре, и тоном простака произнес в трубку:
Волоколамск, атмосфера тревоги в комнатах штаба дивизии, грузноватый, с
небольшими отеками под серыми властными глазами заместитель командующего
армией, тяжело роняющий фразы, отчитывающий Панфилова за беспорядок.
Вспомнилось и угрюмое лицо Панфилова, его упрямо наклоненная, иссеченная
морщинами шея.
Звягина. Засмеялся и Панфилов.
количество саперов, чтобы скорее построить зеленый театр в лесу на участке
дивизии. Затем разговор коснулся дивизионного оркестра и самодеятельного
красноармейского ансамбля.
взволнован. Когда он вновь обратился ко мне, его хрипотца была заметнее
обычного.
это нужно для войны. Нужно, чтобы дошло до сердца - все-таки остановили!
Остановили немцев под Москвой по всему фронту.
две, чтобы подготовиться к новому рывку. Но и мы с вами дремать не будем.
взвод саперов на постройку театра, потом соединился с начальником
политотдела, расспросил про ансамбль. Положив наконец трубку, Панфилов
вернулся к карте, посмотрел на россыпь цветных значков.
Момыш-Улы, это и есть новый порядок.
он произнес их не совсем уверенно, будто сомневаясь, спрашивая самого
себя. Теперь они звучали как продуманное, выношенное убеждение. Однако для
меня его мысль еще не была ясна. Он добавил:
было интересно обсудить со мной, средним командиром, занимавшие его
вопросы. - А пока рассказывайте, товарищ Момыш-Улы. Рассказывайте о
батальоне.
из буфета несколько крупных алма-атинских яблок, копченую рыбу, баночку
варенья.
пить вприкуску.
наш огонь, нашу атаку. Пришлось рассказать и о своей болезни, о том, как
провалялся, пробездельничал ночь. Панфилов расспрашивал, о батальоне, о
людях, оставшихся в эту ночь без командира. Он не позволял спешить,
комкать подробности, все время подливал мне горячего, крепкого чая, точно
и сейчас меня мучил озноб. Подливал и приговаривал:
немецкие танки и пехоту, Панфилов спросил:
была та... Следовало, - Панфилов мотнул куда-то в сторону стриженной
по-солдатски седоватой головой, вновь подмигнул мне, - следовало успокоить
мою штабную публику. Вызвал парикмахера. А на улице трах-тарарах...
Парикмахер бросил бритву, кисточку, сбежал. Я кричу: "Товарищ Дорфман,
парикмахер сбежал, добривайте, окажите милость..." И ничего, еще часика
три там продержались.
продолжайте, товарищ Момыш-Улы.
Панфилов заинтересованно слушал, попросил показать на карте позиции
батальона, путь немцев, лощину, где мы учинили им побоище. Потом пришла
очередь рассказу и про наш отход.
всех.
поведал их Панфилову.
10. НОЧЕВКА У МОСТА
голодные, понурые. Молчим, удаляемся в сторону от Волоколамска,
оставленного Красной Армией. Лесная дорога узка; колеса пушек порой
обдирают кору елок; санитарная крытая брезентом фура переваливается на
корневищах; иногда из-под брезента доносится сдерживаемый стон; раненые
бредут и за фурой; к их трудному шагу приноравливается шаг всей далеко
растянувшейся колонны. Изредка попадаются прогалины, полянки, куда
заглядывает ползущее к закату солнце. А дальше опять полумрак. Тяжелые
лапы елей нависли над глухим, почти ненаезженным проселком. Тропа вывела в
открытое поле, влилась в утолченную щебнем более широкую дорогу. В
сумерках мы пересекли ее, двинулись дальше по задернелому полю, стараясь
не отдаляться от опушки.
оказались наши, сюда отошел полк Хрымова. Мне повстречался помощник
начальника штаба этого полка.
еду вас разыскивать.
дивизии?