Чтение 72–й страницы книги ~Анж Питу~

Жильбер?

- Мог ли я подумать, что у вашего величества хотя на мгновение появится
такая мысль? Будь я способен на такое вероломство, меня следовало бы назвать
не безумцем, а негодяем. Но, слава Богу, ваше величество так же не верит в
это, как и я. Нет, я пришел дать королю совет, потому что уверен, что это
хороший совет, более того, лучший, нежели другие советы.

Королева с такой силой стиснула ладони на груди, что батист затрещал под
ее пальцами.

Король с нетерпением пожал плечами.

- Но, Бога ради, - сказал он, - выслушайте его, сударыня. Вы успеете
сказать "нет" после того, как он договорит до конца.

- Его величество прав, - сказал Жильбер королеве. - Вы не знаете, что я
хочу сказать: вы думаете, ваше величество, что вас окружает надежная,
преданная армия, готовая умереть за вас. Вы заблуждаетесь! Половина
французских полков в заговоре с революционерами.

- Сударь! - воскликнула королева. - Вы оскорбляете армию.

- Напротив, ваше величество, - сказал Жильбер, - я хвалю ее. Можно
почитать королеву и быть преданным королю, любя при атом родину и будучи
преданным ее свободе.

Королева метнула на Жильбера пламенный, как молния, взгляд.

- Сударь, - сказала она ему, - эти речи...

- Да, эти речи оскорбляют вас, я понимаю; ибо, по всей вероятности, ваше
величество слышит их впервые.

- Придется привыкнуть, - пробормотал Людовик XVI со смиренным
здравомыслием, составлявшим главное его достоинство.

- Никогда! - вскричала Мария-Антуанетта. - Никогда!

- Послушайте! - воскликнул король. - По-моему, доктор говорит разумные
вещи.

Королева села, дрожа от ярости. Жильбер продолжал:

- Я говорю, ваше величество, что я видел Париж своими глазами, меж тем
как вы не видели даже Версаля. Известно ли вам, чего хочет сейчас Париж?

- Нет, - встревоженно ответил король.

- Надеюсь, он не хочет снова брать Бастилию, - презрительно проронила
королева.

- Конечно, нет, ваше величество, - продолжал Жильбер. - Но Париж знает,
что народ и его короля разделяет еще одна крепость. Париж хочет созвать
депутатов от сорока восьми округов, которые в него входят, и послать этих
депутатов в Версаль.

- Пусть приходят, пусть приходят! - вскричала королева с дикой радостью.
- О, мы устроим им хороший прием!

- Погодите, ваше величество, - ответил Жильбер, - будьте осторожны, эти
депутаты придут не одни.

- Кто же с ними придет?

- С ними придут двадцать тысяч солдат Национальной гвардии.

- Национальная гвардия? - спросила королева - Что это такое?

- Ах, ваше величество, не пренебрегайте ею, однажды она станет силой; она
будет решать, кто прав, кто виноват.

- Двадцать тысяч человек! - вскричал король.

- Но, ваше величество, - возразила королева, - у вас есть десять тысяч
солдат, которые стоят сотни тысяч мятежников! Призовите их на помощь,
призовите, говорю вам; двадцать тысяч мерзавцев постигнет достойная кара,
это даст острастку всей этой революционной мрази; если бы мне дали полную
власть хотя бы на час, то через неделю от нее не осталось бы и следа.

Жильбер грустно покачал головой.

- О, ваше величество, как вы обманываетесь, вернее, как вас обманули.
Увы, увы! Подумайте только: королева начинает гражданскую войну; только одна
королева решилась на такое, за это ее до самой смерти презрительно называли
чужестранкой.

- Как это я начинаю, сударь, почему это я начинаю? Разве это я ни с того
ни с сего начала стрелять по Бастилии?

- Сударыня, - вмешался король, - вместо того, чтобы советовать применить
силу, прислушайтесь прежде к голосу разума.

- К голосу слабости!

- Послушайте, Антуанетта, - строго сказал король, - это же не пустяк -
приход двадцати тысяч человек, в которых мы начнем палить из ружей.

Потом, обращаясь к Жильберу, сказал:

- Продолжайте, сударь, продолжайте.

- Вся эта ненависть, которая разгорается в отдалении, все это
бахвальство, которое при случае обращается в храбрость, вся эта неразбериха
во время сражения, исход которого неизвестен, избавьте от этого короля и
себя самое, ваше величество, - сказал доктор, - ваша мягкость способна
ослабить опасность, а ваши решительные действия могут лишь усугубить ее.
Толпа хочет прийти к королю, опередим ее; пусть король придет к толпе; пусть
он, окруженный нынче своей армией, докажет завтра, что обладает отвагой и
политическим умом. Эти двадцать тысяч человек, о которых мы говорим, могут
победить короля; позвольте же королю в одиночку победить эти двадцать тысяч
человек, ибо эти двадцать тысяч человек, ваше величество, и есть народ.

Король не удержался и одобрительно посмотрел на Жильбера, но
Мария-Антуанетта перехватила его взгляд.

- Несчастный! - сказала она Жильберу. - Вы что же, не понимаете, что
значит присутствие короля в Париже на тех условиях, о каких вы говорите?

- Что оно значит?

- Оно значит - я одобряю; оно значит - вы правильно сделали, что перебили
мою швейцарскую гвардию; оно значит - вы правильно сделали, что уничтожили
моих офицеров, что предали огню и мечу мою прекрасную столицу; наконец, вы
правильно поступили, что свергли меня с трона! Спасибо, господа, спасибо!

И презрительная усмешка мелькнула на губах Марии-Антуанетты.

- Нет, ваше величество, - сказал Жильбер. - Вы ошибаетесь.

- Сударь!..

- Оно будет означать: народ страдал не совсем безвинно. Я пришел, чтобы
простить; я - владыка и король; я стою во главе французской революции, как
некогда Генрих III встал во главе Лиги. Ваши генералы - мои офицеры; ваши
солдаты Национальной гвардии - мои солдаты; ваши должностные лица - мои
чиновники. Вместо того, чтобы нападать на меня, следуйте за мной, если
можете. Величие моего шага еще раз докажет, что я король Франции, преемник
Карла Великого.

- Он прав, - печально сказал король.

- О, ваше величество, помилуйте! - вскричала королева. - Не слушайте
этого человека, этот человек ваш враг!

- Ваше величество, - сказал Жильбер, - его величество сам вам скажет, что
он думает о моих словах.

- Я думаю, сударь, - заметил король, - что пока вы единственный, кто
осмелился сказать мне правду.

- Правду! - воскликнула королева. - Что вы такое говорите. Боже правый!

- Да, государыня, - сказал Жильбер, - и поверьте, правда нынче -
единственное, что может помешать трону и королевству низвергнуться в
пропасть.

При этих словах Жильбер низко поклонился Марии-Антуанетте.

Глава 34

РЕШЕНИЕ

Казалось, королева впервые была глубоко тронута Но чем? Доводами ли
доктора или его смирением?

Король с решительным видом встал. Он думал о том, как осуществить план
доктора.

Однако он не имел обыкновения что-либо предпринимать, не посоветовавшись
с королевой, поэтому он спросил:

- Сударыня, вы одобряете?

- Приходится, сударь, - отвечала Мария-Антуанетта.

- Я не требую от вас самоотречения, - нетерпеливо заметил король.

- Тогда чего же вы требуете?

- Я требую от вас убежденности, которая укрепила бы меня в моем решении.

- Вы требуете от меня убежденности?

- Да.

- О, если дело только за этим, то я убеждена.

- В чем?

- Что близится время, когда положение монарха станет самым безрадостным и
самым унизительным положением, какое только существует на свете.

- О, вы преувеличиваете, - сказал король. - Безрадостным - допускаю, но
уж никак не унизительным.

- Ваше величество, короли - ваши предки - оставили вам невеселое
наследство, - печально сказала Мария-Антуанетта.

- Да, - согласился Людовик XVI, - наследство, которое вы имеете несчастье
разделить со мной, сударыня.

- Позвольте, ваше величество, - быстро возразил Жильбер, который в
глубине души очень жалел королевскую чету, - я полагаю, что вашему
величеству не суждено увидеть такое страшное будущее, как вы себе
представляете. Деспотическая монархия закончилась, начинается
конституционная империя.

- Ну, сударь, - сказал король, - разве я такой человек, какой нужен для
того, чтобы основать подобную империю во Франции?

- Почему бы и нет, ваше величество? - возразила королева, несколько
ободренная словами Жильбера.

- Сударыня, - снова заговорил король, - я человек здравомыслящий и
ученый. Вместо того, чтобы стараться видеть все в розовой дымке, я вижу ясно
и знаю доподлинно все, что мне нужно знать, чтобы управлять этой страной Как
только меня лишают неограниченной власти, как только я превращаюсь в
заурядного человека, беззащитного перед лицом мира, я теряю всякую видимость