хотелось бы быть избавленной от необходимости сознаваться в своей
неосведомленности.
к генералу, который командует этим крылом армии. Возможно, что он найдет
необходимым сообщить о вашем аресте главнокомандующему.
затерявшись в толпе работающих на вершине горы. Когда новый конвоир сказал
Сесилии, что пора идти, она мгновение помедлила, задержавшись взглядом на
спокойном великолепии бухты, на далеких, подернутых дымкой крышах города, на
солдатах, двигающихся по соседнему холму и занятых тем же делом, что и все
вокруг нее, а потом закуталась поплотнее в свой плащ и легкой походкой
спустилась с холма.
Глава 30
шляпы нового проводника Сесилии, подсказала ей, что человек, чьим заботам ее
поручили, носит в армии борющихся за свои права колонистов чин капитана.
Больше ничего не обличало в нем военного, за исключением висевшей у него на
боку рапиры, которая, судя по ее серебряной чашке и устрашающим размерам,
очевидно, принадлежала одному из его предков, участнику первых войн
американских колоний. Однако нрав ее теперешнего владельца отнюдь не
отличался свирепостью, какой можно было от него ожидать при виде столь
грозного оружия, напротив - он был очень внимателен к своей пленнице и
заботливо соразмерял свой широкий шаг с ее шагом.
после некоторых приготовлений усадил в нее Сесилию, и сам сел рядом на
грубой скамейке, а ее прежние конвоиры, Меритон и незнакомец устроились у их
ног в еще более тесном соседстве. Сперва они двигались медленно и с трудом -
великое множество повозок, спускавшихся с холма, перегораживали весь путь.
ведущую в Роксбери, дело пошло веселей. На протяжении первой мили, пока надо
было то и дело выбираться из нескончаемой вереницы повозок, все внимание
капитана было поглощено этим важным и сложным маневром, но, когда их
неуклюжее судно вышло на простор и, если можно так выразиться, пустилось в
благополучное плавание при попутном ветре, он уже не упускал случая
оказывать Сесилии мелкие услуги, которых с незапамятных времен имеет право
требовать от людей его профессии хорошенькая женщина.
Поторапливайся, поддержи честь коней и посрами рогатый скот! Твоя
пристяжная, должно быть, тори: до чего она не любит налегать на постромки во
имя общей пользы! Обращайся с ней, как она этого заслуживает, друг мой;
зато, когда мы сделаем привал, с тобой обойдутся, как с добрым вигом. Вы
провели зиму в Бостоне, сударыня?
колоний. Однако и среди нас найдется немало таких, кому нельзя отказать ни в
военных познаниях, ни в воинственной внешности, - продолжал он, высвобождая
старинную дедовскую рапиру, запутавшуюся в складках плаща своей спутницы. -
Воображаю, сударыня, какое бесчисленное множество балов и вечеров давали для
вас господа офицеры королевской армии!
принять участие в этих развлечениях, - ответила Сесилия.
посылаем в город, все равно что кровь, выпущенная из наших собственных жил.
А что, после недавнего дела на Чарлстонском перешейке королевские офицеры,
наверно, уже не так презирают колонистов?
забудут его!
догадался, что в своей откровенной радости он невольно коснулся какой-то
незажившей раны.
в глубоком молчании, которое было прервано, только когда в вечернем воздухе
раздался стук лошадиных копыт, не сопровождавшийся грохотом колес.
им навстречу. Тот, кто ехал впереди, остановился, увидев повозку, которая по
его знаку тоже остановилась.
с капитаном, было что-то заставившее Сесилию прислушаться к его замечаниям с
большим вниманием, чем обычно уделяется дорожным разговорам. Одежда
незнакомца не была ни вполне штатской, ни военной, хотя выправка у него была
явно военная. Когда он остановил свою лошадь, несколько собак стали прыгать
и ласкаться к нему, бесцеремонно проскальзывая между ногами чистокровного
скакуна; хозяин досадливо отгонял преданных псов, но это их нисколько не
обескураживало.
американский военачальник. - Я осмеливаюсь предположить, господа, что вы
возвращаетесь с высот Дорчестера, куда пришли из лагеря пешком, а теперь,
отступая, решили прокатиться.
отступать, надо сначала встретиться с врагом!
вас есть какие-то основания для подобного поведения!.. Лежать, Юнона,
лежать!
корабля, сударь. Мне был дан приказ доставить ее к генералу, командующему
правым крылом.
своему орлиному носу. - О, если речь идет о даме, то ей надо предоставить
все удобства... Пошла прочь, Юнона! - И, повернув голову к адъютанту,
стоявшему рядом с ним, он проговорил, почти не понижая голоса:
качестве образца добродетели и скромности. В таком случае, сударь, вы
правильно сделали, взяв лошадей, - громко продолжал он. - Я удивляюсь лишь,
почему вы запрягли не шестерку, а только пару. Но скажите, как идет
постройка укреплений?.. Отстань, тебе бы жить при дворе, Юнона, там бы ты
лизала пятки господам министрам и своей угодливостью заработала бы себе
ленту!
батареям, то мы закончим работы до рассвета, прежде чем они успеют
что-нибудь заметить.
Юнона, ты рискуешь своей драгоценной шкурой! Ах, ты так! Ну, пеняй же на
себя! - И вспыльчивый генерал вытащил из кобуры пистолет и дважды прицелился
в голову собаке, все еще ласкавшейся к нему в порыве слепой любви, но
пистолет оба раза дал осечку. Недовольный собою, оружием, собакой, он
обернулся к своей свите и с досадой крикнул:
оказанную мне, обещаю отозваться о нем с похвалою в первом же моем донесении
конгрессу!
вероятно, тем самым спас жизнь впавшей в немилость фаворитке.
величавый вид, обратился к капитану и его спутникам:
до восхода солнца может завязаться серьезное дело. Вы, без сомнения,
пожелаете быть там.
в разные стороны. Однако вскоре генерал повернулся в седле, словно пожалев о
своей снисходительности, и со свойственной ему насмешливостью прибавил:
высокопоставленной дамой!
ощутила в сердце холодок разочарования.
выдавал ее чувства:
другой человек! А это знатный английский офицер, которому конгресс дал чин
генерала нашей армии. Говорят, что он столь же храбр в бою, как не сдержан в
гостиной, и все же в его оправдание я должен сказать - хотя я никогда не мог
понять, почему он так заносчив и высокомерен, - что он очень предан делу
свободы.
его начальника, а сама с облегчением вздохнула, узнав, что это не тот
человек, которому предстояло решить ее судьбу. Стараясь наверстать
потерянное время, возница погнал лошадей, и они понеслись во весь опор.
Оставшийся короткий путь-до Роксбери все молчали. Канонада гремела с прежней