добро оборачивалось объективным злом...
ошибка; сам Горький писал, что жалость оскорбительна для человека. Помочь
товарищу в беде - дело другое, это закон; но без слюнявой жалости, безо всей
этой поповской бузы насчет ближнего, которого нужно "возлюбить"...
со Славой. Решение пришло сразу, само собой, безошибочное и логичное.
Предложив жене отдать ребенка, Иван Афанасьевич и не думал о том, чтобы этим
наказать ее за неверность; сам по себе факт измены не так уж его ошеломил,
он трезво смотрел на эти вещи и считал, что верные жены чаще встречаются в
романах, чем в жизни. "Я, в общем, тебя и не очень-то виню, - сказал он, -
мне за войну тоже приходилось спать с чужими бабами, так что считай, что мы
квиты; я только не хочу, чтобы у меня напоминание постоянно было перед
глазами". Предоставив ей думать и выбирать, он вернулся тогда в Германию,
почти уверенный, что семьи у него больше нет, но все равно ни на минуту не
усомнившись в правильности того, что сделал. А что же ему - из "жалости"
растить чужого ребенка вместе со своей Светкой?
совесть чиста. Он ведь не требовал ничего от жены, он просто предложил ей
выбор. Когда та потом написала ему, что вопрос улажен и они со Светочкой
ждут его дома, он окончательно успокоился - прочно и надолго. И когда,
шестнадцать лет спустя, его пригласили в паспортный стол Москворецкого РОМ и
дали прочитать заявление с просьбой о розыске родителей, подписанное
воспитанником Н-ского детдома Ратмановым Ярославом Ивановичем, г.р. 1944,
Иван Афанасьевич нисколько не смутился. Он внимательно изучил тетрадный - в
клеточку - листок, испещренный на полях служебными пометками разных
инстанций, снял очки и, протирая носовым платком и без того чистые стекла,
изложил обстоятельства дела исчерпывающе и немногословно, как человек,
привыкший выступать на деловых совещаниях. Потом он слетал в Новоуральск,
повидался с самим Ярославом; парнишка произвел на него хорошее впечатление,
отчасти и тем, что наотрез отказался от предложения переехать в Москву и
жить вместе. Иван Афанасьевич спросил Ярослава, не нужна ли материальная
помощь, и обещал посильное содействие, если тот решит поступать в
какой-нибудь из столичных вузов. Выполнив таким образом свой долг, он
вернулся в Москву, еще более уверенный в собственной правоте.
завидной уверенности, вот в чем дело. Поступок Ники поначалу не очень его
обеспокоил - дочка всегда была немного с придурью, перебесится и вернется;
все оно таково, это нынешнее поколение, уже не знающее, какой фортель
выкинуть от безделья и избалованности. Ничего себе, вырастили смену!
не так просто, неизвестно еще, перебесится или не перебесится. Может и не
перебеситься. И вообще неизвестно, чем кончится для него вся эта история,
когда она рано или поздно всплывет наружу, на всеобщее обозрение. В своей
служебной карьере он достигал уже тех верхних горизонтов, где человек
слишком на виду и должен быть чист как стеклышко во всех отношениях. А тут
вдруг такое чепе - дочка сбежала из дому! Чепе, правда, вроде бы сугубо
личного, домашнего порядка; но, опять же, на этих верхних горизонтах личное
перестает быть личным.
этого ее археолога. Какое-то время Ивану Афанасьевичу казалось, что это и
будет отличным выходом; потом он, однако, понял: дело-то не только в этом.
Прошло какое-то время, Ника вернулась в Москву, школу посещала регулярно,
словом никакого нежелательного резонанса вся эта история не получила. А все
равно было тяжко. Муторно как-то стало у него на душе. И чем дальше, тем
хуже.
еще младшая, любимая. Светка, та давно уже была сама по себе, отрезанный
ломоть, они почти и не переписывались - обоим было достаточно открыток с
поздравлениями, личные контакты удавались слабее. Характерец-то у старшей
дай боже, да еще и идеек всяких поднабралась в своем Академгородке - они
ведь там все шибко передовые, соль земли. Нет, с Никой было совсем иначе.
Иван Афанасьевич не зря, к удивлению сослуживцев, всю зиму гонял свою
"Волгу" и в снег, и в гололед, за вычетом разве что самых морозных дней,
когда даже установленный в багажнике танковый аккумулятор не мог провернуть
намертво застывший двигатель; чего бы он сейчас не отдал, чтобы вернуть эти
короткие утренние поездки вдвоем!
первое же утро она встала из-за стола, когда Иван Афанасьевич еще не успел
доесть своей яичницы, и пошла одеваться. Он посоветовал ей не торопиться,
времени еще много, и Ника вежливо и безразлично отозвалась из передней:
"Спасибо, я еду троллейбусом". Вот так, безо всяких объяснений. Нет, и
точка. Сначала это ему даже понравилось - принципиальная, черт возьми,
растет девка, никакого слюнтяйства. Другая бы стала вилять, подыскивать
обтекаемую форму, чтобы не обидеть, а эта резанула наотмашь и ухом не
повела. Все-таки, видно, в отца характер...
посасывать под ложечкой. Дочь ведь как-никак! Видит же, что мать переживает,
- ну, поговорила бы, в конце концов, нужно же когда-то кончать эту волынку.
Так нет - молчит, замкнулась точно в броню, живет дома как квартирантка... С
родителями, впрочем, Ника была неизменно вежлива, проявляла даже
предупредительность - к их приходу всегда все приберет, посуду перемоет,
квартира как напоказ Что-то не замечалось в ней раньше такого трудолюбия, а
теперь старается, словно отрабатывает за стол и жилье...
с Новым годом, сделала это только вечером первого - позвонила по
междугородному. И лучше бы вообще не звонила, после этого "поздравления"
Иван Афанасьевич принимал валокордин. Она даже не поинтересовалась, как они
себя с матерью чувствуют, как встретили Новый год. А встречали они одни,
вдвоем, впервые за много лет Ратмановы никого не пригласили к себе в этот
день...
неуловимо повзрослела за десять дней, на руке у нее красовался теперь
большой, явно старинный перстень с квадратной огранки александритом, - о
происхождении его Ника умолчала, впрочем тут не нужно было быть особенно
догадливым.
поживает Дмитрий Палыч.
- Кстати, давно хотела вам сказать: я выхожу за него замуж.
голову, ничего не сказав. Через Минуту она встала и быстро вышла из комнаты.
как говорится, ячейка общества. Когда же бракосочетание?
по столу. - Могла бы, Вероника, и раньше об этом сказать... все-таки мы тебе
не чужие.
рассчитываю поступить с первого раза, там ужасный конкурс, а на
археологическое отделение принимают всего несколько человек.
институте.
кино с Ренатой Борташевич; Иван Афанасьевич включил телевизор и тут же снова
выключил, не дождавшись, пока прогреется кинескоп. Достал из серванта
початую бутылку коньяку, выпил рюмку залпом, как пьют водку, и, тяжело
ступая, прошел в спальню. Елена Львовна лежала, неподвижно глядя в потолок.
коленями.
ней столько жестокости... бессердечия... Впрочем, она твоя дочь...
хороши, вот на этой мысли и покончим. Я о другом сейчас думаю... с Вероникой
надо что-то делать, нельзя так дальше.
сделать тебе.
объяснения. Ты помнишь, что говорил Дмитрий Павлович? Она поставила это
условием - чтобы не было никаких объяснений.
выяснять отношения. Но ведь когда-то нужно это сделать? Или так и будем
играть в молчанку?
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Контровский Владимир
Маккарти Кормак
Прозоров Александр