Чтение 72–й страницы книги ~Дело Локвудов~

А различие между вами состоит главным образом в том, что ты смотрел на
своего отца как на модель, требующую улучшений. И изменял ее. Не думаю,
чтобы все твои изменения обязательно улучшили модель, хотя сам ты считаешь
именно так. Ты - то же, что твой отец, только на поколение старше.

- А мой отец, следовательно, то же, что его отец, только еще на
поколение старше? - спросил Джордж.

- Отнюдь нет. Насколько я знаю, твоему деду приходилось бороться, жить
повседневными заботами. Ему не хватало времени ни на что другое. Но он
создал твоему отцу условия, позволявшие думать о будущем, о своем
общественном положении и положении семьи в целом. Ты продолжаешь начатое
им дело, и в этом нет ничего нового. То же самое я наблюдала в угольных
районах. Там есть семьи, которые, подобно вам, Локвудам, уже третье
поколение живут в богатстве. И в Филадельфии, и вообще в Новой Англии: то
же самое, ничего нового. Но для тебя это ново, и ново для меня, поскольку
я в твоей жизни тоже играю какую-то роль.

- Вы подумайте!

- Да, играю. Уверена в этом. Почему ты женился на мне, а не на местной
девушке из обеспеченной семьи? Потому, что, хоть мой отец и небогат, у
меня большие родственные связи. Почему ты не женился на девушке из
Гиббсвилла? Там много богатых девушек. Потому что брак не входил в твои
планы.

- Так я же на тебе хотел жениться.

- Знаю, что хотел. Но кого бы ты ни выбрал себе в невесты, Джордж,
жениться ради самой девушки ты бы не стал. Так же, как и твой отец.

- То есть мой отец не любил мою мать, а я не люблю тебя?

- Я не собираюсь это говорить, но думаю, что так оно и есть. Я не та
женщина, которую ты хотел.

- Скажи тогда, какую я хотел, если ты так много знаешь.

- Я тебе нужна, - сказала Агнесса. - Я леди и очень хорошая хозяйка.
Когда ты хочешь произвести на кого-то впечатление и показать, что у тебя
за жена, я оправдываю свое назначение. Но в конце концов я догадалась,
Джордж, что мою полезность ты ценишь больше, чем что-либо другое.

- И когда ты начала об этом догадываться?

- Когда? По-моему, в то самое время, когда стала понимать, что
заблуждаюсь насчет тебя.

- В чем?

- Ну, ты красив, опытен. Довольно порочен, как мне вначале казалось.
Казалось потому, что впечатление, произведенное тобой, вызывало во мне
чувства, которых я либо не понимала, либо скрывала от себя. В общем, вела
себя так же, как большинство девушек моего круга. Да, я считала тебя
довольно порочным молодым человеком, но ведь и порок может быть
привлекательным, ибо порочные люди располагают к себе. Порок человечен.
Самые добродетельные девушки полагают, что они способны обратить зло в
добро, а привлекательность остается. Не забывай, что мой отец хотел стать
миссионером.

- Это он так говорил.

- Он верил в это, как верю я в то, что говорю о себе. Но когда мы
поженились, я начала понимать, что ты не порочен. Ты хладнокровен,
расчетлив, но не порочен. И не знаю почему, но в известном отношении я
никогда тебя не удовлетворяла. Конечно, ты предпочел бы не говорить на эту
тему, да и я не испытываю желания, но я ожидала, что ты научишь меня
любить тебя так, как ты хочешь, чтобы тебя любили. Ты умел все, а я -
ничего. У тебя был большой опыт, а у меня - никакого. Но тебе не хватило
на меня терпения, и это, в сущности, помогло мне понять, что ты меня не
любишь. Если бы любил, то...

- Но ведь живем же мы с тобой как муж и жена.

- Да, живем, но я не подхожу тебе. Я нужна тебе лишь для одного, что ты
и делаешь в свое удовольствие.

- Ты тоже получаешь удовольствие.

- Теперь - да. Научилась. Хоть и без твоей помощи. К любви это не имеет
отношения. Раз нет взаимности в одном, то нет ее и в другом.

- Ты часто первая начинаешь.

- Да. Почти всегда я. И редко - ты. О чем, по-твоему, это говорит?

- Не знаю, - ответил он. - О чем?

- Мне стыдно выразить свою мысль словами. Я никогда не предполагала,
что мы будем с тобой так жить. Никогда не предполагала, что окажусь в
таком положении. Сейчас я поняла, как может женщина унижать себя, да еще
называть это любовью. Прежде я считала, что без любви не может быть
близости, а теперь знаю, что может. И, узнав, перестала уважать себя.

- А я этого не заметил, - сказал он. - Мне кажется, самоуважения в тебе
предостаточно.

- По-твоему, Джордж, правда - это лишь то, что тебе кажется, и больше
ничего.

"Гость и больше ничего", - сказал он [Локвуд цитирует стихотворение
Эдгара По "Ворон"].

- И больше ничего, - повторила она.

Странно, но откровения, которые она позволила себе в этом разговоре,
возбудили в ней неудержимое желание, и Джордж, почувствовав это, воспылал
страстью сам. Но ни он, ни она в тот миг не помнили, что чувствам
свойственны взлеты и падения, непостоянство и непредсказуемость. За той
восхитительной ночью, во время которой они вели себя подобно случайным
знакомым, одержимым эротоманией, последовали ночи разочарований, когда их
холодная близость причиняла ей только боль, а ему - неудовлетворенность и
раздражение. Их многословие не оставляло места нежности, столь необходимой
для выражения искренних чувств.

Хотя Агнесса была нравственно сильной женщиной и считала (справедливо),
что руководствуется в своей жизни сводом простых правил, перенятых от
родителей, ее физические ресурсы оказались не на уровне духовных. Она
страдала малокровием и несварением желудка. Однако она была не из тех, кто
прибегает к помощи врачей при малейшем недомогании. За годы жизни в
Шведской Гавани она не приобрела ни одной близкой подруги. Ее положение
или, точнее, ее мужа в обществе не позволяло ей посвящать посторонних
людей в интимные подробности, которыми делились между собой другие
женщины; а эти другие, в свою очередь, не имели возможности делиться с ней
своими тайнами в расчете на взаимную откровенность. Агнесса редко
приглашала кого-нибудь к себе домой и лишь изредка бывала с мужем на самых
важных торжествах в Гиббсвилле - балах, свадьбах, весенних приемах на
открытом воздухе, на которых люди состоятельные считали себя обязанными
присутствовать. Что касается приглашений на обед в частные дома местной
знати, то они в Гиббсвилле практиковались редко, а в Шведской Гавани и
совсем не практиковались. И в том и в другом городе женщины бывали друг у
друга только днем, когда собирались поиграть в вист или в "500 очков".
Иногда им случалось поговорить где-нибудь в бакалейной или мясной лавке,
но этим разговорам часто мешали продавцы. Светские дамы Гиббсвилла
встречались также в магазинах женских товаров и в шляпных салонах, но
Агнесса такой возможностью не пользовалась, так как у нее была частная
портниха, которая приезжала к ней два-три раза в год на дом, привозя с
собой и выкройки и ткани. Миссис Колби приезжала поездом из Уилкс-Барре и
жила у них по два-три дня в свободной задней комнате на втором этаже. Она
рассказывала новости и сплетни, привезенные из Уилкс-Барре и Скрантона, но
они мало интересовали Агнессу, поскольку касались людей, о которых она
почти ничего не знала, кроме фамилий, сохранившихся у нее в памяти с
девичьих лет. По этой причине визиты портнихи носили чисто
профессиональный, деловой характер.

Когда бы Агнесса ни появлялась в городе, ее узнавали, люди кланялись ей
с той долей учтивости или подобострастия, которая соответствовала скорее
характеру отношения ее мужа с мужьями других женщин, чем их мнению лично о
ней. И так было все годы, пока она жила в Шведской Гавани. Люди настолько
привыкли смотреть на нее как на жену Джорджа Локвуда, что в обоих городах
нельзя было найти и дюжины женщин (не говоря уж о мужчинах), которые звали
бы ее по имени. У нее был большой дом, много прислуги и пара великолепных
лошадей для выезда и была котиковая шуба с шапкой и муфтой из того же
меха, так что, когда она входила в какой-нибудь магазин, другие покупатели
расступались, давая ей дорогу.

Но когда она умерла, то оказалось, что сказать о ней людям нечего, и на
похоронах ничего почти сказано и не было. Даже ее дочь Эрнестина была
настолько подавлена отсутствием траурного настроения на похоронах, что ее
собственная скорбь показалась ей напускной, и она не проронила ни
слезинки. Выражение горя, которое видели на ее лице участники похорон, в
действительности было вызвано тревогой за брата, не ответившего на ее
телеграмму по поводу смерти матери. Когда траурные формальности
закончились и последние посетители торопливо разошлись, Эрнестина сказала
отцу:

- Боюсь я за Бинга. Не могу понять, почему он молчит.

- Это последняя капля, - сказал Джордж. - Чаша моего терпения
переполнилась.

Она заметила, что у отца тоже есть заменитель скорби, и это помогло ей
чуточку лучше понять его, как и самое себя.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Первым побуждением Джорджа Локвуда было отказаться - разумеется,
вежливо - от встречи с молодым человеком из школы св.Варфоломея. Это можно
было сделать аргументирование, пристойно, разумно. Он мог бы сказать, что
лишь недавно закончил строительство нового дома и еще не обосновался в
нем; мог сослаться на финансовые затруднения, вызванные участием в новом
предприятии (не говоря, что это за предприятие, поскольку "кондитерское
дело" звучит не очень солидно), или еще на что-нибудь. Джордж был