Чтение 72–й страницы книги ~Нечистая сила~

вползти на недоступные вершины власти и благополучия. Чем хороши такие люди
для Распутина, так это тем, что с ними все ясно и не надо притворяться.

Сделал свое дело - получи на построение храма, не сделал - кукиш тебе на
пасху!

- Наша комбинация проста, - рассуждал Даманский открыто, - на место
Лукьянова прочат Роговича, но мы поставим Саблера, Роговича проведем в его
товарищи, потом сковырнем и Роговича, а на его место заступлю я... Что
требуется лично от вас, Григорий Ефимыч? Сущая ерунда Пусть на царя
воздействует в выгодном для нас варианте сама императрица, хорошо знающая
Саблера как непременного члена всяких там благотворительных учреждений.

- И ты, - сказал Распутин, - и Колька Соловьев, и вся ваша синодская
шпана мослы с мозгами уже расхватали, а мне... Что мне-то? Или одни тощие
ребра глодать осталось?

Даманский напропалую играл в рубаху-парня:

- Об этом вы сами с Саблером и договаривайтесь! Распутин Саблера всегда
называл Цаблером (не догадываясь, что это и есть его настоящая фамилии):

- Цаблер ходит ко мне, нудит. Я ему говорю: как же ты, нехристь, в
Синоде-то сядешь? А он говорит - тока посади...

- Сажай его! - отвечал Даманский. - Знаешь, у Иоанна Кронштадтского
секретарем еврей был. Сейчас живет - кум королю, большой мастер по
устройству купеческих свадеб с генералами.

- Вот загвоздка! Посади я Цаблера, так меня газеты в лохмы истреплют.

Скажут - ух нахал какой, нашел пса...

- Ефимыч, какого великого человека не ругали?

- Это верно. Меня тоже кроют.

- В историю входишь, - подольстил Даманский.

- А на кой мне хрен сдалась твоя история? Мне бы вот тут, на земле,
пожить, а что дальше... так это я... хотел!

В пасмурном настроении он покатил в Царское Село. История крутилась, как
и колеса поезда. Александра Федоровна согласна была на замену Лукьянова
Саблером, но Николай II уперся:

- Помилуйте, аттестация Победоносцева на Саблера выглядит чернее
египетской ночи. Не могу я этого проходимца... Кулак Распутина с треском
опустился на стол. Все вскочили - в невольном испуге. Распутин вытянул палец
- указал на царя:

- Ну что, папка? Где екнуло? Здесь али тута?

При этом указал на лоб и на сердце.

Рука царя легла поверх мундира, подбитого атласом.

- Здесь, Григорий... даже сердце забилось!

- То-то же! - засмеялся Распутин. - И смотри, чтобы всегда так: коли что
надо, спрашивай не от ума, а от чистого сердца. К нему подошла царица,
поцеловала ему руку.

- Спасибо, учитель, спасибо... Теперь ясно, что от ума надобно бы ставить
в обер-прокуроры Роговича, но сердце нам подсказывает верный ход - в Синоде
отныне быть только Саблеру...

Графиня Матильда Витте уже названивала Саблеру:

- Владимир Карлович, ваш час пробил. Мы с мужем очень далеки от дел
церковных, но... не забудьте отблагодарить старца!

Распутин еще спал, когда Сазонов разбудил его:

- К тебе старый баран пришел - стриги его...

Появился Саблер, добренький, ласковый, а крестился столь частенько, что
сразу видно - без божьего имени он и воздуха не испортит. Салтыковский
Иудушка Головлев - точная копия Саблера ("Те же келейные приемы, та же
покорная, но бьющая в глаза своей неискренностью религиозность, та же
беспредельная мелочность, лисьи ухватки в делах и самая непроходимая
пошлость", - писали о нем люди, хорошо его знавшие).

- Ну что ж, - сказал он, - теперь стригите меня... Гришка скинул ноги с
постели, потянулся, зевая.

- Вот еще! - отвечал. - Стану я с тобой, нехристью, возиться. Лучше сам
остригись дочиста, а всю шерсть мне принеси...

Сколько дал ему Саблер - об этом стыдливая Клио умалчивает. Но дал, и еще
не раз даст, да еще в ножки поклонится. Весной 1911 года Распутин неожиданно
для всех облачился в хламиду, взял в руки посох странника и сел на одесский
поезд - отбыл в Палестину, а машина, запущенная им, продолжала крутиться без
него, под наблюдением опытных механиков "православия" - Соловьева и
Даманского. Из путешествия по святым местам Распутин вывез книгу "Мои мысли
и размышления", авторство которой приписывал себе. Книга была тогда же
напечатана, но в продажу не поступала. Это такая духовная белиберда, что
читать невозможно. Но там проскочили фразы, отражающие настроение Распутина
в этот период: "Горе мятущимся и несть конца. Господи, избавь меня от
друзей, а бес ничто. Бес - в друге, а друг - суета..." В этой книге Гришка,
конечно, не рассказывал, как на пароходе в Константинополь его крепко
исколошматили турки, чтобы смотрел на море, чтобы глядел на звезды, но...
только не на турчанок!

2 мая Саблер стал обер-прокурором Синода.

- Ничего не понимаю! - воскликнул Столыпин, которому сам господь бог
велел быть всемогущим и всезнающим.

Лукьянов пришел к нему попрощаться и рассказал, что Саблер, дабы
утвердить свое "православие", плясал перед Распутиным "Барыню" - плясал
вприсядку! Столыпин этому не поверил:

- Да ему скоро семьдесят и коленки не гнутся.

- Не знаю, гнутся у него или не гнутся, но это точно - плясал вприсядку,
причем под балалайку!

- Под балалайку? А кто играл им на балалайке?

- Сазонов, издатель журнала "Экономист".

- Господи, дивные чудеса ты творишь на Руси!

3. ПРОХИНДЕИ ЗА РАБОТОЙ

17 июня в Царицын нагрянули Мунька Головина в скромной блузочке, делавшей
ее похожей на бедную курсисточку, и шлявшаяся босиком генеральша Ольга
Лохтина, на модной шляпе которой нитками вышиты слова: "ВО МНЕ ВСЯ СИЛА
БОЖЬЯ. АЛЛИЛУЙЯ". Мунька больше молчала, покуривая дамские папиросы,
говорила Лохтина:

- Великий гость едет к вам. Встречайте! Отец Григорий возвращается из
иерусалимских виноградников...

- У нас виноград рвать? - спросил Илиодор.

- Так надо, - сказала Мунька, дымя.

Было непонятно, ради чего Распутин (которого трепетно ждут в Царском
Селе) вдруг решил из Палестины завернуть в Царицын, - это Илиодора
озадачило, и он решил Гришку принять, но без прежних почестей. Распутин
прибыл не один. Возле него крутилась Тоня Рыбакова, бойкая учительница с
Урала, которая чего-то от него домогалась, а Гришка не раз произносил перед
нею загадочную фразу: "Колодец у тебя глубок, да мои веревки коротки..."

- Это ты Саблера в Синод поставил? - спросил Илиодор.

- Ну, я. Дык што?

- А зачем?

- Мое дело... Мотри, скоро и Столыпина турну!

При этом он встал на одно колено, лбом уперся в землю.

- К чему мне поклоняешься? - удивился монах.

- Да не тебе! Показываю, как Цаблер принижал себя, благодарствуя. Эдак
скоро и Коковцев учнет мне кланяться...

Илиодору стало муторно от властолюбия Распутина; он сказал, что отъезжает
с певчими в Дубовицкую пустынь.

- Ну и я с тобой, - увязался Распутин.

Мунька с Лохтиной от него - ни на шаг. "Если он во время прогулки по
монастырскому саду заходил в известное место, то они останавливались около
того места, дожидаясь, пока Григорий не справится со своим делом". Илиодор
сказал дурам бабам:

- Охота же вам... за мужиком-то!

- Да он святой, святой, - убежденно затараторила Лохтина. - Это одна
видимость, что в клозет заходит... Подвыпив, Гришка завел угрожающий
разговор.

- Серега, - сказал Илиодору, - а ведь я на тебя баальшой зуб имею.

Ты со мной не шути: фукну разик - и тебя не станет.

Дело происходило в келье - без посторонних. Илиодор железной мужицкой
дланью отшвырнул Гришку от себя - под иконы.

- Нашелся мне фукалыцик! Молись...

Распутин с колен погрозил скрюченным пальцем:

- Ох, Серега! С огнем играешь... скручу тебя! Илиодор треснул его крестом
по спине.

- Не лайся! Лучше скажи - зачем пожаловал?

Распутин поднялся с колен, и в тишине кельи было отчетливо слышно, как
скрипели кости его коленных суставов, словно несмазанные шарниры в мотылях
заржавевшей машины. Он начал:

- Мне царицка сказывала: "Феофана не бойсь, он голову уже повесил, зато
Илиодора трепещи - он друг, а таково шугануть может, что тебе, Григорий,
придется в Тюмени сидеть, а и нам, царям, будет трудно..."

(Илиодор молчал. Слушал, хитрый. Даже не мигнул.) А царицка, - договорил
Распутин главное, - готовит тебе брильянтовую панагию, что обойдется в сто
пятьдесят тыщ! Будешь епископом... Только, мотри, царя с царицкой не трогай!

Стало понятно, зачем Распутин приехал. Сначала Илиодора хотели запугать,
а потом и подкупить для нужд реакции. Но это еще не все: заодно уж Гришка из
поездки искал себе прибыли.

- Ты, Серега, собери с верующих на подарок мне? Сказал и больше не
повторялся. Он человек скромный. Зато Лохтина с Головиной теперь
преследовали Илиодора:

- К отъезду старца чтобы подарок был! А на вокзале, как положено, девочки
должны цветы ему поднести... Пожалуйста, не спорьте - пора Царицын приобщать
к европейской культуре...