Чтение 72–й страницы книги ~Донские казаки в борьбе с большевиками~

что поведение Краснова осуждается кругами Добровольческой армии, что его
реальная политика вызывает в Екатеринодаре негодование и дает повод к
незаслуженным упрекам и обвинениям Атамана, в "измене России", в "продаже Дона
немцам", в "германофильстве".
А между тем, неоспоримо, что "пресловутое" письмо Атамана Императору Вильгельму
сыграло для пользы общего дела огромную роль. 29-го июля Украина признала
самостоятельность войска Донского, вернула войску Таганрогский округ
(промышленный и весьма богатый) с гор. Таганрогом, немцы покинули Донецкий
округ, оставив небольшие гарнизоны только в г.г. Ростове и Таганроге, т. е. там,
где то признавал необходимым Атаман; натиск большевиков на Донскую область
несколько ослаб и казаки успешнее продвигались вперед. Наконец, Дон стал
регулярно получать все нужное ему из Украины и Германии (в том числе и тяжелые
орудия) для чего в гор. Ростове была учреждена особая, смешанная Доно-Германская
экспортная комиссия. Германцы даже предложили нам участие их войск для овладения
Царицыным, что Атаман отклонил, ввиду обещания Добровольческой армии после
взятия Екатеринодара, перейти на север для совместного с донцами захвата
Царицына. Все перечисленное, явилось следствием письма Атамана Императору
Вильгельму. Однако, на все это недобро-
167) У меня невольно часто возникала мысль, в какую бы форму вылилось на юге
Белое движение если бы и Донская власть заняла по отношению немцев такую же
позицию как Добровольческая армия. Вероятно, что при тогдашней психологи
казачества и обстановке, это привело бы к преждевременному краху Белой борьбы на
юге, в самом ее зародыше.
245

желатели Краснова закрывали глаза и не хотели видеть сути дела, обращая внимание
лишь на форму и мелочи, не имевшие никакого существенного значения.
В конечном итоге, надо сказать ни реальная политика Донской власти, ни средства
(временная самостоятельность Дона и принятие немецкой помощи для создания на
Дону прочной базы для дальнейшей борьбы с Советской властью), применяемые
Атаманом для достижения главной, национальной цели -- освобождения России от
большевиков, не нашли ни сочувствия, ни поддержки в высших добровольческих
кругах. Краснова не поняли. Даже больше: ему предъявили тягчайшие обвинения, его
стали травить. Гнусной клеветой и сплетнями, пускаемыми Добровольческой прессой,
стремились подорвать авторитет Атамана среди казачества.
Трещина, образовавшаяся вначале между Донским и Добровольческим командованием,
расширилась, обратившись в пропасть, уничтожить или засыпать каковую уже
оказалось невозможным.
Вопрос взаимоотношений Дона с Добровольческой армией, или иначе говоря рознь
вождей Белого движения, представляет значительный интерес. Та уродливая форма,
которую принял этот вопрос, не могла не оказать отрицательного влияния на общий
ход борьбы на юге. В целях полноты и правдивости освещения взаимоотношений между
Доном и Добровольческой армией, полагаю уместным коснуться хотя бы вкратце
истории их возникновения.
Первые соприкосновения Дона с Добровольческой армией зародились еще при Атамане
Каледине, когда в Новочеркасск прибыл ген. Алексеев и Быховские узники,
приступившие к созданию противобольшевистской организации, именуя ее
Добровольческой армией. В то время, большевизм в сущности, нигде не встречал
серьезного сопротивления и быстро ширился по всей России, опережая чаяния даже
наиболее оптимистически настроенных его вождей. Однако, несмотря на такой
ошеломляющий успех, совет народных комиссаров далеко не считал свое положение
прочным и потому весьма ревниво относился к тому, что могло поколебать его
позицию. Вести с Дона уже давно беспокоили Красную Москву. Беспокойство
усилилось, когда стало известно о начавшемся формировании Добровольческой армии
с целью свергнуть большевистскую власть. Видя в этом серьезную для себя угрозу,
большевики энергично стали парировать. Они широко развили на границах Донской
земли свою вредную, растлевающую пропаганду, бросили на Дон сотни опытных
агитаторов, начали натравливать на казаков солдатскую массу, ехавшую домой через
территорию Дона, не пропускали казачьи эшелоны на Дон, подолгу задерживали их в
пути и своей агитацией совершенно деморализовали казачьи полки, оставшиеся еще
верными долгу и присяге 168).
При таких условиях, формирование Добровольческой армии и, в связи с этим,
присутствие на Дону видных русских генералов, расцениваемых революционной
демократией и при участии советских агентов, фронтовым казачеством, ярыми
"контрреволюционерами", дало повод фронтовикам говорить: "все зло на Дону -- от
добровольцев, офицеров, буржуев и помещиков, бежавших в Новочеркасск из Рос-
168) См. "Воспоминания", часть I.
246

сии; не будь их, большевики не беспокоили бы нас". Такое упрощенное толкование
ставило Калединское правительство в весьма затруднительное положение, особенно
если учесть, что среди пресловутого "Паритета" 169) нашлись члены, явно
поддерживавшие мнение фронтовиков. Лично Каледин, всецело разделял взгляд ген.
Алексеева и Корнилова на безусловную необходимость создания Добровольческой
армии, но не мог, однако, как Атаман, не прислушиваться и к голосу казачества.
Искали выход и нашли его в половинчатом решении, а именно: Добровольческая армия
из столицы Новочеркасска ушла в Ростов. Нападки, если не прекратились, то
несколько стихли, зато у рядовых добровольцев родилось сознание, будто бы они на
Дону не совсем желанные гости.
Когда обстановка ухудшилась и большевики стальным кольцом сжали Новочеркасск,
взгляды фронтовиков стали находить отражение и в части общества, с трепетом и
страхом ждавшего большевистского нашествия. Я не раз слышал, как опасаясь за
свою судьбу, горожане вторили фронтовикам, говоря: "без сомнения, присутствие
здесь Добровольческой армии притягивает большевиков, не будь ее, красные не
напирали бы на Дон и позволили бы нам "самоопределиться".
Чем обстановка становилась тревожнее, тем больше муссировалось подобное мнение,
достигая Ростова и вызывая в рядах добровольцев естественное недовольство.
Калединский выстрел еще сильнее сгустил атмосферу. По городу ползли зловещие
слухи и мрачные предположения, пугавшие обывателя. Соболезнуя Каледину,
говорили: "В тяжелую минуту все оставили Алексея Максимовича и даже добровольцы,
которых он любил и которым во всем помогал, заявили ему, что они оставят Донскую
землю и куда-то уйдут".
Действительно, через несколько дней после смерти Каледина, не будучи в состоянии
удерживать город Ростов от превосходящего в силах и вооружении противника,
Добровольческая армия, спасая себя, ушла на Кубань, предоставив г. Новочеркасск
и Ростов их собственным силам. Уход в критический момент добровольцев, охладил
среди обывателей Донской столицы симпатии к ним и даже вызвал ропот и
недовольство.
Вскоре на Дону воцарилась красная власть. Казачество переживало сложные
психологические процессы. О добровольцах лишь временами долетали неясные и
разноречивые слухи. В связи с ними, у Новочеркасского обывателя, то зажигалась,
то тухла надежда на освобождение их Добровольческой армией от советского гнета.
Должен подчеркнуть, что это было то время, когда добровольцев ждали с жгучим
нетерпением, ждали как спасителей. Но время шло, а они не приходили. В душу
обывателя заползало сомнение, а надежду сменяло разочарование.
С первыми весенними ласточками Дон словно ожил. На красном фоне белыми пятнами
запестрели очаги казачьих восстаний, против Советской власти. Исчезал
большевистский угар и казачество постепенно отрезвлялось. И еще тогда, многие
жадные взоры, были уст-
169) См. "Воспоминания", часть II.
247

ремлены в туманную даль, навстречу долгожданной Добровольческой армии. Но, увы,
ожидания опять были напрасны и надежды опять не оправдались.
Уже донцы сами освободили свою столицу. По донским степям ширился казачий
сполох, казаки временами одерживали значительные победы над красными и вот
тогда, наконец, пришла дорогая весть: Добровольческая армия вернулась в Донскую
землю и принесла донцам помощь. Но эта радость была непродолжительна.
Добровольцы действительно пришли, но изнуренные, измученные, голодные, плохо
одетые, многие с незажившими еще ранами, слабо вооруженные, без патронов и
снарядов. В таком состоянии Добровольческая армия 170) без предварительной,
основательной реорганизации и пополнения живой и материальной силой, конечно, не
была способна к серьезным боевым действиям. Это подтвердили и ее руководители,
заявив нам, что не ранее, как только через 1--2 месяца, армия сможет приступить
к боевым действиям, а прежде этого, она должна отдохнуть, укомплектоваться,
пополнить свою материальную часть и в этом ей "обязан" придти на помощь Дон.
Таким образом, расчеты Донского командования на помощь Добровольческой армии не
оправдались. Однако, возвращение ее на Донскую территорию имело большое
моральное значение. Все войско, забыв пережитое, искренно радовалось приходу
добровольцев. Те же чувства переживало и Донское командование, ибо с приходом
Добровольческой армии, у него исчезало чувство одиночества в борьбе с Советской
властью и рождалась уверенность, что совместными, дружными усилиями казаков и
добровольцев удастся быстро справиться с большевиками. Наличие этих данных,
казалось, обеспечивало возможность установления самых тесных и дружеских
взаимоотношений между Доном и Добровольческой армией. Но несмотря на такие
благоприятные условия, достигнуть этого все же не удалось и мне думается, что
причина этого лежала с одной стороны в личных качествах ген. Деникина и его
ближайших помощников, а с другой -- в характере командующего Донской армией ген.
С. Денисова. Надо иметь в виду, что когда Добровольческая армия вернулась на
Дон, ее вожди гордились сознанием, что им удалось, несмотря на чрезвычайно
трудные условия, сохранить остатки армии и вывести их из большевистского кольца,
стремившегося задушить добровольцев. Больше того, ни тяжелые испытания Ледяного
похода, ни физические и моральные страдания, перенесенные этой кучкой героев, не
смогли поколебать у них безграничной любви к Родине и горячей веры в близкое ее