подобное явление, тут и задумываться не о чем. Увы, и к голосу крови
прислушиваются не всегда. В Мексике меня это просто ужасало. У меня там были
знакомые, чистокровные немцы из хорошего круга, и они, правда, не часто,
приглашали к себе домой обедать евреев - своих клиентов или компаньонов. И
оправдывались передо мной. "Это, знаете ли, только в интересах дела", -
говорили они, или еще: "Понимаете, в Германии нам бы такое и в голову не
пришло, а здесь это не имеет значения". А я им отвечала: очень даже имеет
значение, Господь Бог все видит, говорю, и наши павшие герои взирают на нас
в горе и изумлении! Так мне однажды написал мой Отто после проигранного
сражения, и я никогда этого не забуду. У него было верное чутье, он никогда
не ошибался! Он гордился тем, что ни один еврей ни разу не переступил порог
его отчего дома, даже при дедах и прадедах. Но довольно, слишком горьки мои
сладостные воспоминания...
поместили в одной каюте с евреем, и теперь он вынужден там оставаться,
потому что некуда больше перейти, подумать только! Меня мало трогает, что
будет с этим Рибером, он неисправимый невежа и пошляк, для меня загадка,
почему он очутился за столом капитана - может быть, потому, что он какой-то
там издатель и в этом качестве достоин некоторого внимания, но я не столь
жестока, чтобы сказать, что он заслужил подобную участь. Во всем,
разумеется, винят казначея; а он в свою очередь винит их агента в Мехико,
который о многих пассажирах сообщил неполные или ложные сведения. Я же
никого не виню, я только слегка забавляюсь, эта пустячная историйка меня
немножко развлекла, а то наше плаванье проходит довольно скучно".
ручки, наклонилась вперед и осторожно потянулась: оттого, что она так долго
писала, не меняя позы, у нее онемели шея и плечи; на беду, поблизости опять
оказался один из испанцев, танцор по имени Тито, так называемый муж их
"звезды" Лолы и предполагаемый отец ужасных близнецов, которые вообще-то
вряд ли принадлежат к роду людскому: поистине дьявольское отродье, так и
ждешь, что прямо у тебя на глазах они вспыхнут пламенем, окутаются серным
дымом и провалятся в преисподнюю. Так вот, о Тито: позапрошлым вечером,
когда она, фрау Риттерсдорф, приятнейшим образом потанцевала с
очаровательным молодым помощником капитана, этот самый Тито нахально
подступил к ней и имел наглость тоже пригласить ее на танец. Каждый раз,
вспоминая, что было дальше (а ей ни на минуту не удавалось об этом забыть),
она вся краснела, так и заливалась краской до корней волос, ее мгновенно
бросало в жар. Она и сейчас отчаянно старалась не вспоминать, нарочно ни
словом не упомянула об этом происшествии в дневнике, отгоняла от себя мысль
о нем; и даже принялась торопливо, снова и снова повторять все молитвы,
какие знала, точно заклинание против злого духа.
будто человеку порядочному, чтобы он и не подозревал, как ее ужаснуло его
неприличное приглашение, а вместо этого она застыла, раскрыв рот, будто
онемела, и его черные змеиные глаза, искушая, поблескивали совсем-совсем
близко; и вдруг, без всякого ее согласия, ее подхватило и понесло, точно
облачко, в легчайших, нежнейших и таких уверенных объятиях, в каких она
никогда еще не бывала, в танце, о каком она и не мечтала с невинных
девических лет, и вновь она почувствовала себя чистейшей, воздушной,
бесплотной феей... нет-нет, едва не застонала фрау Риттерсдорф, неужели я
допустила такое? Неужели я и вправду себе это позволила?
ошеломленная, осталась в одиночестве; мимо, кружась, как на карусели,
пролетела Лиззи Шпекенкикер с круглым, точно гриб-дождевик, Рибером,
крикнула насмешливо: "Где же ваши кастаньеты?" Вернулся молодой помощник
капитана и опять пригласил ее, прежде с ним было так легко и приятно
танцевать, а теперь они топтались тяжело, неуклюже, никак не могли
подладиться друг к другу. "Я не смею ни на секунду оставить вас одну, вас
непременно похитит какой-нибудь цыган!" - сказал он словно бы шутя, но она
поняла: это и предостережение, и выговор. Да, она вела себя просто
неслыханно, и ох, как бы ей досталось от ее дорогого Отто, он всегда был
скор на суд и расправу... на краткий безумный миг она чуть ли не
порадовалась, что его больше нет. И тотчас опомнилась: да ведь если бы жив
был Отто... о, будь он жив, ни за что бы она не оказалась на этом паршивом
пароходишке, в компании этих жалких людишек. Она всегда выглядела и
держалась как настоящая светская дама, и муж гордился ею, в каком бы
обществе они ни очутились! И сейчас надо будет вести себя так, чтобы Лиззи
не посмела упомянуть о наглой выходке испанца за капитанским столом, Да и ни
от кого она не потерпит намеков и шуточек на этот счет. фрау Риттерсдорф
приготовилась любому дать суровый отпор; но ничего такого не понадобилось.
Никто не упомянул о случившемся; казалось, никто ничего и не слыхал. Даже
Лиззи на другой день не посмела к ней сунуться со своей дерзко намекающей
усмешечкой. И в конце концов ей стало еще хуже: может быть, прикидываясь,
будто ничего не произошло, они тем самым и осуждают ее нравственность и
поведение... но, в сущности, от чьих слов или поступков ей бы полегчало?
так забывает, до чего тяжко было расти в бедной семье и самостоятельно
учиться, чтобы получить в Англии место гувернантки; и вот что ужасно - так
она порою забывает своего Отто. Когда бы о нем ни подумалось (а думается
часто), он вспоминается уже не прежним, из плоти и крови, и не раздается в
ушах его звучный голос, - нет, предстает перед глазами сияющий образ,
парящий над землею, точно ангел, в белом с золотом мундире (хотя он никогда
не служил на флоте, а был армейским офицером, артиллеристом), и в радужном
ореоле вокруг головы меркнут и становятся неразличимы черты его лица. Уже
сколько лет не удается вспомнить, как он выглядел, и так трудно вновь
увидеть прекрасно вылепленную золотоволосую голову, которая покоилась у нее
на груди, когда она целовала его и укачивала, убаюкивала песней, как
младенца, и сердца обоих таяли от нежности, так трудно воскресить это
ощущение...
шла кругом; вновь открыла глаза - и увидела Тито: в полном облачении танцора
(черный костюм в обтяжку, широкий красный пояс, короткая курточка, пышное
жабо) он грациозно наклонился к ней и говорит... что же он такое говорит? В
левой руке у него пачка бумажек - видно, какие-то билетики; он отделил один
билетик и протягивает ей, и смотрит в глаза, в упор, без улыбки, точно
гипнотизирует. Фрау Риттерсдорф протянула руку за билетом, но Тито его не
отдал.
- сейчас он скажет что-нибудь зловещее, запретное или, уж во всяком случае,
неприличное. А оказалось все детски просто и невинно. Труппа надумала
устроить небольшой праздник с участием всех пассажиров и команды; будет
праздничный ужин, все придут в масках, и можно будет сесть за любой стол.
Будет музыка, танцы для всех, а они, артисты, дадут настоящее представление,
в которое включат лучшие свои номера; и еще устроят лотерею, можно будет
выиграть разные красивые вещи - их предполагается купить в
Санта-Крусе-де-Тенерифе, этот город славится искусными изделиями всякой
ручной работы. Празднество будет устроено в честь капитана вечером накануне
прибытия в Виго, где труппа сойдет на берег.
праздника, - серьезно и словно бы очень искренне сказал Тито.
привычная расчетливость.
Откуда у вас такая практичность?
импресарио, а моя жена мне помогает.
снова берется за дневник. - Я отнюдь не поклонница лотерей и прочих азартных
игр...
наблюдательный пост Лиззи Шпекенкикер, она прикрылась каким-то журналом
большого формата, но даже и не притворялась, что читает. Неприятнейшее
зрелище! Фрау Риттерсдорф с досадой выпрямилась, спросила коротко,
решительно:
них обоих сумма пустячная.
уже высыпал на палубу для обычной прогулки перед ужином. Новобрачные - те,
разумеется, поглощены друг другом, никого и ничего не замечают. Но доктор
Шуман тоже здесь, о Господи! Студенты-кубинцы в последние дни немного
попритихли, но, уж конечно, способны на любую гадость, и языки у них
презлые; скучнейшие супруги Лутц со своей скучнейшей дочкой - этих хлебом не
корми, только дай посплетничать! Два святых отца... она всегда почтительно
им кланяется, но сейчас рада бы обратиться в невидимку. И еще противный
американец Дэнни со своей мерзкой усмешкой и злыми глазами... кажется, все
пассажиры первого класса, сколько их есть на корабле, наслаждаются тем, что
она попала в такое дурацкое положение, и невозможно им объяснить, как это
случилось; а Тито любезно склонился над ней, будто не сомневается, что ей
очень приятно его внимание, будто пригласил ее, к примеру, выпить кофе и она
вот-вот согласится. И в руке у него уже нет пачки билетов. Фрау Риттерсдорф
призвала на помощь все свое самообладание, решительней прежнего выпрямилась
в шезлонге - и тут увидела, что поблизости прислонились к перилам Лола и
Ампаро, тоже разряженные пышно, как для сцены.
Шилова Юлия
Андреев Николай
Самойлова Елена
Прозоров Александр
Прозоров Александр
Афанасьев Роман