Чтение 72–й страницы книги ~Обретенное время~

остановить, директор издательства заявила, что это приведет к разорению ее
заведения. Это показалось ей достаточным основанием, чтобы считать, что процесс,
так сказать, работы заведения остается в каких-то приемлемых рамках. Мы не могли
присвоить себе эту трудоемкую, бессмысленную, старательную и тупую работу. Всг,
что нам оставалось, так это попросить снять наши фамилии. Издательство назвало
наше желание желанием выпустить текст "под псевдонимами". Следовало бы еще дать
псевдоним Прусту.
Одним словом, текст, который вышел в издательстве "Наталис", не имеет отношения
к нашему переводу, имеет достаточно опосредованное отношение к автору,
единственная фамилия, которой можно этот продукт означить с уверенностью, это
фамилия редактора. Мы приложили все усилия для того, чтобы остановить это
событие, но, вероятно, с некоторыми людьми разговор невозможен по вполне
объективным причинам.
Я разделяю ответственность за обман покупателей этого отвратительного продукта
издательства "Наталис" -- прежде всего потому, что не стал пытать беса и не
обратился в суд Хамовнический. Надо отметить, что законодательство авторское у
нас ужасное, что по состоянию здоровья своего два года (обычно столько ведутся
эти дела) околачиваться в Москве и созерцать лица эти гадкие было мне не по
силам. Директора издательства лицо сказало мне, что договора не существует (!),
а когда я спросил, на каком, собственно, основании издательство мой перевод
печатает, намекнуть, что в случае чего, она оспорит мои авторские права, а это,
по сути, не дало бы мне возможности задержать распространение. Далее они, через
посредника В. Бородулина, или Бородулю (по словарю Даля, бородатую женщину,
значит), как-то уже без обиняков говорили, что "будешь возникать, у перевода
будет другой переводчик" и т. п. Само собой, что они напечатали не 5000, как
было договорено, а 10000, что теперь они готовы вернуть мне договор, но он
почему-то выглядит иначе, и вместо трех страниц в нем только две, а вместо двух
с моей подписью -- только одна. У них остается листок подписью, и в любой момент
они могут напечатать, сколько и угодно. Также это препятствует изданию текста в
неискалеченном виде. Отвратительных персон этих мне лично хочется поскорее
забыть, а судиться с ними и расписывать судьям моральные страдания просто нет
сил. Посему, если какому-либо московскому юристу захотелось бы этим делом
заняться, я с радостью передоверю ему ведение и, конечно, получение (по статье
об искажении текста, порочащем и т. п., а также об имени и много чему еще)
всего, что им придется отдать. Обращайтесь, господа, буду очень рад.
Мы стоически рассылали фэксы и мэйлы по газетам, но пресса презренная
безмолвствовала. Наконец, в Независимой появилась рецензия, смысл коей был:
"Наконец". Я спросил их, что, гады, делают, и здесь самое место выразить
искреннюю признательность Феликсу Штейнбергу, который не только откликнулся, но
даже написал статью об этом ужасном деле. Попутно, конечно, чтобы объективность
"была", статью разбавили сплетнями от "Наталиса" (слово это латыньское, ударяют
его на второй. Организаторы хотели этим засвидетельствовать, что словарь они
листали. Но общий афарский характер заведения вынуждает ударять его то на
последний, подразумевая, что это подшефное заведение какого-нибудь борделя, то
на первый, и тогда это оказывается новым венерическим заболеванием, ждущим еще
своего исследователя) и иже, парой баек, об истории которых, само собой,
поскольку я -- лицо заинтересованное, спрашивать у меня не стали. Однако
публичность произвела на безумцев отрезвляющее действие. И. А. Матий, матерь
всего это заведения, и отец его, если это возможно, покричав "какая гнусь"
(когда "гнусь", которой промышляет ее заведение, была известна только тем, кому
она угрожала заключить с кем-либо договор, как с переводчиком, ей это "гнусью"
не казалось), чуть было не отдала мне договор, но впоследствии, вероятно,
подсчитав будущую выгоду, передумала. Что служит доказательством: относительно
дальнейших допечаток (бедный Марсель!) у издательства далеко идущие планы.
Посему обращайтесь, господа, буду рад. Жаль только, что по нашему
законодательству нельзя сделать так, чтобы с определенного момента кто-либо из
будущих ответчиков приступил к новой жизни в узилище. Я бы даже в Москву
съездил, передачу бы передал.
----------------------------------------------------------
В конец файла, помещенного в этой библиотеке первоначально, по моей оплошности
попало несколько абзацев одной из самых первых редакций перевода. Приношу свои
извинения И. Василевской и читателям. На протяжении всего файла, помещенного за
первым файлом, по моей оплошности встречались абзацы, предшествующие и той
редакции. Приношу свои извинения тем же.
----------------------------------------------------------
Мы выражаем глубокую признательность М. Е. Мошкову за согласие разместить этот
текст. Особо мы благодарны за оперативность этого дела. Зане издательство с
удовольствием приписало бы свои грехи нам. Основания считать так у нас были.
----------------------------------------------------------
Как писал лучший наш переводчик, "светские разговоры перелагаю я под Толстого,
описания же природы -- под Тургенева"; я и то и другое складываю под Карамзина.
Периода "Писем". У этих авторов много общего. Во-первых, чувствительность;
во-вторых, вера в словесность. К тому же, при переводе такого автора, как Пруст,
не всегда ясно, устраняем ли мы из текста очередной галлицизм, или лишаем текст
одной из неповторимых его особенностей. Разумеется, если в литературе нашей есть
такой классик, хотя и несколько подзабытый, в рамках стиля которого эти
характерные черты будут смотреться довольно органично, нельзя не согласиться,
что решение принято верное.
Не секрет, что наша словесность не богата примерами таких сложных построений,
изощренной утонченности, отточенного изящества фразы, неповторимой выверенности
места составляющих, подчас несколько чрезмерной высказанности, льющейся, так
сказать, через края ( по крайней мере, если не в поэзии и философии, в прозе ).
Ему не чужды длинноты, разнообразные "впрочем, как мне показалась, она, может
быть, тем не менее несмотря ни на что и решилась бы, если б", сохранить которые
полностью, в силу того, что наши "мусорные" слова длиннее ( и особо оттого, что
их принято, в отличие от их французских аналогов, отделять запятыми ), было бы,
быть может, ошибкой, -- хотя, вероятно, наверное и не всегда. Благодаря этим его
стилистическим особенностям, даже при переводе на те языки, где грамматика
позволяет передавать все нюансы смысла и выражения, принято прибегать к
некоторому упрощению, распределению предложения по периодам, разбиению и т. п.
-- словно предложение Пруста, подобно некоторым чудовищным рыбам, обитающим в
пучинах, не может быть поднято наверх, ибо слишком разреженное для него давление
нашего пространства жизни приведет к тому, что эта рыба неминуемо взорвется.
Пруст редко производит "линейные" предложения, где главный смысловой элемент
является по совместительству первым словом, а остальные члены поясняют и вносят
уточняющие коррективы в его облик; напротив, обычно писатель позволяет разве
догадываться о том, что читателю предстоит узнать, и инверсивное течение его
мысли приводит к тому, что последним сочетанием он "завинчивает" предложение, --
подчас, совершенно неожиданным образом. Предложение Пруста походит на некую
долину, в которую мы спускаемся с первым словом, блуждаем по ней в потемках
возможных смыслов, и только выйдя из нее с последним знаком, понимаем наконец,
где нас носило. Я не думаю, что есть особая нужда и в этом подстраивать его под
наш языковой и национальный характер; хотя, конечно, увы, намерение каждый раз
сохранить синтаксис французского текста спорно. В конце концов, он не совсем
типичный представитель французской литературы, в его языке есть многое, что
можно было бы назвать своеобразием, новаторством, неповторимыми стилистическими
элементами, и если при переводе это обязательно должно исчезнуть, то неясно,
имеет ли смысл переводить. Не в галлицизмах, фразеологических и синтаксических,
беда, и не в том, что в итоге текст получается не совсем "русским" ( стоит
помнить, что автор не был Львом Толстым, ни, тем более, Тургеневым, ни даже
Карамзиным, и эта особенность всг равно, в той или иной мере, останется за
текстом ), но в том, что при переводе текст может потерять неповторимые элементы
своего очарования.
Все эти особенности текста так же наглядны и для французского читателя, и потому
специальных, намеренных шагов к упрощению и адаптации не предпринято.

1 Комбре -- выдуманное место летнего отдыха семьи первого лица; топография
разработана в первой части романа "По направлению к Свану". Сторона Мезеглиза и
сторона Германтов -- два направления детских и юношеских прогулок юного героя;
по ходу действия приобрели более или менее метафизическое значение. << Сторона
Германтов олицетворяет собой путь духовных и беллетристических исканий,
мечтаний, сторону "аполлоническую", сторона Мезеглиза ( она же -- "сторона к
Свану" ) "дионисическую" сторону чувственного опыта, первого контакта с пороком
>> ( A. Морелло, прим. 107 к Fugitive ). :правда, теперь в другом направлении:
-- герой теперь сам "на стороне Мезеглиза".
2 Кальварий -- холм с распятием.
3 По этой знаменитой бечевой полоске гулял герой, Сван ходил в гости к
родителям.
4 Это первая встреча -- на страницах последнего тома -- с теорией воспоминания,
подробно излагаемой автором ниже. С некоторыми ее набросками читатель уже
встречался в первом томе ( эпизод "мадлен" ) и во многих других местах.
Всеобъемлющая ( totale ) вспышка воспоминания рождается только при
соприкосновении вспомнившегося мгновения, "вырвавшегося из строя времен", со
сходным мгновением настоящего; полученный результат принадлежит разом прошлому и
настоящему, также он "вырывает из строя" этих времен и того, кто эту вспышку
ощутил.
5 Первое обращение к теме двуличной Жильберты читатель найдет в первой части
романа У Германтов. Примерно половину действий своих героев, если упомянуты
родители, Пруст объясняет наследственностью. Это объясняется, может быть,
косвенным ( посредством Дрейфуса ) наследством Золя. По большому счету,
подобного рода экспликации являются единственным решением, если описываемое лицо
не находит в себе сил выйти из привычного пространства среды, отношений, былого.
6 Для юного Первого лица эти стороны антиномичны. В какой-то мере последний
роман эпопеи можно представлять своего рода процессом слияния этих сторон,
параллельным их новому бытию в творчестве героя; первое из этих действий