Чтение 72–й страницы книги ~Николай II~

А вот про банку варенья помнил.)

Тронулись пролетки. На первой - сам глава Красного Урала Александр
Белобородов.

Пролетки ехали по Екатеринбургу. И вскоре наш знакомец Волков увидел
высокую колокольню на холме. Подъехали к дому, обнесенному почти до крыши
высоким забором. Здесь высадили повара Харитонова и лакея Седнева. Остальных
повезли дальше...

Наконец вереница пролеток подъехала к некоему зданию. И тут товарищ
Белобородов сошел с пролетки и скомандовал торжественно:

- Открыть ворота и принять арестантов!

- Правду говорят: от тюрьмы да от сумы не зарекайся, - шутил в тюремной
конторе бывший генерал-адъютант двора Его Величества граф Татищев, а ныне
арестант екатерин-бургской тюрьмы.

- А я вот в тюрьме родился благодаря царизму, - сумел продолжить тему
бывший электромонтер, а ныне глава Уральского правительства.

Скорее всего, это было иносказание, обычная революционная риторика:
дескать, тюрьма родила во мне революционера. Ибо Саша Белобородов
благополучно родился в отчем доме. Но осторожным надо быть с подобными
фразами.

Белобородов родился в отчем доме. А умереть ему придется в советской
тюрьме.

Татищев и Волков сидели в одной камере, пока однажды не вызвали графа в
контору. Вернулся он счастливый: освободить его надумали и выслать из
столицы Урала. И было прощание, и верный царский слуга обнимал верного
царского генерала. Надел Татищев свою роскошную шубу - единственное, что
осталось от той жизни (ох, не надо носить такие шубы в новое время. В
горькую нашу революцию не ходят в таких шубах)... С тех пор никто никогда
больше не видел Илью Леонидовича Татищева.

А что же Волков?

Пережил старый слуга своих хозяев: вскоре из одной тюрьмы перевезли его в
другую. Когда белые взяли Екатеринбург, он уже сидел в Перми.

Однажды позвали и его из камеры с вещами. Увидел он давних своих
знакомцев по Царскому Селу - молодую графиню Гендрикову и старуху Шнейдер.
Сделали группу в 11 человек - все из "бывших" и повели их прочь из тюрьмы.
Объ-явили, в пересыльную тюрьму ведут, а потом в Москву отправят.

Ох уж это "в Москву". Мы еще не раз поймем, что оно означало...

Они долго шли, и старуха Шнейдер уже еле передвигала ноги. В руках у нее
была корзиночка. Волков взял: в ней были две деревянные ложки и маленькие
кусочки хлеба - все имущество учительницы двух императриц.

Прошли город, вышли на тракт. Здесь конвоиры вдруг стали очень вежливы:
все предлагали помочь нести чемоданчики. Была ночь, и, видимо, они уже
думали о будущем - не хотели в темноте делить добычу. Тут Волков все понял.
Он сделал прыжок в темноту и побежал. Вдогонку раздались ленивые выстрелы, а
он бежал, бежал... И убежал старый солдат Волков.

А знакомцев его по Царскому - молодую графиню Гендрикову и гоф-лектрису
Екатерину Шнейдер - умертвили. Их трупы потом нашли белые. Очаровательной
Настеньке размозжили череп. Убили прикладом - пулю пожалели.

10 мая (продолжение дневника Николая): "Из всех прибывших впустили только
повара Харитонова и племянника Седнева (мальчика-поваренка. - Авт.). До ночи
ожидали привоза с вокзала кроватей и нужных вещей. Дочерям пришлось спать на
полу. Алексей ночевал на койке Марии. Вечером он, как нарочно, ушиб себе
колено, и всю ночь сильно страдал..."

Так в первый же свой день в Ипатьевском доме мальчик слег. Он не встанет
до последнего дня.

Между тем Жильяр, камердинер Гиббс, баронесса Буксгевден и Лиза Эрсберг
провели ночь в вагоне на запасных путях. (Здесь, в теплушках, собрались
тысячи бездомных...) Почему их пощадили? Одних, видимо, спасли немецкие
фамилии - все-таки существовал Брестский мир с немцами. Других - Жильяра и
Гиббса - иностранное происхождение.

Но почему пожалели Теглеву?

Она была в нежных отношениях со швейцарцем. И, видимо, тот, кто пожалел,
знал об этом... Мне все кажется, что и это опять - наш "шпион"... Конечно
же, он, знавший французский, должен был сдружиться в Тобольске с
разговорчивым швейцарцем. И вот решил не разбивать пару... Но полно
домыслов.

В теплушке, среди тысяч мешочников, в человеческом месиве живут "остатки
двора".

Преданный русскому царю, швейцарец Жильяр все пытается получить
разрешение вернуться к Семье. Но ему повторяют: "В ваших услугах более не
нуждаются". Жильяр идет за помощью к английскому консулу. Но консул
объясняет, что во имя блага самих же арестованных лучше... ничего не
предпринимать. Это излюбленное объяснение иностранцев, когда они боятся
вмешиваться в русские дела.

Однажды ночью к их теплушке прицепляют паровоз и вагон с "остатками
двора" оттаскивают из Екатеринбурга в Тюмень. Так пошутила с ними
Екатеринбургская ЧК.

Из дневника: "12 мая... Дети разбирали некоторые свои вещи после
невообразимо продолжительного осмотра в комендантской..."

Итак, приехала Семья. Приехали "лекарства".

Драгоценности лежали в шкатулках. И еще они были на руках, в ушах, на
шеях романовских женщин. Драгоценности, "созданные трудом, потом,
кровью...". Теперь их оставалось только отнять. Вернуть в руки народа. С
этого момента события стали убыстряться.

"13 мая. Спали отлично, кроме Алексея, боли у него продолжались... Как
все последние дни, В.Деревенко приходил осматривать Алексея. Сегодня его
сопровождал "черный господин", в котором мы признали врача..."

"Господин", который появился в тот день в комнатах Семьи и в котором
"признали врача", был чекист Яков Юровский.

ОНИ ("ЖЕЛЕЗНОЙ РУКОЙ ЗАГОНИМ ЧЕЛОВЕЧЕСТВО К СЧАСТЬЮ")

Этот лозунг висел в Соловецком лагере.

Впоследствии, пытаясь объяснить то нечеловеческое, что произошло в
полуподвале Ипатьевского дома, одни станут называть Юровского и товарищей
убийцами, садистами. Другие увидят в расстреле Семьи кровавую месть евреев
православному царю (месть Голощекина, Юровского; к евреям припишут и
Чуцкаева, и Сафарова, и прочих чисто русских). Действительно, так было легче
объяснить происшедшее. За зверские погромы, за ежедневное унижение - месть!

Если бы это было так, то (как это ни ужасно писать)... в этом было бы
хоть что-то понятное разуму.

Но все было совсем иначе...

"Семья наша страдала меньше от постоянного голода, чем от религиозного
фанатизма отца... В праздники и в будни дети обязаны были молиться, и
неудивительно, что мой первый активный протест был против религиозных,
националистических традиций. Я возненавидел Бога и молитвы, как ненавидел
нищету и своих хозяев" - так, умирая в Кремлевской больнице, Юровский
напишет в своем последнем письме перед смертью. Да, он возненавидел религию
своих отцов и Бога.

Юровский и Голощекин с юности отринули свое еврейство. И служили они
совсем другому народу. Народ этот тоже жил по всему миру. И именовался -
всемирный пролетариат. Народ Юровского, Никулина, Голощекина, Белобородова,
латыша Берзина... "Чтобы в мире без Россий, без Латвий жить единым
человечьим общежитьем" - так гордо писал поэт Владимир Маяковский.

И партия, в которой они состояли, обещала утвердить на всей земле
господство этого народа. И тогда должно было наступить долгожданное счастье
человечества.

Но произойти это могло только через жестокую борьбу. Вот почему
повивальной бабкой истории именовали они кровь и насилие.

Когда-то революционеры Нечаев и Ткачев рассуждали, сколько людей из
старого общества придется уничтожить, чтобы создать счастливое будущее. И
пришли к выводу: нужно подумать о том, сколько следует "оставить".

"Метод выбраковки... из материала капиталистической эпохи" (Бухарин).

И они взялись за эту работу - выбраковывали. Из человеческого
материала...

"Надо навсегда покончить с поповско-квакерской болтовней о священной
ценности человеческой жизни" (Троцкий).

И они покончили. Непреклонная классовая ненависть владела их душами.

"Все время за окном проходит часовой.

Не просто человек, другого стерегущий,

Нет - кровный враг, латыш угрюмый и тупой,

Холодной злобой к узнику дышащий.

За что? За что? Мысль рвется из души..." - спрашивал в заточении сын
великого князя Павла, 17-летний поэт Палей.

"Не ищите на следствии материала или доказательств того, что обвиняемый
действовал словом и делом против Советской власти. Первый вопрос: к какому
классу он принадлежит (курсив мой. - Авт.). Этот вопрос и должен определить
судьбу обвиняемого. В этом смысл и сущность красного террора", - писал член
коллегии ВЧК М. Лацис в журнале "Красный террор".

Убийство Романовых - символа свергнутых классов - должно было стать
негласным объявлением Красного террора. Всемирной войны классов.

"Надо отрубить головы по меньшей мере сотне Романовых, чтобы отучить их
преемников от преступлений" (Ленин).