Чтение 72–й страницы книги ~На свободное место~

- А то, что главарем и подстрекателем тогда может оказаться совсем другой
человек, а не вы. Вот это первый пункт, Гаврилов, над которым вам стоит
подумать, согласны или нет?
- Подумать всегда стоит, когда к вам попадешь, - резко отвечает Гаврилов,
не поднимая головы, и снова умолкает, словно и в самом деле что-то
обдумывая.
- Правильно, - соглашаюсь я. - Особенно когда к нам попадешь. Тем более,
что есть и второй пункт, над которым тоже стоит подумать, даже побольше,
чем над первым. Второй пункт - это убийство, Гаврилов.
- Чего, чего?! - Он рывком вскидывает голову и впервые смотрит мне в
глаза, со злостью смотрит и с испугом тоже.
- Убийство, - повторяю я. - Накануне кражи. Во дворе.
- Только этого мне не хватает, - переводит дух Гаврилов и насмешливо
говорит: - Вешайте на кого другого. Со мной номер не пройдет. Вам небось
раскрыть побыстрей надо да начальству отрапортовать?
Он стал вдруг разговорчив, этот молчаливый тип, и что-то уж очень быстро
пришел в себя. Последнее мне совсем не нравится.
- Да, нам надо раскрыть и отрапортовать, - спокойно подтверждаю я. - А как
же иначе? Дело-то серьезное. Особо серьезное, Гаврилов...
- Вот и раскрывайте себе. А я тут ни при чем.
- Вполне возможно. Но вот что точно, так это то, что вы связаны с убийцами
другим, уже общим преступлением - квартирной кражей. Тут имеются...
- Да ни с кем мы не связаны, говорят тебе! - грубо перебивает меня
Гаврилов. - Сто раз, что ли, повторять?
- И вот тут имеются доказательства, - не повышая голоса, спокойно
продолжаю я. - Железные доказательства, Гаврилов.
- Брехня, а не доказательства.
Он все-таки нервничает, сильно нервничает, я вижу.
- Ну судите сами, - говорю я. - Первое. У вас обнаружена только часть
украденных вещей. Приблизительно третья часть. У кого остальные?
Гаврилов, насупившись, молчит и опять смотрит в пол. Лишь желваки время от
времени вздуваются на худых, обтянутых скулах, когда стискивает зубы,
словно заставляя себя молчать.
- Это первое, - продолжаю я. - А ведь мы должны не только все найти, до
последней вещи, но и всех, кто их прячет. Теперь второе. Мы знаем убийц.
Один из них арестован уже. Так вот, его перчатку мы нашли в той квартире,
где были и вы. Выходит, третьим на краже был с вами он. Так ведь?
Неожиданно Гаврилов поднимает голову и зло, издевательски усмехается.
- Путаешь, начальник, - говорит он с какой-то непонятной мне радостью. -
Ей-богу, все путаешь. И никогда не распутаешь. Этот, которого арестовали,
в квартирной краже сознался или нет?
- Не сознался пока.
- Ну вот, - удовлетворенно кивает Гаврилов. - И не сознается.
- Почему же?
Что-то все больше настораживает меня, какие-то новые интонации в голосе
Гаврилова, какое-то несоответствие между его положением сейчас и возникшим
вдруг новым настроением.
- Почему же он не сознается? - повторяю я свой вопрос.
- А потому, - нагло ухмыляется Гаврилов. - Больно работаете плохо.
- Не так уж и плохо, - я почти равнодушно пожимаю плечами. - Вот вас же
поймали. Причем с поличным. Так что вы зря радуетесь. И с убийством тем
разберемся. И чем скорее, тем вам же, мне кажется, будет лучше. А сейчас,
Гаврилов, я хочу вас спросить: сколько же было участников кражи, всего,
вместе с вами, а? Только лучше считайте, не ошибитесь.
- Сами считайте, - насмешливо отвечает Гаврилов. - До пяти. В первом
классе проходят.
- Дочка-то как раз первый класс и кончает? - спрашиваю я. - А папа, мастер
на все руки, решил пока что чужими квартирами заняться, так, что ли? И все
доходы на тестя-графа записать?
Гаврилов снова хмурится и молча отводит глаза.
- Не пройдет это, Иван Степанович, - говорю я. - Больше не пройдет. Мы еще
кое-какие квартирные кражи к вам примерим. Уж больно вы крупными
специалистами оказались. По замкам, в частности. Нет тут для вас секретов,
говорят. И потом, связи у вас какие-то оказались. Вон, из другого города
сообщники приезжают.
- Ладно тебе, начальник, лепить-то от фонаря, - хмурится Гаврилов и,
подняв голову, тускло смотрит на меня.
- Почему же - лепить? - возражаю я. - И Колька, и Леха, и сам Лев
Игнатьевич - люди приезжие, сами знаете.
- Ничего я не знаю.
- Ничего или никого?
- И ничего, и никого.
- Ну, ну, Гаврилов. Перчатка Колькина вас намертво с ним связывает. И с
ним, и с... убийством тоже.
Гаврилов по-прежнему смотрит на меня тускло и задумчиво. Я сразу подмечаю
эту его внезапную задумчивость и истолковываю ее в том смысле, что
Гаврилов колеблется, признаться ему хоть в чем-то или нет. До конца он
сейчас признаваться не будет, это ясно.
- Примеривай не примеривай, ничего не подойдет, - говорит он наконец. -
Первая она у нас. Олежка, черт, попутал.
Видно, мысли его все время кружатся вокруг квартирной кражи, и никакая
перчатка его сейчас не волнует и, выходит, убийство тоже. Странно.
- Олежка - что, - я пренебрежительно машу рукой. - Пьяненькому веры-то
мало. Вот Лев Игнатьевич - это другое дело. Если уж он указал на ту
квартиру...
- Не знаю я такого, говорят тебе, - нетерпеливо перебивает меня Гаврилов.
- И Кольку не знаете?
- И Кольку.
- А ведь перчатка его...
- Далась тебе эта перчатка! - неожиданно ухмыляется Гаврилов.
- А как же? Вроде визитной карточки она.
- Ну вот что, - вздыхает наконец Гаврилов и, видимо на что-то решившись,
заключает: - Не вышел номер, значит.
Я молча жду, что он скажет дальше, я боюсь неловким словом что-нибудь
испортить, чему-то помешать.
А Гаврилов на секунду снова умолкает, словно усомнившись вдруг в чем-то,
затем, уже решительнее, говорит, будто споря с самим собой или себя
уговаривая:
- Да нет, не вышел номер, чего уж там. Куда-то даже не туда все поехало.
Короче, - он поднимает голову и смотрит на меня, - перчатку ту я во дворе
подобрал и с собой в квартиру эту самую прихватил. Там и бросил. Вот так
все и было, одним словом.
- Ну да? - недоверчиво спрашиваю я. - Там, значит, и бросил?
- Там и бросил.
- Зачем?
- А чтобы голову-то вам задурить. Думал, убийством займутся, ну, и кражу
заодно им же и пришьют. А тут, я вижу, все наоборот получается. Нам
убийство хотите навесить. А мы тут ни сном ни духом. Вот так.
Я некоторое время молчу, стараясь собраться с мыслями и прийти в себя от
этого неожиданного признания. Неужели это правда? Если так, то все
становится на свои места. Чума и Леха не участвовали в краже, не
участвовали! Один в то утро был у своей Музы, а второй - у Полины
Тихоновны. И перчатку подбросили. Вот это номер! А значит, и Лев
Игнатьевич... И Семанский... Но все это потом, потом. Я заставляю себя
вернуться к сидящему передо мной Гаврилову. А не хитрит ли он случайно? Не
пытается ли сбить? Нет, нет, рано удивляться и радоваться. Тут надо
разобраться спокойно.
- Выходит, двое вас было в квартире? - спрашиваю я.
- Выходит, что так.
- И перчатку ту вы, значит, нашли во дворе. Когда именно?
- Я ее не нашел, я ее подобрал, как они убежали, - снисходительно поясняет
Гаврилов.
- Выходит, вы видели все, что случилось там?
- Все как есть. Я этих голубчиков давно заприметил. Думал даже, - Гаврилов
сдержанно усмехнулся, - не конкуренты ли появились.
- Они тоже вокруг той квартиры кружили?
- Ну да.
- А зачем - как теперь полагаете?
- Кто их знает. Правда, один разговорчик ихний я все-таки зацепил, -
задумчиво сообщает Гаврилов. - Но ни хрена тогда не понял.
- Чей разговорчик?
- Ну, этих, пожилых, значит. Одного потом кокнули. У меня на глазах,
ей-богу. Я прямо чуть не рехнулся.
- А что за разговорчик был?
- Ну, один, который, значит, живой остался, говорит: "Советую убраться и
никогда больше ему на глаза не показываться". А тот говорит: "Это мой
друг, и тебе он ничего не сделает". А тот ему: "Сделает, не бойся". Вот
такой разговорчик был.
Гаврилов охотно и даже как будто с облегчением передает подслушанный им
разговор. Словно давил он его чем-то, беспокоил, и вот теперь эту тяжесть
можно переложить на других. Да, что-то разбередило в душе Гаврилова это
убийство, что-то в душе у него дрогнуло, мне кажется.
- А потом они его убили... - задумчиво говорю я.
- Точно. На моих глазах.
- Крикнул он хоть?
- Не успел.
- А еще кто-нибудь это все видел?
- Не. Один я.
- И не кинулся на помощь, не позвал никого?
- Растерялся я, - виновато говорит Гаврилов. - Все-таки прямо на глазах.