из-за меня, конечно, а из-за тебя. Спастись могут только двое из троих, вот
только не знаю, кто они такие...
потом, значит, не мучиться совестью.
после моей смерти.
людей хочешь спасти, которые в этой лодке по твоей вине оказались, а самого
себя. Утоплюсь, дескать со стыда, а вы там сами между собой разбирайтесь. Круг
спасательный, наверное, всего один. А может, и того нет. Ну ты, Лева, и эгоист.
Причем самой крутой закваски. Эгоист-самоубийца.
просто не вижу. Я сознательно иду на смерть, потому что не могу сделать выбор.
Это то же самое, что выбирать между чумой и холерой. Надеюсь, хоть какие-то
ваши проблемы благодаря этому разрешатся. Попроси за меня прощения у всех и
предупреди, что вокруг полным-полно аггелов. Они не нападают, так как опасаются
кирквудовской пушки. Им не известно, что сейчас она ни на что не годится.
считают меня своим серьезным козырем. Возможно, это и так, но только до тех
пор, пока я жив. Став мертвецом, я сразу превращусь в фальшивую карту, и вся их
игра развалится... А теперь прощай.
обязательно придумают что-нибудь!
Смыкова, и Веру Ивановну, но у них совсем другие понятия о жизни. Не берусь
судить, хуже или лучше, но другие... Тем более что чужому человеку в мою шкуру
не влезть.
самая последняя встреча... Я на все согласна... Помнишь, в той черной норе под
гаванью мы договорились, что, если наступит конец, мы все же выкроим минуточку
для любви... Лева, давай, а?
могу... Боюсь, после этого я потеряю решимость... Ты просто не знаешь, чего мне
стоило все это... Я весь как комок нервов, Мне нельзя позволить себе даже
минутную слабость...
жизни в ад! Хочешь, чтобы я сошел с ума?
припадочный!
Левке затрещала.
как заправский самбист. - Зачем ее зря бередить! Так и совесть твоя! Сама со
временем успокоится, только не растравляй ее.
переменным успехом, но Левке, хоть и с трудом, все же удалось вырваться.
от тебя!
самого Эдема буду гнаться... До самой Отчины... Не на ту нарвался... Это я
только с виду тихая...
дураками. Лева мчался несуразными скачками и, дабы уберечь глаза от встречной
растительности, размахивал перед собой руками (о брошенных в порыве отчаяния
очках теперь можно было только сожалеть). Лилечка не отставала ни на шаг. Не
всякая покинутая жена, даже та, муж которой вдобавок унес с собой и семейную
кассу, была способна проявить такую прыть. Несколько раз она уже почти
настигала дезертира, но все время что-то мешало: то ветка по лицу хлестанет, то
оторвется хлястик Левкиной куртки, до которого сумели-таки дотянуться ее
пальцы. Девушка просто осатанела. На все мольбы своего сердечного дружка она
отвечала угрожающе-лаконично: "Не уйдешь, трус поганый..."
полов, начало сказываться. Как бы ни были плохи его физические кондиции, у
Лилечки, до восемнадцати лет из дома вообще почти не выходившей, они оказались
еще хуже. Разделявшее их расстояние начало мало-помалу увеличиваться и вскоре
достигло полусотни шагов. Потеряв Леву из виду, девушка должна была
ориентироваться только по шуму его шагов, что еще больше затрудняло погоню.
безнадежно отстала, наткнулся на передовую заставу аггелов. Сначала его хотели
просто придушить, но Левка прокусил пятерню, зажимавшую его рот, и успел
крикнуть:
бесчувственном состоянии. Свидание с Ламехом состоялось во внутреннем дворике
хорошо сохранившейся виллы, построенной в латиноамериканском стиле из весьма
убедительной имитации каррарского мрамора. Несколько десятков
аггелов-новобранцев устанавливали на дне высохшего бассейна культовую
сковороду, с которой уже было ободрано все, что могло свидетельствовать об
истинном предназначении сего предмета. Здесь же высилась куча свеженаколотых
дров.
Ламех, внимательно наблюдавший за возней в бассейне. - Почему ты здесь?
то самое оружие, которым вас громили в гавани.
Воинство аггелов неисчислимо. Что значит по сравнению с ним жалкая кучка
разленившихся на караульной службе псов, приворовывавших бдолах и менявших его
на кастильских шалашовок? Этот гад Грибов давно был у меня на примете. О шкуре
своей заботился больше, чем о деле Кровавого Кузнеца. Дальше сотника за десять
лет так и не дослужился. Да и сотником-то я его только за то сделал, что ихний
колхоз над нашей зоной когда-то шефствовал. Гнилой свеклой и тухлой капустой
снабжал. Разве Зяблик тебе не рассказывал?
сотник Грибов и в каких отношениях он находился с Ламехом.
кормил... Ну да ладно. Толкай свою речь. Будешь, наверное, за оружие цену
набивать?
Лева уже морально подготовился к смерти и убедил себя, что это вовсе не конец,
а начало чего-то нового, неизведанного. (Тут уж пригодились проповеди Зяблика о
переселении души.) И все же невозможно было оторвать взгляд даже от этих
постыло-серых, но успевших стать привычными далей. Хотелось до бесконечности
вдыхать сырой, странновато попахивающий воздух. Так и тянуло в последний раз
сделать глоток воды, погладить шероховатый ствол дерева, надкусить травинку.
землю, а душа уже рвалась на волю.
издеваешься надо мной?
достанется. Ошиблись вы, козлы рогатые!
обнаруженный им пару дней назад под подкладкой трофейной куртки. Устроен карман
был так хитро, что даже пистолет в нем почти не прощупывался, не говоря уже о
гранатном запале, много места не занимавшем, но вполне способном прикончить
человека (если, конечно, успеть сунуть его в рот).
всего: несколько мелких монеток, завернутые в вощеную бумагу фосфорные спички,
окаменевший сухарик, армейская пуговица и много табачных крошек. Вот только
ничего похожего на проклятый запал не попадалось, хотя Лева прекрасно помнил,
что прихватил его с собой, перед тем как отправиться к аггелам. Не то он
вывалился из кармана во время борьбы с аггелами, не то был изъят при обыске в
тот момент, когда Лева находился в бессознательном состоянии.
рогатых козлах головы всех присутствующих, как по команде, повернулись в
сторону Цыпфа), а с другой стороны, столь наглое поведение безоружного пленника
как-то настораживало аггелов. Что бы там ни говорил Ламех, а побоище у фонтана
Посейдона не только не выветрилось из памяти каинистов, но и успело обрасти
новыми жуткими подробностями. Никто не мог даже предположить, какой очередной
неприятный сюрприз ожидает нынче детей Кровавого Кузнеца.
присутствии Ламеха никто не осмеливался открыть стрельбу. Тот хоть и скрежетал
от ярости зубами, но на людях старался сохранять величие, приличествующее его