Чтение 72–й страницы книги ~Преемник~

внятно. - Ты, полковник... еще упрашивать меня будешь: замолчи, мол. Я-то
скажу, а ты вот... не боишься?

Эгерт с трудом сдержал желание ударить лежащего. Прошелся, слушая
собственные шаги; уселся на подлокотник кресла:

- Я вот не боюсь, Сова. Пуганый я. О себе думай.

- Обо мне уже подумали, - атаман громко сглотнул. - Мне все одно...
Да вот только... - он замолчал, глядя на Эгерта с нескрываемой издевкой,
явно ожидая вопроса.

- Не "все одно", - Эгерт снова встал. Подошел к жаровне, потрогал
пальцем рукоять клещей, отдернул руку. - Не "все одно", Сова... Я ведь на
части тебя порежу. Все, что висит, повырву с корнем... И язык тоже. И не
будет "только" - одно мясо бессловесное, подавишься своим "только"...

Сова часто задышал:

- Запаришься... Грязи побоишься, полковник. Измараешься по уши...
Хотя... - он хрипло хохотнул, - и так ты получаешься в дерьме,
полковник... Как я.

Солль мысленно выругал себя за недостойную уязвимость. Слова Совы не
должны волновать его - а вот донимают, жгут, будто он, Эгерт - пытаемый...

Он отыскал среди палачова имущества кожаные рукавицы - засаленные,
неоднократно бывавшие в деле; при мысли, что придется сунуть в них руки,
его жестоко передернуло.

- Говори, падаль, - он шептал, не разжимая стиснутых зубов. - Говори,
служил в Ордене?

- Так и ты ж собирался служить, - Сова усмехнулся. - Я тебя сопляком
помню... Господин тобой как чуркой игрался. А мог бы и плащом одарить -
так побоялся ты, полковник, обгадился, сбег... Ничего-о... - и атаман
многозначительно прищурился.

Солль потратил несколько секунд на то, чтобы успокоить дыхание. Кровь
бешено стучала в ушах - небо, где же все его хладнокровие?! Зачем он тянул
эту падаль со дна, что он хотел услышать?!

- Ничего-о, - протянул он в тон Сове. - Что с хозяином случилось,
помнишь? Только ты, дружок, так легко не отделаешься. Говори!..

Уже придуманный было вопрос не уместился у него на языке, не пожелал
быть высказанным вслух; он сверлил Сову взглядом, надеясь, что тот сам по
себе выболтает нечто, интересующее допросчика.

Сова прекрасно понял, о чем его хотят спросить. Эгерт похолодел при
виде атамановой улыбки; Сова аккуратно облизал губы:

- Что?

Издевается, подумал Эгерт, и ухватился рукавицами за рукоятки клещей.
Вот оно, дожили - полковник Солль как заплечных дел мастер... А клещи уже
были. Только там были отточенные, как шило, длинные ручки - Фагирра
напоролся, острия вышли из спины... Удивительно, это какая должна быть
сила, чтобы пробить насквозь... Неужели...

- Говори, скотина, - голос Эгерта казался ему чужим, но тем не менее
вполне внятным и вполне спокойным голосом. Клещи в руках не дрожали; их
малиновый клюв дымился.

Мышцы связанного Совы сами собой напряглись - но на лице не было
страха.

- Что? - снова спросил не без ерничества. - Что говорить-то,
полковник, ты спроси-ка!

Теперь Солль смотрел на Сову из-за малинового клюва клещей; такой
ракурс придал ему уверенности:

- Про мальчишку. Все. Когда, зачем, о чем...

- Про какого мальчишку? - глаза Совы насмехались. - Имечко пожалте,
полковник, мальчишек много было для разных надобностей... - он ухмыльнулся
так отвратительно, что Эгерта чуть не стошнило.

- Луар Солль его имя, - выдавил он, с ненавистью глядя в желтые с
ободком глаза. - И если ты соврешь, падаль...

Сова захохотал.

Он смеялся, запрокинув голову и ударяясь затылком о топчан; Эгерт
стоял над ним, сжимая в руках клещи, хватая спертый воздух ртом.

Сова отсмеялся. Прищурился, заглядывая Эгерту чуть не в самую душу:

- Да, полковник... Лучше бы тебе... Лучше заплатил бы мне... за
молчание... Потому что мальчишка этот... - он лукаво прищурился,
выдерживая почти театральную паузу. Солль удерживал ставшие вдруг
непомерно тяжелыми клещи и с ужасом ощущал мутную волну, зарождающуюся на
дне его сознания.

Если Луар... Нет. Он, Эгерт, не сможет жить и секунды. Если окажется,
что Луар...

Мертвая девушка на дороге. Бурая кровь на босых ногах, дым, обгорелый
труп...

...Мокрый сверток в руках. Мутные глаза и прожорливый рот, и
разочарование, в котором даже себе стыдно признаться: и это - сын?!..
Зеленая шишка и живой перламутровый жук... Я хочу быть как ты... Но я
никогда не буду фехтовать, как ты...

- Мальчишка этот, - Сова перевел дух, - еще покажет тебе, что и в
какую цену, полковник. Он... поди возьми его. Проткни его, попытайся...
Того проткнул - а этот тебя нанижет, как лягуху... Ты б видел, что он
творил, - глаза Совы мечтательно закатились. - Я ведь всем расскажу, что
он творил-то, сынишка твой... - Атамановы глаза откатились обратно и
издевательски сузились, он попытался приподняться на локте, но цепи
опрокинули его обратно. - Да мне как сказали, что он вроде как твой...
Дохохотался до пуза, чуть штаны не промочил... Не сопи, полковник, что уж,
с кем не бывает... Не сопи и зенками не бегай. Подгуляла твоя баба,
ай-яй-яй, с господином подгуляла, можешь теперь и бабу проткнуть... А про
мальчишку - расскажу, отчего не рассказать... Только ты судью позови. Да
писца, да кого хочешь, да хоть на площади... - он вдруг оборвал себя, с
трудом придавая своему лицу непривычное, почти участливое выражение: -
Только жаль мне тебя, полковник. Баба-курва и сыночек-пащенок... Отомстил
тебе господин. И за меня тоже. Как совьешь себе удавку - вспомни Сову... А
мальчишка... - и он смачно щелкнул языком. - И петли, и угольки, и
колодцы, и железо, и бабы, и девчонки... Ой, мальчишка твой, жаль, не
увижу я... как он тебя прищучит, полковник. Папашку-то...

- Врешь, - сказал Эгерт глухо. - Скажи, что врешь, падаль, или...

- Или что? - усмехнулся Сова. - На, жги! Господин вот тоже жег, и
меня научил, а уж я... хе-хе, я его научил, и он...

- Врешь!!

Пламя факелов, кажется, содрогнулось. Соллев голос раскатился по
закоулкам подземной тюрьмы, многократно повторяясь, ударяясь о стены,
путаясь в лабиринтах и замирая в тупиках. Где-то за толстыми стенами
вздрогнули узники и повели мордами жирные тюремные крысы.

Сова не отвечал. На дне его глаз светилась победа.

Мутная волна, поднимавшаяся из Соллевой души, встала во весь рост и
захлестнула и мысли его, и чувства, и память.

В эту секунду он на миг понял Фагирру. Понял всех на свете палачей -
как сладостно оборвать эту ухмылку. Как сладко оборвать это грязное
торжество, не отыграться, так хоть отомстить... И не важно, что правда, а
что ложь. Есть только желтые с ободком глаза и волосатое тело, способное
испытывать боль. И оно испытает ее - море боли, океан страданий, из часа в
час, изо дня в день, Солль не устанет, у них впереди долгая жизнь, долгая
пытка...

В лицо ему ударил удушливый запах горящего мяса. Желтые глаза Совы
вдруг сделались черными - так расширились зрачки; первые секунды он еще
сдерживал крик, притворяясь равнодушным - но уже спустя мгновение стены
пыточной потряс дикий вопль, сменившийся хрипом. Узники за толстыми
стенами содрогнулись, а городской палач, стороживший под дверью,
уважительно покачал головой.

...Эгерт опомнился. Уронил клещи, закашлялся от горелой вони; кашель
перешел в позывы на рвоту - зажимая локтем рот, Солль отошел в дальний
угол пыточной. Там, по счастью, обнаружилось ведро воды.

Сова хрипел; с каждым хрипом у него в груди будто лопались пузыри.
Зачем он врет?! Ведь это ложь, теперь, ткнувшись лицом в мокрые ладони,
Солль понимал это яснее ясного. Ложь - и отвратительный удушливый смрад.
Паленым. И какое-то воспоминание, которое ходит вокруг да около, и не
разглядеть, не схватить, ускользает, как прерванный сон...

Корзинка с зеленым хвостом петрушки. Стая мошек за окном... И осень,
пятипалый лист, прилепившийся к стеклу. Рука на глазах...

Черные волосы и чистая белая кожа. И уродливый приземистый топчан...
И жаровня. И крючья. И обугленная плоть. И...

...Зимний день. Снег... Снежинки на ее плечах... Искрящиеся грани
невесомых кристаллов - и прозрачные грани бесконечного мира.

...На голову ниже его. Она казалась рядом с ним подростком, почти
ребенком... Он осмелился прикоснуться к ней - впервые. Узкие плечи
вздрогнули... Тогда, изо всех сил желая утешить и смертельно боясь
оскорбить, он осторожно привлек Торию к себе....

Синие тени на снегу застыли, слившись в одну; оба боялись
пошевельнуться и тем спугнуть... Безучастным оставался лежащий за стеной
город, и холодно поблескивала замерзшая река, и только ветер...

Ветер.

Солля трясло. Мокрый и обессиленный, он твердо знал, что,
обернувшись, увидит распятую на топчане Торию. Что они с ней проделывали?!
Она никогда не рассказывала до конца, не желала помнить... Тория...
Созвездие родинок на высокой шее. И клещи... Небо, а он не защитил, не
избавил... Не избавил тогда, не избавил сейчас... И это его хваленая
любовь?! Его отречение от самого святого, его предательство, грязь на
белом... Синие тени на снегу. Девочка, надежда, радость... Он предал ее и
себя, и все эти годы любви и жизни перечеркнул звериной ревностью... А
ведь то, что творил с ней Фагирра, было всего лишь изощренной пыткой!..

Он зажмурился и застонал; осознание ошибки и вины заставило его
впиться зубами в собственную руку. Рот его тут же наполнился кровью;