Сегодня пятое. День печати. Почему дали именно эту газету? Не вчерашнюю,
не сегодняшнюю, а эту?
непроизвольно протянул ему газету и сказал:
секунд двадцать, пристально глядя на Маркова. Тот напрягся.
Хорошо. Прошу вас приготовиться. В двадцать три часа вас примет товарищ
Сталин.
после короткого ожидания в небольшой комнате без окон сказали: "Входите",
и он вошел в кабинет.
абажуром освещала только середину стола, где лежали какие-то бумаги.
убеждая себя, что все происходящее - правда, что он действительно стоит в
кремлевском кабинете, а всего четыре дня назад был на Дальнем Востоке и
ничего хорошего вообще уже не ждал от жизни, даже такой малости, как
посылка, потому что и посылок слать ему было некому.
Одет он был так же, как пять лет назад, когда Марков видел его на выпуске
Академии. Марков пожал протянутую руку и, подчиняясь приглашающему жесту,
подошел к столу для совещаний, где они оба сели.
отчетливо выраженной интонации, как он говорил почти всегда. Но то, что он
назвал Маркова товарищем, сразу поставило все на свои места. Комкор ощутил
буквально физическое облегчение, будто сбросил с плеч пятипудовый мешок и
разогнул, наконец, спину. А вместе с облегчением пришло ощущение
независимости. Вопреки всему, что с ним было, и что, строго говоря, отнюдь
еще не кончилось. Но раз его назвали товарищем, он снова почувствовал себя
обязанным подчиняться законам, дисциплине, присяге - долгу, как он его
понимал, но не личной воле кого-то одного, произвольно взятого человека.
Кем бы он ни был. Хоть и самим Сталиным.
партии и великой страны, а потребности искать в нем черты личного величия,
гениальности Марков никогда не испытывал. Оттого, наверное, и загремел...
горя и несчастий не только ему лично, но и всей армии, всему народу:
масштабы репрессий в лагерях были известны гораздо точнее, чем на воле.
Своим обращением "товарищ" Сталин дал понять, что все обвинения сняты,
что, скорее всего, Маркова снова возвращают в строй. И тем самым ему
возвращается право вновь быть самим собой и держать себя так, как он
считает должным.
вдруг спросил без перехода: - Наверно, обижены на нас?
рискнул сказать правду. Уклонился от прямого ответа:
ошибся.
экспонат из музея той давней истории, когда с ним еще не боялись говорить
вот та", и спорить, и голосовать против, и доказывать его неправоту.
ошибаться. Мы тоже живые люди. Но ошибки надо уметь исправлять. Эту ошибку
мы тоже исправляем. Надеюсь - почти вовремя. Вы посидели в тюрьме. Я тоже
сидел в тюрьме. Но после тюрьмы я еще многое успел...
близка.
можно - направить в войска.
Марков. Думаю, вскоре мы с вами еще встретимся.
остановил его:
раньше не видел. Лысый, коренастый, с серым лицом и в серой гимнастерке
без знаков различия.
делать. Подумал даже, что вновь может появиться конвой, без конвоя он уже
отвык передвигаться, но секретарь быстро сел за свой стол слева от двери,
выдвинул ящик и выложил перед собой пухлый конверт из грубой коричневой
бумаги с сургучными печатями по углам. Взрезал наискось.
выскользнули два ордена Красного Знамени, петлицы с черными ромбами,
удостоверение личности в сафьяновой обложке и толстые пачки денег. -
Ордена ваши, петлицы и удостоверение новые, денежное довольствие - за
шесть месяцев. Остальное, за весь срок, получите позже в кассе наркомата.
Действительно, ордена те же, что арестовавший его чекист попытался сорвать
с гимнастерки, не сумел, и Маркову пришлось тогда самому дрожащими руками
отвинчивать тугие гайки.
секретарь назвал дату, мельком глянув в удостоверение.
его арестовывали, везли в тюремном вагоне, а по другой все шло заведенным
порядком. И этот указ о присвоении одного из высших в армии званий подшили
в дело и не отменили после приговора... Это его почему-то потрясло
сильнее, чем все остальное. Он чуть было не выматерился вслух.
начиная с восемнадцати часов, прошу быть на месте. Вам могут позвонить.
и балконом на Манежную площадь, обставленному карельской березой, с
коврами и бархатом портьер, и не знал, что ему делать. Больше всего ему
хотелось прямо сейчас выйти на улицу и ходить, ходить по улицам до утра,
без цели и без конвоя, но что-то - может быть, слишком внезапный переход к
свободе - мешало это сделать.
срывающимся голосом выговорил, глотая слезы:
живы, в строю снова...
гимнастерке Погорелова привинчены ордена Ленина, Красного Знамени и
Красной Звезды, и петлицы вновь искрятся эмалью трех ромбов.
окрепшем голосе комкора Погорелова намекали на то, что разговор мог быть и
не таким мирным, как с Марковым. В гражданскую Погорелов участвовал в
обороне Царицына и знал Сталина лично. - О многом говорили... О тебе
спрашивал. Прав ты, война скоро. Он сказал - всех, кто еще жив, на днях
вернут.
самый талантливый стратег?
было.
годишься. На фоне тех, кто остался. Тимошенко нашего, Кулика - маршала...
Погорелов снял трубку телефона. - Ресторан? Ужин в номер. На двоих. Что
значит поздно? Ничего не поздно! Управитесь. Коньяк, водка, боржом, икра,
словом, все, что найдете. Все, я сказал. И побыстрее. - Он бросил трубку.
- Вот сейчас дружок, мой дорогой, сядем, как люди, выпьем, поговорим.
Погорелова, потому что, невзирая на второй час ночи, буквально через
десять минут на столе уже стояли и коньяк "Двин", и "Московская", три
бутылки боржоми со льда, икра черная и красная в хрустальных розетках,
балык, маринованные грибки, селедка...
Погорелов торопливо налил в фужеры водку. Отрывисто чокнулся с Марковым,
рука у него дрожала так, что он придержал ее левой.
еще что-то - не получилось, шумно вздохнул и выпил залпом.
озираясь по сторонам.
Березин Федор
Корнев Павел
Орлов Алекс
Шилова Юлия
Муркок Майкл
Орловский Гай Юлий