Чтение 72–й страницы книги ~Разведка боем~

разумом" намеков.

- Так-так... Это близко. Вы пришли к этой гипотезе умозрительно
или... - Пожалуй, что умозрительно. А вы? Нельзя, кстати, предположить,
что описанная вами схема смены цивилизаций может быть результатом такой
вот "игры Реальностями"? А ваши "психоматрицы" - это способ сохранения
личностей "игроков" при коррекциях или полной смене Реальностей? Как
спасательная шлюпка или парашют? - Помолчал секунду и, как иногда у него
случалось, неожиданно для самого себя спросил: - Да вот и вы, Константин
Васильевич, сколько раз таким способом меняли оболочку?

Нет, профессор не удивился и не возмутился. У него просто изменился
взгляд. Это трудно объяснить словами, но выглядело примерно так, как если
бы человек разговаривал с ребенком, стараясь его занять и развлечь, а тут
его окликнул бы внезапно подошедший знакомый, причем равного возраста и
положения. Вот такую смену мимики и выражения глаз уловил Новиков.

- Интересно, интересно, - как-то задумчиво произнес Удолин. -Мне
начинает казаться, что не я вас "просвещаю", а вы решили использовать мою
болтливость в собственных целях. Каких, хотелось бы выяснить?

- А разве вы уже забыли, с чего начался наш товарищеский ужин? Я вас
спросил - что именно в вас лично или в ваших научных разысканиях
заинтересовало красного жандарма Агранова? Его что, волнуют проблемы
древних цивилизаций? Или он бескорыстно увлечен эзотерикой? Поклонник
мадам Блаватской в свободное от политического сыска время? Или все же ему
требовалось получить от вас нечто конкретное? Может быть, как раз способ
сменить материальную оболочку? Вы готовы рассеять наше с Александром
Ивановичем недоумение?

- Ваша ирония, коллега, мне понятна, но он действительно изучал в
свое время труды не только Блаватской, но и кое-что посерьезнее и обладает
некоторым природным даром, так что и здесь есть тема для разговора...

А Шульгину вдруг неожиданно и до ломоты в скулах надоело слушать эти
разговоры. Вообще в последние дни разговоров было слишком много. Несмотря
на некоторые динамичные повороты сюжета. Но в основном все разговаривали,
с непреодолимой и глупой страстью, как купчихи у Островского или персонажи
новелл Джером Джерома: "Присядьте, я расскажу вам мою историю..." Он решил
это дело хотя бы для себя прекратить.

Встал, никого не отвлекая, вышел из гостиной. В кабинете достал из
ящика письменного стола пистолет. Лежавший там еще со времен посещения
Берестина "браунинг хай пауэр". Его можно было тоже посчитать мистическим
элементом этой квартиры. Отчего-то ни Алексей, ни Новиков при всей
склонности к оружию и даже при действительной в нем потребности отсюда его
не забрали. Ну а он возьмет, предрассудки ему не свойственны, в город же
выйти без надежного, причем не бросающегося в глаза оружия было бы
странно.

Кстати, как раз Сашке пистолет не особенно нужен. Его умения
управлять внезапной ситуацией, а также способностей к малоизвестным боевым
искусствам вполне хватило бы на любой жизненный вариант, но даже великий
русский поэт Твардовский сказал: "А все же, все же, все же..." Пусть и по
другому поводу. Шульгин надвинул на ремень френча кобуру из тщательно
выделанной толстой кремовой кожи, на левую сторону, по-немецки. Проверил,
насколько легко выдвигается из пенала под крышкой запасная обойма на
тринадцать бочкообразных девятимиллиметровых патронов. Убедился, что и
остальные нужные для прогулки по революционной столице предметы у него при
себе. Заглянул в гостиную. - Андрей, я тут схожу, прогуляюсь... Новиков,
увлеченный беседой, кивнул. Давай, мол, гуляй, не маленький. И только
когда щелкнул замок выходной двери, крикнул вслед, спохватившись: - Далеко
ли? - Да так, в район Самарского... -Ладно, позвонишь...

Новиков не имел оснований волноваться еще и на тему Сашкиной
безопасности.

На улице сегодня было тихо и солнечно. Словно опять вернулся август.

Шульгин шел сначала вверх по Петровке, потом, сокращая путь, мимо
будущего "Будапешта" вывернул на Неглинную.

На всякий случай он имел при себе мандат уполномоченного Особого
отдела Южного фронта, да орден, да тяжелый пистолет напоказ, таких людей
патрули не трогают. Он шел и думал о девушке Анне, кузине корнета
Ястребова.

Многим это покажется странным, но Шульгин, невзирая на возраст,
ученую степень кандидата медицины, вполне приличный жизненный опыт и даже
события последнего года, оставался тем же романтически настроенным юношей,
что и двадцать лет назад (опять же, уточняя, сорок пять лет вперед, где-то
в прекрасном шестьдесят пятом, когда бутылка портвейна стоила рубль
двенадцать, пачка "Шипки" четырнадцать копеек, а джинсы - пять рублей.
Китайские, конечно).

И отношение к женщинам у него сохранилось прежнее: трогательное и
возвышенное. Как-то он их считал существами, чуждыми реалий сурового мира,
и если попадались ему (постоянно) иные особи, практичные, жесткие,
склонные отвечать резкими и нелицеприятными словами и поступками на
искренние душевные порывы, то он относил это на счет общего огрубления
нравов и продолжал грезить о других, ласковых и в меру наивных. Наконец
его мечты, кажется, сбылись. В Анне он увидел то, что требовалось. Двух
часов общения для этого вполне хватило.

Обуреваемый надеждами, Шульгин пересек совсем не изменившуюся Трубную
площадь и по Цветному бульвару вышел к Самотеке.

Внезапно его затошнило. Кирпичное мощение тротуара как бы покачнулось
под ногами. Ощущение, которое было бы понятным после бессонной ночи с
водкой и картами. Но ведь после нескольких рюмок, выпитых еще вчера,
ничего не было. И поспал он, впервые за много дней, как следует. Часов
десять, не меньше. Так в чем же дело?

Из-под бетонной эстакады вывернулись два длинных открытых автомобиля,
первый из них резко затормозил на перекрестке бульвара и Садовой, а второй
проскочил еще метров на тридцать за спину Шульгина, еще на ходу распахивая
дверцы с обеих сторон сразу, и из них начали выскакивать, разворачиваясь в
цепь, люди в разномастной полувоенной одежде, но одинаковых фуражках с
красными жестяными звездочками. - Стой! Руки вверх! Бросай оружие! Не
оставляющие сомнений в смысле происходящего крики и отблескивающая в
поднятых руках сталь наганов вызвали у Шульгина единственно возможную
реакцию. Причем - противоположную требованиям нападавших.

Три секунды, чтобы, упав на панель, откатиться к чахлым кустикам
газона, одновременно сдергивая застежку кобуры. И еще секунда на первый
прицельный выстрел из положения лежа.

Никогда не стоит дилетантам демонстративно предупреждать
профессионала о своих намерениях. Если собрались убивать - стреляйте из
засады в спину. А надумали брать живьем - сто раз проиграйте возможные
варианты. Как будто мало показалось истории с дрезиной.

Не вполне понимая, что происходит - то есть факт нападения с попыткой
ареста он осознал, но не мог сообразить, как такое смогло стать возможным,
ведь даже Агранову, пожелай он отказаться от всех договоренностей, на
организацию нападения, а главное - на определение места, где его
произвести, времени никак бы не хватило, - Шульгин продолжал делать то,
что умел.

Отскочив к чугунной бульварной скамейке, он, как на соревнованиях по
скоростной стрельбе, вел оксидированную мушку вдоль фронта бездарно, в
рост, бегущих чекистов и плавно выжимал спуск, легкими движениями руки
компенсируя броски отдачи.

Суматошная дробь ответных выстрелов, свист пуль и взвизги рикошетов
его не отвлекали.

Убивать незнакомых ему людей он не хотел, надоело, тем более что
действия их были на удивление бестолковы, а эффективность огня была такой,
что с одинаковым успехом они могли бы просто швырять в него своими
револьверами. Если людям дают для тренировки три зачетных патрона в год,
то чему удивляться?

Сашка целился исключительно по ногам, и каждая его пуля попадала то в
колено, то в бедро, уж как кому повезет. А удар в четыреста
килограммометров выбивал из строя надолго. Это только в кино раненые лежа,
истекая кровью, продолжают бой. В натуре они валяются на земле, теряя
сознание от шока, или озабочены тем, чтобы остановить кровотечение и
отползти в безопасное место. Если, конечно, что бывает достаточно редко,
не впадают в боевую ярость берсерков.

Чем-то данная ситуация напомнила заварушку на вокзале. Столь же
бессмысленная и непродуманная.

Под беглым и убийственно-точным огнем нападающие залегли. Шульгин
стремительно сменил в пистолете обойму и сделал в очередной раз то, чего
они не ждали.

Перепрыгнул через спинку скамейки, со скоростью олимпийского чемпиона
рванулся к перекрестку, где один из автомобилей стоял так, как нужно,
передком к Сухаревской улице, и мелко подрагивал, выбрасывая из выхлопной
трубы клубки сизого дыма. Водитель даже не успел ввязаться в перестрелку
или ему не было соответствующей команды.

Шульгин упал на сиденье и удивительно спокойным голосом сказал:

- Трогай, - будто ждущему пассажира извозчику. Наверное, так и нужно
было. Истерический крик или тычок стволом в бок подействовал бы
противоположным образом. А здесь шофер, словно под гипнозом, выжал
сцепление и включил скорость. Автомобиль уже начал разгоняться и пошел в
правый поворот, когда предназначенная Шульгину пуля ударила водителя в
бок, чуть повыше поясного ремня.

Машину занесло, и, хотя Шульгин в последний момент постарался
перехватить и удержать толстое деревянное колесо руля, она налетела
передним колесом на опору эстакады. Треснули обод и спицы, автомобиль
перекосился и застыл. Снова отстреливаться из-за машины, пока есть
патроны, подумал Сашка, или лучше рвануть зигзагами через Садовое кольцо,
вряд ли с их спортивной подготовкой догонят его в переулках.

И только тут до него дошла неестественность окружающего. Пока шел