Чтение 72–й страницы книги ~Транквилиум~

Туров почти не слушал его. Вот оно, настоящее вторжение, думал он. Мы
начали настоящее вторжение. Положено было что-то чувствовать, но - не
получалось. От вчерашнего ликования остался прогорклый привкус. Что-то не
так? Вроде бы - все то... но... Не понимаю.

"Есть в неудачном наступленьи тоскливый час, когда оно уже
остановилось, но - войска приведены в движенье, еще не отменен приказ, и
он с жестоким постоянством в непроходимое пространство, как маятник,
толкает нас..." Именно так, подумал вдруг Туров. Войска приведены в
движение. Но - командующий умер... убит... и операция продолжается по
инерции, срабатывают давно собранные и снаряженные механизмы, но
целеустремленности нет, вот беда, градус уже не тот, сомнения гложут всех,
сомнения и расчет... Да, мы захватили плацдарм, но - пойдет ли второй
эшелон? Тылов у нас нет, вот ведь - дожили... А надо - сразу ставить
крепости, города... пятнадцать-восемнадцать миллионов, говорил Ю-Вэ,
светлая ему память... Ничего не будет, понял он вдруг, Горбачев не тянет,
не та порода. Не та. Ах, черт, неужели - все зря? Не раскисай, одернул он
себя. Когда мы преподнесем ему шестнадцатую республику: благодатный
климат, чертова прорва зерна и мяса, образованное население, которое
бросится нам на шею, когда мы прижмем к ногтю этих судаков из профсоюзов и
покажем самый малый набор достижений цивилизации... да наш пенициллин
здесь - панацея от всех болезней...

На малой высоте прошло назад, на заправку, вертолете звено.

Было десять сорок пять.

Пленников поднимали по одному, вдували в обе ноздри по лошадиной дозе
кокаина - и, пока они не начинали чудить, привязывали к косым крестам.
Двадцать один крест окружал подножие "монумента" - гигантского
ромбического кристалла, косо вырастающего из скальной, отполированной до
льдистого блеска площадки. Вчера они шли к нему весь день, и монумент рос,
рос, рос - не приближаясь, - и это пугало. Но поздним вечером, уже после
наступления темноты - они достигли его и повалились, но пришлось не
расслабляться, а напротив - делать последнее усилие...

- Я сам, - Эндрью вдохнул кокаин, зажмурился - и прижался спиной к
кресту, расставив ноги и подняв руки. Мервин привязал его и сам повернулся
к своему кресту, тяжело дыша. Сол поднес ему кокаин...

Иссиня-черная стена косо нависала над ними. Высоко, но видно - алели
неизвестные буквы. Когда шли, силились прочесть - не смогли. Четыре
коротких слова.

Баттерфильд.

Сол. Черное лицо, черная клочковатая, торчащая вперед борода.

- Кит... - шепотом. - Будешь уходить - возьми мою кобуру...

- Что?

- Кобуру. Ты же знаешь: Сол - хитрый еврей. Прощай. Все было
прекрасно...

- Прощай.

- Ты не бойся. Я шепну за тебя словечко.

- Бесполезно, дружище. Меня туда на порог не пустят. Так что - вряд
ли увидимся...

Сквозь тупость, тяжесть, внутренний мрак и песок - острой иглой в
самое сердце. Вильямс отошел поспешно...

Надо торопиться, пока все живы. Он шел, посыпая кокаином головы
распятых. Наверное, его видели. Он сам видел себя: почему-то сбоку и
сверху: маленьким кривоногим жестоким карликом. Где Дэнни? А, вот он:
возится с костром. Торопись, солдат, торопись... Баттерфильд уже висел на
кресте, уронив голову на грудь, из носа капала кровь - часто, крупными
каплями; они ударялись о скалу и разлетались, как шарики ртути. Здесь
совсем нет пыли, запоздало вспомнил и почти удивился Вильямс. Что бы это
значило?.. Два костра горело, дым тек по ногам. Третий. Все, Дэнни. Все.
Уходим.

Вот она - кобура Сола. Большая сумка на ремне с хитроумной застежкой.

И вновь - будто сверху, с десятого этажа: три костра треугольником,
ярче, ярче - и два человечка, на четвереньках ползущие от них. Один почти
тащит другого, а другой - будто бы сам рвется в огонь. Кто кого тащит,
неясно: оба маленькие, оба оборванные. По гладкому стеклу им трудно
ползти, и возникает некое общее сожаление вокруг. Черепашки торопятся в
гору... А вот - от костров, ставших белыми, побежали огненные дорожки к
подножию монумента...

На короткий миг - издали - Вильямс увидел, как вспыхнули разом, почти
взорвались, человеческие существа. Цепь косых - только что живых -
крестиков слилась, засияла, окуталась белым пламенем, ярко, ярче, еще
ярче, нестерпимо ярко, невыносимо для глаз... и - дрогнула под ногами
скала...

Черный монумент бесконечно медленно начал крениться и оседать - и
вдруг мгновенно утратил блеск и черноту, превратился в поток, водопад,
лавину серой пыли. Секунду-другую еще были видны алые буквы, они
расплывались, удлинялись, вытягивались, подчиняясь воздушным вихрям,
срывающим там и тут клочья шкуры этого умерщвленного великана. Потом -
пыльный вал ринулся по площади, на которой когда-то стоял монумент, и
захлестнул, и погреб под собой, и понес куда-то бешено бьющихся
человечков...

Все это происходило в полном ужасающем молчании. Может быть, потому,
что некому было слышать равный стону погибающего бога рев пылевой лавины.

- Товарищ майор... товарищ майор...

Туров приоткрыл глаза. Темное лицо склонялось над ним, а выше -
сводящим с ума водоворотом кружились синие и серые - вперемешку - тучи.
Где-то рядом шумело море.

- Товарищ майор, очнитесь...

- Все нор... о-ох...

- Вы так рот не раскрывайте. У вас челюсть вроде как сломана. Вот,
справа...

Туров потрогал. Да, что твоя тыква...

- Что было? Авария?

- Взрыв был. Сзади. Там, где... ну, это... Похоже, боеприпасы
рванули. А то еще чего хуже.

- Ты кто?

- Прапорщик Зиновьев. Санинструктор.

- Где командир?

- Убит, товарищ майор.

- Что? Зарубин - убит?! - он опять слишком сильно раскрыл рот, и -
будто оголенным проводом ткнули в дупляной зуб. Белые искры...

- Так точно, товарищ майор. Кто в вашей машине ехал - все насмерть.
Вас вот выбросило, а их - об скалу...

- Помоги-ка сесть, Зиновьев. Черт... а там что?

- Там нормально. Ободрало только.

- Потери еще есть?!

- Есть, товарищ майор. Не считали еще, но... Танк вон под откос
сбросило, три бээмдэшки, грузовиков с десяток... и кто под волну попал,
тех - всмятку. Вас тут скалой прикрыло...

- Ясно.

Он встал. Подламывались колени, все куда-то норовило ускользнуть.
Вот, значит, как...

Впереди, там, где тянулась невидимая отсюда трасса - поднимались к
небу несколько тонких еще дымков. В угнетающем безветрии они были прямые,
с приплюснутыми утолщениями на концах - как огромные гвозди.

Позади набухала туча. Черная, с багровыми жилами. Над нею...

Смотри-ка, не померещилось. Облака действительно кружатся с
тошнотворной скоростью. Это какой же ветер должен дуть...

И - опускаются, что ли?

От дымовой тучи брызнули спиральные рукава. Черная галактика...

Опускается. Опускается!..

- Зиновьев. Передай всем - пусть лезут под танки. Немедленно.

- Так, товарищ майор...

Взвизгнув, ветер коснулся верхушек скал. С таким звуком дисковая пила
напарывается на гвоздь. Полетели осколки камня. Как из пескоструйки,
рванул песок...

Левушка ковылял, держа в правой руке Билли, а левой то ли прижимая к
себе Светлану, то ли опираясь на нее. Все бежали, крича. Видны были лишь
спины и - редко - белые лица. Позади опять застучало - палкой по решетке
забора - и над головами пронесся металл. Оранжевые вспышки между бегущими
людьми и лесом. Человеческое стадо метнулось вправо. Так велели пастухи...

- Туда! - показала Светлана.

В ста шагах угадывался холмик - большая кочка - и покачивался низкий
лозняк. Там мог быть ручей, а значит, и промоинка, а значит - укрытие...

Там был ручей. Ключ. Он вытекал из желтого песчаного клина и тянулся
желтой извилистой полоской, прорезывая белесовато-серую почву. Промоина
была по колено, чуть глубже, но края ее обильно поросли осокой, кустиками
- и, если не станут специально искать, то и не найдут. Светлана спрыгнула
вниз, приняла Билли. Поддержала Льва. Вода наполнила полусапожки...

Билли молчал, вцепившись в бушлат Льва.

Светлана присела, тут же вскочила. Ничего не видеть - было страшнее.

Ревущие машины выкарабкивались на дорогу. Они были пятнистые,
зелено-коричневые. Три или четыре, развернувшись, стреляли куда-то вдоль
дороги. Остальные стояли неподвижно, чего-то ожидая. Синий дымок вылетал
из них и обволакивал все вокруг.

Две лошади носились туда и обратно вдоль строя машин, что-то волоча