стороны нашего дела. Тебе никогда не приходилось падать на дно той про-
пасти, в которую была погружена моя душа, в которую я бросил свою жизнь.
Ты сталкивался лишь с возвышенной, благородной ее гранью, тебе давали
лишь легкие поручения и открывали лишь светлые перспективы.
венно, не так фанатичен, как ты, благородный граф! Ты сам пожелал испить
чашу рвения до дна, а когда тебя начала душить горечь, ты усомнился в
небе и в людях.
счастливым. Разве ты не видишь, какая радость сияет на моем лице, не
чувствуешь, каким восторгом переполнена моя грудь?
чем не была обязана мне, как ничем не обязана и теперь. Она не обманыва-
ет меня. В награду за миг сострадания, подаренного мне у моего смертного
одра, бог послал ей любовь, величайшую из всех милостей неба. Так неуже-
ли я, в благодарность за то, что она закрыла мне глаза, плакала надо
мной, благословила меня на пороге вечности, который я собирался пересту-
пить, потребую, чтобы она выполнила обещание, вырванное у ее великодуш-
ной жалости, у ее благородного милосердия? Неужели скажу ей: "Жена, я
твой господин, ты принадлежишь мне - таков закон, таковы последствия
твоей неосторожности, твоей ошибки. Ты будешь переносить мои ласки, по-
тому что в день разлуки запечатлела прощальный поцелуй на моем холодею-
щем лбу! Ты навсегда вложишь свою руку в мою, всюду пойдешь за мной, бу-
дешь вечно нести это ярмо, будешь вытравлять из своей груди зародившуюся
любовь, отгонять непреодолимые желания, заглушать сожаления в моих ос-
корбительных объятиях, припав к моему эгоистическому и подлому сердцу!"
О Тренк! Неужели вы думаете, что я мог бы быть счастлив, поступив так?
Ведь моя жизнь стала бы тогда еще более жестокой пыткой, нежели ее! Раз-
ве муки раба не являются проклятием для его господина? Боже великий! Да
какое же существо окажется настолько презренным, настолько низким, чтобы
гордиться и упиваться неразделенной любовью, верностью, против которой
восстает сердце самой жертвы? Благодарение богу, я не таков и никогда не
буду таким. Сегодня вечером я шел к Консуэло, собираясь сказать ей все
это, собираясь вернуть ей свободу. Но я не встретил ее в саду, где она
гуляет обычно. Как раз в это время разразилась гроза, и я потерял надеж-
ду, что она выйдет. Мне не хотелось входить в дом. Я мог бы войти туда
по праву супруга, но ее трепет, ее ужас, одна только бледность ее отчая-
ния причинили бы мне такую боль, что я не решился на этот шаг.
счастливого соперника?
кажется, я понял тебя: ты прощаешь свою несчастную жену и бросаешь ее -
так и должно быть. Однако, надеюсь, ты накажешь подлеца, который ее
обольстил?
оберегать во время долгого, опасного путешествия! Тот, кто обязан был
охранять ее, быть почтительным, не имел права вымолвить с ней ни одного
слова, снимать маску в ее присутствии!.. Человек, облеченный Невидимыми
полной властью и слепым доверием! Очевидно, твой брат по оружию, по
клятве, такой же брат, как я? О, если бы мне поручили охранять твою же-
ну, Альберт, я даже не помыслил бы о столь чудовищной измене, не стал бы
добиваться ее любви!
известно, кто такой Ливерани и в чем его преступление. Через несколько
дней ты перестанешь порицать и проклинать этого счастливца, которому бог
в своем милосердии и, быть может, в своей справедливости подарил любовь
Консуэло.
ни необыкновенным, ни возвышенным. Скоро ты сам будешь смеяться, вспоми-
ная свои похвалы по моему адресу.
свойствен человеческой природе - он почти чудовищен. И я не могу восхи-
щаться тем, чего не понимаю. Постой, граф, ты смеешься надо мной, а я
просто наивен. Я угадал: ты любишь другую и благословляешь провидение,
которое освободило тебя от обязательств по отношению к жене, сделав ее
неверной.
ешь меня. Слушай же - это длинная история, целый роман... Но здесь хо-
лодно. Этот жалкий огонь не может прогреть старые стены. К тому же я бо-
юсь, что в конце концов они напомнят тебе о мрачных стенах Глаца. Погода
улучшилась, и мы можем вернуться в замок, - тем более что тебе надо вы-
езжать на рассвете. Я не хочу отнимать у тебя часы сна, и дорогой ты ус-
лышишь от меня самый поразительный рассказ.
головешки, под руку вышли из башни. Голоса их замерли в отдалении, а
вскоре и шум их шагов, негромким эхом отдававшийся в старинной башне,
затих на мокрой траве.
Не благородное поведение Альберта, не его героические чувства поразили
ее больше всего - нет, ее поразила невероятная легкость, с какой он раз-
решил трагическую задачу судьбы, созданную его же собственными руками.
Значит, она, Консуэло, может без особых раздумий быть счастливой? Зна-
чит, любовь Ливерани вполне законна? Ей казалось, что она слышала все
это во сне. Итак, ей позволено отдаться страсти к этому незнакомцу.
Строгие Невидимые находят, что по своему душевному величию, мужеству и
добродетели он равен Альберту. Сам Альберт оправдывает ее и защищает от
упреков Тренка. Словом, Альберт и Невидимые не только не осуждают их
взаимную страсть, но предоставляют им свободу выбора и не препятствуют
их непреодолимому влечению. И все это без борьбы, без усилий, без повода
для сожалений и раскаяния, без единой пролитой слезы! Дрожа не столько
от холода, сколько от волнения, Консуэло снова спустилась в сводчатую
залу и вновь раздула огонь, который Альберт и Тренк только что погасили
в очаге. Она взглянула на влажные следы их ног на пыльных плитах пола.
Стало быть, они действительно были здесь, это не почудилось ей. Присев
на корточки перед огнем, словно мечтательная Золушка, любимица шаловли-
вых духов очага, она впала в глубокую задумчивость. Столь легкая победа
над судьбой казалась ей невероятной. И, однако же, любые ее опасения
разбивались о непостижимое спокойствие Альберта. В этом спокойствии Кон-
суэло уж никак не могла сомневаться. Альберт не страдал, его любовь не
восставала против голоса справедливости. С какой-то восторженной ра-
достью он приносил величайшую жертву, какую может человек принести богу.
Поразительная добродетель этого необыкновенного существа преисполняла
Консуэло изумлением и ужасом. Она задавала себе вопрос, совместимо ли
подобное отсутствие человеческих слабостей с привязанностями человека.
Не являлась ли эта видимая бесчувственность Альберта признаком новой
стадии его безумия? После тех чрезмерных страданий, какие влечет за со-
бой исключительная память и исключительная сила чувства, не были ли сей-
час его воспоминания и его сердце охвачены своеобразным параличом? Неу-
жели он мог так быстро излечиться от своей любви, и неужели любовь эта
была такой незначительной, что только веление воли, только решение, про-
диктованное логикой, могли уничтожить ее бесследно? Консуэло невольно
чувствовала себя слегка задетой при мысли, что эта длительная страсть,
которою она по праву гордилась, разрушена одним дуновением ветерка. Она
припоминала все только что произнесенные им слова, и выражение его лица
еще стояло перед ее глазами. Консуэло никогда не видела у него прежде
такого выражения. Наружность Альберта изменилась так же, как изменились
его чувства. Сказать правду, это был совсем другой человек, и, если бы
звук его голоса, черты лица, реальность его речей - если бы все это не
подтверждало подлинность его существования, Консуэло подумала бы, что
это не он, а его двойник, тот самый вымышленный Трисмегист, которым, по
уверению доктора, хотели подменить Альберта. Перемена, которая произошла
во внешности и манерах Альберта благодаря пришедшему к нему спокойствию
и здоровью, вполне могла объяснить ошибку Сюпервиля. Ужасающая худоба
графа исчезла, и, казалось, он даже стал выше ростом, настолько его по-
никшая и сгорбленная фигура распрямилась и помолодела. У него была те-
перь другая походка, движения стали более гибкими, шаги - более уверен-
ными, костюм сделался настолько же элегантным и аккуратным, насколько
прежде он был небрежным и, так сказать, запущенным. Даже мелкие детали
его поведения удивляли Консуэло. В былые времена ему бы и в голову не
пришло развести огонь. Правда, он пожалел бы своего друга Тренка, про-
мокшего до нитки, но не догадался бы - настолько чуждо было ему все ма-
териальное - поворошить головешки. Он не стал бы стряхивать капли со
своей шляпы перед тем, как ее надеть; дождь мог струиться по его длинным
Посняков Андрей
Посняков Андрей
Орлов Алекс
Чернецов Андрей
Березин Федор
Куликов Роман