Ногаю!
часто думал: почему погибла Русь? Юрий Всеволодич не помог Рязани, наш дед
не помог Юрию... Вс° не то! Почему не сумели помочь?
свое затмило общее. Ну, были и герои! Евпатий Коловрат, Василько
Ростовский... А нужно, чтобы соборно, весь народ!
нет... - Дмитрий, не договорив, сжал и разжал кулак. - Он откопал
рукописание одно, от тех времен. Написано велелепно и яро. Ко князю
владимирскому послание заточника некоего. Был сослан сюда, в
Переяславль... Сослан! Переяславль казался уже заточением от двора, от
пышности, от пиров, от владимирского многолюдства градского. И вот и
лепота, и ум остр, и красно украшенная речь, а надо всем: <Дай! Дай! Дай!>
Дай, княже, серебра, дай место при себе, при дворе, дай милостей, дай
сокровищ... И вот - разнесли, разорвали, выжрали, не оставя ничего на
трудный год. Похоть власти, жизнь чрева. Давай! Давай! Жирно едя и пия, в
красных сапогах ходючи... И все совокуплено, и сила большая, и жирен пирог
- до часу. А час пришел - где пирог? И уже тут будут у кого угодно и как
угодно просить: дай! Зосима этот, мних, что в Ярославле первый принял веру
Мехметову и начал ругатися иконам, чего и татары не делали! Иные многие...
И Федор твой, Черный, Ярославский, с племени.
жене?!
жен держать, а мы - христиане. Виждь, Иеремия пророк глаголет: <Пойдите и
разведайте в землях иных: было ли там что-нибудь подобное сему? Переменил
ли какой народ богов своих; хотя они и не боги? А мой народ променял славу
свою на то, что ему не помогает! Подивитесь сему, небеса, и содрогнитесь,
и ужаснитесь! Ибо два зла сделал народ мой: меня, источник воды живой,
оставили и высекли себе водоемы разбитые, которые не могут держать воды.
Разве народ мой раб? Или он слаб и робок? Почему он сделался добычею?> Так
глаголет Иеремия, пророк израилев.
небеса. Я много передумал за это время, Андрей. Я буду держать землю, и я
не выпущу бразды из рук. Это мой путь и мой крест. Я уже не могу иначе и
не вижу иного пути. По крайней мере, я спасу Русь от распада. Пусть, кто
может, делает другое...
прежней упрямой складкой у губ, Дмитрий - с первыми морщинами горечи на
лице.
что нелюбие их прорвалось и вытекло гноем из заживленной язвы. Нет, не
прорвалась язва, не вытекло зло, и не было братних объятий и слез. Было
тяжелое молчание победителя, уставшего побеждать, и побежденного,
озлобленного поражением. Был новый ряд, договорные грамоты, что писали
Давыд Явидович с Гаврилой Олексичем и Феофаном, о ратях на Новгород, об
ордынском выходе, о кормлениях, вирах и данях...
Городец, возвел глаза, увидел то, что и хотел увидеть:
добре можно только с престола. Жалок был бы он, говорящий о Христе, в
ногах твоих валяясь, Андрей! Жалок был бы и ты с его речами в устах. Князь
не священник, не отречен от мира. Он миру глава... В Орде плохо сейчас.
Пока Ногай у власти, приходится ждать. Сильный всегда прав!
помочью подошли к Новгороду, стали на Коричках и начали разорять волость.
Только тогда новгородские бояре согласились на требование Дмитрия
расторгнуть ряд, заключенный с Андреем, и принять к себе Дмитрия на
прежних великокняжеских правах. Заключили мир. Дмитрий отвел войска,
въехал в Новгород и снова сел на столе своем. Вопроса о Копорье он пока не
подымал. Что-то надломилось в душе, да и слишком неверно было владение
мятежным городом. Следовало прежде сплотить и подчинить себе всю землю,
заставить князей, что отсиживались по углам, ходить в его воле, как это
делал отец, и потом уже ставить новые условия Новгороду. А тут подоспели
дела церковные. Новый митрополит Максим, воротясь от Ногая, вызывал к себе
в Киев русских епископов, и следовало подготовить и отправить обозы с
поминками и митрополичьей данью. Держали и насущные новгородские дела:
уряжались с землями, данями, черным бором (многим прежним все-таки
пришлось поступиться). Подоспело и семейное торжество - свадьба второй
дочери.
правил, царевичи ссорились между собой, Ногай вел себя как хан, и Орда уже
грозила распасться надвое. Приставленные к брату соглядатаи донесли, что
Семен Тонильич начал подготавливать Андрея к новому мятежу. Федор
Ярославский, слышно, сидел в Орде безвылазно и помогал заговору оттуда.
проснулось молодое нерассуждающее бешенство. С этим было пора кончать!
Семен! Пока не будет покончено с Семеном Тонильичем, смуте не утихнуть.
новые замыслы, с кем и как он сговаривается в Орде, и... скорее убить, чем
упустить.
очень запомнили последнее наставление князя. Гаврило Олексич, тот сам от
поручения увильнул и сына Окинфа отвел, хоть и ратовал за расправу с
Семеном паче прочих. Миша Прушанин и тут похотел смягчить, напомнил ответ
Христа на вопрос: <Не до семи ли раз миловать согрешившего?> - <Не говорю
до семи, но до седьмижды семи раз>. Однако Мише не вняли, тут же найдя
подходящие к случаю слова: <Аще не хощете послушать меня, погубит вас
меч>. Бояре, по лицу князя догадав, что ему любо, дружно требовали
разделаться с Семеном, и Дмитрий решился на кровь.
издали, на берегу суетились людишки - купцы спасали свое добро. От
просыхающего дерева пахло свежестью. Свежестью, запахом весенней воды был
полон воздух. Терпко и тонко сочился снизу из сада аромат распускающихся
почек. С гульбища, устроенного на восточный образец, с обширным навесом и
тонкими резными столбиками, была видна как на ладони синяя Волга.
Последние редкие льдины проплывали, ныряя в волнах, и какие-то лодьи
торопились с того берега. В лодьях грудилось много оружного народу, яркими
точками на синей воде цвели дорогие одежды. Послы? Или новая дружина
Дмитриева? Вот уже пристают, выводят коней. Солнце на волне дробилось во
множество сверкающих солнц, мешало видеть...
великокняжеские рати. Переменится в Орде, и они уйдут и из Костромы, и из
Владимира.
отменно хороши! Ежели Андрей не воспользуется ими, значит, он обманулся в
Андрее и обманывал себя с самого начала. А тогда на Руси - никого.
Ростовский князь увяз в семейной грызне. Федор Ярославский? Семен
поморщился. Чем-то он был отвратителен ему. Служить Федору не хотелось.
Такому дай мешок золота, он будет жалеть, что не получил еще и кожаную
завязку от мешка. Много их таких было и будет во все времена! Андрей...
Ему жесточе надо быть. Жаль, Давыдова дочь оплошала с наследником! Он
накапал из стеклянной круглой бутыли в серебряную чарку целебного зелья,
приготовленного лекарем-армянином, выпил, запил терпкую горечь разведенным
медом. Кажется, легчает. Какой-то привкус все еще оставался во рту,
особенно по утрам. Семен прихварывал всю эту зиму, но сегодня он
чувствовал себя лучше, много лучше! Весна! Степь цветет! Там почему-то и
годы не так напоминают о себе. Там воин всегда воин, пока сидит в седле и
руки держат клинок. Там нет старости у мужа. Есть только смерть.
кизячного костра, медленный разговор и бешеную скачку коней, что-то
подметалось в древнюю кровь киевских великих бояр - прадедов, не была ли
чья-нибудь жена дочерью половецкого князя, какого-нибудь Аепы или Боняка?!
Семен неслышным тигриным шагом прошел внутрь терема, чувствуя себя всего
сейчас свежим и словно промытым весной. Восточный халат переливчато
струился, развеиваясь у колен.
Новгород вновь почувствует тяжелую руку Дмитрия и тем сильнее захочет
Андрея. Телебуга молод, но он ненавидит Ногая. Федор Черный пусть
помогает, пускай гордится свойством с ханом и мечтает о престоле. Пускай
надеется до поры! Федор мелок. Ежели не продаст, стоит ему подарить
завязку к мешку, а весь мешок можно и отобрать потом! Семен усмехнулся,
представив, какое лицо будет у Федора Черного, когда он узнает, что ему
кроме Ярославля не причитается ни одного города...
для таких, как Федор. Они-то вс° и пачкают. После них всякий смерд
поверит, что и он гож для власти!
Сертаков Виталий
Никитин Юрий
Суворов Виктор
Трубников Александр
Акунин Борис
Херберт Фрэнк