высказать все твои сомнения, ежели бни у тебя имеются. Если
хочешь, могу также дать тебе несколько дней на размышление.
предшествовавшие этому разговоры уже подготовили его к
подобному предложению, и он с готовностью берется исполнить
возложенную на него задачу, однако тут же добавил:
удаются лучше всего тогда, когда исполнитель их не вынужден
подавлять внутреннее сопротивление. Против самой миссии я
ничего не имею, вполне сознаю, важность ее и надеюсь справиться
с ней. Но кое-какие опасения у меня возникают в связи с моим
будущим. Прошу вас, magister, выслушать мое весьма личное
эгоистичное признание и просьбу. Как вы знаете, я адепт Игры и,
гостя у святых отцов, пропустил полных два года, ничему новому
в Игре не научившись и частично утратив свое умение, а теперь к
этим двум годам прибавится по меньшей мере еще один, а
возможно, и два. Но мне не хотелось бы вновь отставать. Поэтому
я прошу вас о предоставлении мне краткосрочных отпусков для
поездок в Вальдцель и об установлении регулярной радиосвязи для
слушания докладов и занятий вашего семинара адептов Игры.
тоне его чувствовалось, что он считает разговор оконченным. Но
Кнехт все же высказал и другие свои опасения, а именно: как бы,
в случае, если поручение в Мариафельсе будет выполнено, его не
отправили в Рим для использования на дипломатической службе.
на меня угнетающее действие и препятствовала бы успешному
выполнению вашего поручения. Тянуть дипломатическую лямку --
нет, это меня не устраивает.
избрал слово. Право, никто и не думал заставлять тебя тянуть
какую-то "лямку", речь идет скорее об отличии, о повышении. Я
не уполномочен давать разъясйения или обещания по поводу того,
как намерены использовать тебя в дальнейшим. Однако в какой-то
мере я могу понять твою тревогу и надеюсь, что окажусь в
состоянии помочь тебе, если твои опасения оправдаются. А теперь
выслушай меня: ты обладаешь определенным даром завоевывать
симпатии и любовь, недоброжелатель мог бы тебя назвать
charmeur{2_5_02}. Возможно, этот твой дар и побудил Коллегию
дважды направлять тебя в Мариафельс. Однако не злоупотребляй
им, Иозеф, не стремись набивать себе цену. Когда тебе
действительно удастся завоевать отца Иакова, тогда и настанет
самая подходящая минута для оглашения твоей просьбы к Коллегии.
Сейчас для этого не время. Сообщи мне, когда ты отправляешься в
путь.
скрытому за ним доброжелательству, чем к звучавшему в них
выговору, и скоро после этого разговора отбыл в Мариафельс.
задача, сказалась на нем весьма благотворно. К тому же важная и
почетная задача эта в одном отношении совпадала с сокровенным
желанием самого исполнителя: как можно ближе сойтись с отцом
Иаковом и завоевать его дружбу. То, что к миссии его относятся
серьезно, что и сам он как бы повышен в ранге, доказывало ему
изменившееся отношение монастырского начальства, особенно
настоятеля; оно было весьма любезно, как и до этого, и все же
на какую-то ощутимую долю уважительней. Теперь он уже был не
просто гостем без титула и ранга, которого жалуют ради места,
откуда он прибыл, и из благорасположения к нему лично, теперь
его принимали как высокое должностное лицо Касталии, примерно
как полномочного посла. Кнехт уже не был слеп к таким вещам и
сделал свои заключения.
Иозефа глубоко тронули приветливость и радушие, с какими
встретил его ученый, без напоминаний заговоривший о совместных
занятиях. Соответственно этому распорядок дня Кнехта выглядел
несколько иначе, чем прежде. Теперь в его планах курс Игры
занимал далеко не первое место, а о его занятиях в музыкальном
Архиве, а также о товарищеском сотрудничестве с органистом
вообще более не заходила речь. Превыше всего теперь ставились
уроки отца Иакова, посвященные одновременно нескольким
дисциплинам исторической науки, ибо патер вводил своего любимца
не только в начальную историю ордена бенедиктинцев, но и в
источниковедение раннего средневековья, помимо того уделяя не
менее часа чтению старинных хронистов в оригинале. Должно быть,
ему пришлись по душе и настойчивые просьбы Кнехта разрешить
юному Антону участие вэтих совместных занятиях, но он без труда
убедил Иозефа в том, что даже самое доброжелательное третье
лицо обременит подобного рода частные уроки, и Антон, ничего не
подозревавший о заступничестве Кнехта, был приглашен только на
чтение хронистов, что исполнило его счастьем и благодарностью.
Несомненно, эти занятия доставили юному послушнику, о
дальнейшей судьбе которого нам ничего не известно, подлинное
наслаждение, являясь вместе с тем высоким отличием и стимулом:
два самых светлых и оригинальных ума своего времени удостоили
его чести принять участие в их трудах, присутствовать при их
беседах. В ответ на уроки святого отца Кнехт, сразу же после
занятий источниковедением и эпиграфикой, посвящал его в историю
и структуру Касталии и знакомил с основными идеями Игры, при
этом ученик превращался в учителя, а уважаемый педагог во
внимательного слушателя, чьи вопросы и суровая критика могли
кого угодно поставить в тупик. Недоверие отца Иакова ко всему
касталийскому никогда на затихало. Не видя в основе
касталийского духа подлинной религиозности, он вообще
сомневался в способности Касталии создать тип человека, который
можно было бы принять всерьез, хотя в лице Кнехта перед ним был
благородный образец именно подобного воспитания. После того,
как, благодаря их общим занятиям, с отцом Иаковом произошло
нечто похожее на обращение (если вообще о таком можно говорить)
и он давно уже решил способствовать сближению Касталии с Римом,
недоверие его все еще не исчезло полностью: заметки Кнехта,
сделанные сразу же после состоявшихся бесед, полны разительных
примеров тому. Приведем один из них:
учености и эстетики, вы измеряете весомость гласных в старинном
стихотворении и соотносите ее формулу с орбитой какой-нибудь
планеты. Это восхитительно, но это -- игра. Не что иное, как
игра есть и ваша тайна тайн, и ваш символ -- Игра в бисер.
Готов признать, что вы пытаетесь превратить эту милую Игру в
некое подобие таинства или хотя бы в средство духовного
возвышения. Однако ж таинства не возникают из та"йх усилий, и
Игра остается игрой".
теологической основы?"
вы далеки отнес. Неплохо было бы вам обзавестись фундаментом
попроще, антропологическим, например, -- жизненным учением и
жизненными знаниями о человеке. Нет, не знаете вы человека, не
знаете ни в его скотстве, ни в его богоподобии. Вы знаете
только касталийца, особый вид, искусственно выведенный опытный
экземпляр".
совместные занятия давали ему самые широкие возможности
привлечь отца Иакова на сторону Касталии и убедить его в
ценности союзничества. Более того, создалась обстановка,
настолько соответствовавшая самым заветным его желаниям, что
очень скоро в нем заговорила совесть. Ему стало казаться
постыдным и недостойным, что этот столь уважаемый человек
сидит, доверившись ему, сидит тут рядом, гуляет взад и вперед
по галерее, ничего и не подозревая о том, что сделался объектом
и целью тайных политических планов и действий. Кнехт уже не мог
более мириться с подобным положением и только было принялся
придумывать форму, в которую он облечет свое признание, как
старик, к его величайшему удивлению, опередил его.
-- поистине мы с вами придумали себе в высшей степени приятный
и, я надеюсь, плодотворный вид общения. Оба рода деятельности,
которые на протяжении всей моей жизни были самыми любимыми для
меня -- учиться и учить, -- превосходно сочетаются в наших
совместных занятиях, и для меня они оказались совсем кстати,
ибо я начинаю стареть и не мог бы придумать себе более
целительной и бодрящей терапии, нежели наши занятия. Итак, что
касается меня, то я при этом обмене, во всяком случае, остаюсь
в выигрыше. Но я вовсе не уверен, что и вы, мой друг, вернее,
те, кто послал вас сюда и на службе у кого вы состоите,
извлекут из происходящего те выгоды, какие они, быть может,
надеются извлечь. Мне хотелось бы предупредить возможное
разочарование, к тому же я не хочу, чтобы между нами возникли
какие-нибудь неясности, а потому позвольте мне, старому
Посняков Андрей
Каменистый Артем
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Андреев Николай