Различные упражнения йоги: дыхательные упражнения, необычные позы, движения,
'священные пляски' и т.п. преследуют ту же самую цель, т.е. создание мистических
состояний сознания. Но эти методы до сих пор мало известны.
Рассмотрев приведённые выше положения с точки зрения различных методов, я пришёл
к заключению, что необходима новая экспериментальная проверка возможных
результатов применения этих методов, и решил начать серию таких опытов.
Ниже следует описание тех результатов, которые я достиг, применив к самому себе
некоторые методики, детали которых я частью нашёл в литературе по данному
предмету, а частью вывел из всего сказанного выше.
Я не описываю сами эти применявшиеся мною методики, во-первых, потому что имеют
значение не методы, а результаты; во-вторых, описание методов отвлечёт внимание
от тех фактов, которые я намерен рассмотреть. Надеюсь, однако, когда-нибудь
специально к ним вернуться.
Моя задача в том виде, в каком я сформулировал её в начале опытов, заключалась в
том, чтобы выяснить вопрос об отношении субъективной магии к объективной, а
также их обеих - к мистике.
Всё это приняло форму трёх вопросов:
Можно ли признать подлинным существование объективной магии?
Существует ли объективная магия без субъективной?
Существует ли объективная магия без мистики?
Мистика как таковая интересовала меня менее всего. Однако, я сказал себе, что,
если бы удалось найти способы преднамеренного изменения сознания, сохраняя при
этом способность к самонаблюдению, это дало бы нам совершенно новый материал для
изучения самих себя. Мы всегда видим себя под одним и тем же углом. Если бы то,
что я предполагал, подтвердилось, это означало бы, что мы можем увидеть себя в
совершенно новой перспективе.
Уже первые опыты показали трудность той задачи, которую я поставил перед собой,
и частично объяснили неудачу многих экспериментов, проводившихся до меня.
Изменения в состоянии сознания как результат моих опытов стали проявляться очень
скоро, гораздо быстрее и легче, чем я предполагал. Но главная трудность
заключалась в том, что новое состояние сознания дало мне сразу так много нового
и непредвиденного (причём новые и непредвиденные переживания появлялись и
исчезали невероятно быстро, как искры), что я не мог найти слов, не мог
подыскать нужные формы речи, не мог обнаружить понятия, которые позволили бы мне
запомнить происходящее хотя бы для самого себя, не говоря уже о том, чтобы
сообщить о нём кому-то другому.
Первое новое психическое ощущение, возникшее во время опытов, было ощущение
странного раздвоения. Такие ощущения возникают, например, в моменты большой
опасности и вообще под влиянием сильных эмоций, когда человек почти
автоматически что-то делает или говорит, наблюдая за собой. Ощущение раздвоения
было первым новым психическим ощущением, появившимся в моих опытах; обычно оно
сохранялось на протяжении даже самых фантастических переживаний. Всегда
существовал какой-то персонаж, который наблюдал. К несчастью, он не всегда мог
вспомнить, что именно он наблюдал.
Изменения в состоянии психики, 'раздвоение личности' и многое другое, что было
связано с ним, обычно наступали минут через двадцать после начала эксперимента.
Когда происходила такая перемена, я обнаруживал себя в совершенно новом и
незнакомом мне мире, не имевшим ничего общего с тем миром, в котором мы живём;
новый мир был ещё менее похож на тот мир, который, как мы полагаем, должен быть
продолжением нашего мира в направлении к неизвестному.
Таково было одно из первых необычных ощущений, и оно меня поразило. Независимо
от того, признаёмся мы в этом или нет, у нас имеется некоторая концепция
непознаваемого и неизвестного, точнее, некоторое их ожидание. Мы ожидаем увидеть
мир, который окажется странным, но в целом будет состоять из феноменов того же
рода, к которым мы привыкли, мир, который будет подчиняться тем же законам или,
по крайней мере, будет иметь что-то общее с известным нам миром. Мы не в
состоянии вообразить нечто абсолютно новое, как не можем вообразить совершенно
новое животное, которое не непоминало бы ни одного из известных нам.
А в данном случае я с самого начала увидел, что все наши полусознательные
конструкции неведомого целиком и полностью ошибочны. Неведомое не похоже ни на
что из того, что мы можем о нём предположить. Именно эта полная неожиданность
всего, с чем мы встречаемся в подобных переживаниях, затрудняет его описание.
Прежде всего, всё существует в единстве, всё связано друг с другом, всё здесь
чем-то объясняется и, в свою очередь, что-то объясняет. Нет ничего отдельного,
т.е. ничего, что можно было бы назвать или описать в отдельности. Чтобы передать
первые впечатления и ощущения, необходимо передать всё сразу. Этот новый мир, с
которым человек входит в соприкосновение, не имеет отдельных сторон, так что нет
возможности описывать сначала одну его сторону, а потом другую. Весь он виден
сразу в каждой своей точке; но возможно ли описать что-либо при таких условиях -
на этот вопрос я не мог дать ответа.
И тогда я понял, почему все описания мистических переживаний так бедны,
однообразны и явно искусственны. Человек теряется среди бесконечного множества
совершенно новых впечатлений, для выражения которых у него нет ни слов, ни
образов. Желая выразить эти впечатления или передать их кому-то другому, он
невольно употребляет слова, которые в обычном его языке относятся к самому
великому, самому могучему, самому необыкновенному, самому невероятному, хотя
слова эти ни в малейшей степени не соответствуют тому, что он видит, узнаёт,
переживает. Факт остаётся фактом: других слов у него нет. Но в большинстве
случаев человек даже не сознаёт этой подмены, так как сами переживания в их
подлинном виде сохраняются в его памяти лишь несколько мгновений. Очень скоро
они бледнеют, становятся плоскими и заменяются словами, поспешно и случайно
притянутыми к ним, чтобы хоть так удержать их в памяти. И вот не остаётся уже
ничего, кроме этих слов. Этим и объясняется, почему люди, имевшие мистические
переживания, пользуются для их выражения и передачи теми формами, образами,
словами и оборотами, которые им лучше всего известны, которые они чаще всего
употребляют и которые для них особенно типичны и характерны. Таким образом
вполне может случиться, что разные люди по разному опишут и изложат одно и то же
переживание. Религиозный человек воспользуется привычными формулами своей
религии и будет говорить о распятом Иисусе, Деве Марии, Пресвятой Троице и т.п.
Философ, попытается передать свои переживания на языке метафизики, привычном для
него, и станет говорить о 'категориях', 'монадах' или, например, о
'трансцендентных качествах', или ещё о чём-то похожем. Теософ расскажет об
'астральном мире', о 'мыслеформах', об 'Учителях', тогда как спирит поведает о
душах умерших и общении с ними, а поэт облечёт свои переживания в язык сказок
или опишет их как чувства любви, порыва, экстаза.
Моё личное впечатление о мире, с которым я вошёл в соприкосновение, состояло в
том, что в нём не было ничего, напоминающего хоть одно из тех описаний, которые
я читал или о которых слышал.
Одним из первых удививших меня переживаний оказалось то, что там не было ничего,
хотя бы отчасти напоминающего 'астральный мир' теософов или спиритов. Я говорю
об удивлении не потому, что я действительно верил в этот 'астральный мир', но
потому, что, вероятно, бессознательно думал о неизвестном в формах 'астрального
мира'. В то время я ещё находился под влиянием теософии и теософской литературы,
по крайней мере, в том, что касалось терминологии. Очевидно, я полагал, не
формулируя свои мысли точно, что за всеми жтими конкретными описаниями
невидимого мира, которые разбросаны по книгам по теософии, должно всё-таки
существовать нечто реальное. Поэтому мне так трудно было допустить, что
'астральный мир', живописуемый самыми разными авторами, не существует. Позже я
обнаружил, что не существует и многое другое.
Постараюсь вкратце описать то, что я встретил в этом необычном мире.
С самого начала наряду с раздвоением я заметил, что взаимоотношения между
субъективным и объективным нарушены, совершенно изменены и приняли особые,
непостижимые для нас формы. Но 'объективное' и 'субъективное' - это всего лтшь
слова. Не желая прятаться за ними, я хочу со всей возможной точностью передать
то, что я действительно чувствовал. Для этого мне необходимо сначала объяснить,
что я называю 'субъективным' и что - 'объективным'. Моя рука, перо, которым я
пишу, стол - всё это объективные явления. Мои мысли, внутренние образы, картины
воображения - всё это явления субъективные. Когда мы находимся в обычном
состоянии сознания, весь мир разделен для нас по этим двум осям, и вся наша
привычная ориентация сообразуется с таким делением. В новом же состоянии
сознания всё это было совершенно нарушено. Прежде всего, мы привыкли к
постоянству во взаимоотношениях между субъективным и объективным: объективное
всегда объективно, субъективное всегда субъективно. Здесь же я видел, что
объективное и субъективное менялись местами, одно превращалось в другое.
Выразить это очень трудно. Обычное недоверие к субъективному исчезло; каждая
мысль, каждое чувство, каждый образ немедленно объективировались в реальных
субстанциональных формах, ничуть не отличавшихся от форм объективных феноменов.
В то же время объективные явления как-то исчезали, утрачивали свою реальность,
казались субъективными, фиктивными, надуманными, обманчивыми, не обладающими
реальным существованием.
Таким было первое моё впечатление. Далее, пытаясь описать странный мир, в
котором я очутился, должен сказать, что более всего он напоминал мне мир сложных
математических отношений.
Вообразите себе мир, где все количественные отношения от самых простых до самых
сложных обладают формой.
Легко сказать: 'Вообразите себе такой мир'. Я прекрасно понимаю, что
'вообразить' его невозможно. И всё-таки моё описание является ближайшим
возможным приближением к истине.
'Мир математических отношений' - это значит мир, в котором всё находится во
взаимосвязи, в котором ничто не существует в отдельности, где отношения между
вещами имеют реальное существование, независимо от самих вещей; а, может быть,
'вещи' и вообще не существуют, а есть только 'отношения'.
Я нисколько не обманываюсь и понимаю, что мои описания очень бедны и, вероятно,
не передают того, что я помню. Но я припоминаю, что видел математические законы
в действии и мир как результат действия этих законов. Так, процесс сотворения
мира, когда я думал о нём, я вился мне в виде дифференциации некоторых
простейших принципов или количеств. Эта дифференциация протекала перед моими
глазами в определённых формах; иногда, например, она принимала форму очень
Андреев Николай
Прозоров Александр
Каргалов Вадим
Акунин Борис
Афанасьев Роман
Шилова Юлия