часов копил злобу, - в следующий раз, когда вы ощутите желание высвистывать
"Легкую гитару" в пять часов утра, я попрошу вас предварительно высунуть
голову в окно. Не то я выучусь играть на цимбалах, выучусь, разрази...
угрозу и помешало ее закончить.
чайник и выслушал распоряжение доставить неограниченное количество гренков и
поджаренной грудинки. Тибс пристроился в конце стола и, подобно
Навуходоносору, принялся за кресс-салат*. Появились Томкинс и О'Блири.
Произошел обмен утренними приветствиями, и был заварен чай.
умоляю, идите сюда... скорей!
правильную позицию, - немножко подвиньтесь... вот так... вы видите, как
чудесно освещена левая сторона сломанной трубы на доме номер сорок восемь?
чистого неба! - ахал Альфред.
восторгам, ибо мистер Томкинс обладал репутацией человека, замечающего
красоту там, где никто другой не мог ее разглядеть, - и репутацией вполне
заслуженной.
намного эффектней, - сказал патриотически настроенный О'Блири, который
никогда не допускал, чтобы Ирландию хоть в чем-нибудь превзошли.
Томкинс объявил, что никакая труба в Соединенном Королевстве - будь то
сломанная или целая - не может сравниться по красоте с трубой дома N 48.
муслиновое платье цвета герани и щеголяющую огромными золотыми часами,
соответствующей цепочкой и великолепным набором колец с гигантскими камнями.
Все кинулись предлагать стул, все были представлены. Мистер Джон Ивенсон
слегка наклонил голову, мистер Фредерик О'Блири, мистер Альфред Томкинс и
мистер. Уисботл кланялись, как китайские болванчики в колониальной лавке;
Тибс потер руки и начал описывать круги по комнате. Кто-то заметил, что он
закрыл один глаз и ритмично задвигал веками другого; это было истолковано
как подмигивание, и говорят, что оно адресовалось Агнес. Мы опровергаем эту
клевету, и пусть кто-нибудь посмеет возразить.
с великолепным презрением к памяти Линдли Меррея* самым обстоятельным
образом ответила на различные вопросы, вслед за чем наступила пауза, во
время которой кушанья начали исчезать с ужасающей быстротой.
которые ехали на прием во дворец? - спросила миссис Тибс, надеясь, что
завяжется разговор.
Уисботл.
Пабликкеш была одета просто великолепно, да и барон Шлаппенбахенхаузен тоже.
господа представлялись по поводу своего отъезда. Они не так глупы.
вступая в разговор.
зрелище.
приходило в голову, что эти бесценные украшения общества оплачиваете вы
сами?
что приводит неопровержимый довод, - мне это приходило в голову, и я
согласен их оплачивать.
я не согласен их оплачивать. С какой стати? Я говорю - с какой стати? -
продолжал любитель политики, откладывая газету и стуча пальцем по столу. -
Существуют два великих принципа - спрос...
миссис Тибс, прерывая это доказательство и бессознательно иллюстрируя его.
взялся за газету.
обращаясь ко всему обществу, - я поеду сегодня в Ричмонд и вернусь оттуда на
пароходе. Игра света и тени на Темзе великолепна; контраст между синевой
неба и желтизной воды бывает бесподобен.
коснулся понятного предмета.
был жив, обязательства принуждали его ездить по делам в Ирландию. Я ездила с
ним, и то, как дамы и джентльмены удобствовались койками, это просто
неописательно.
склонен задать какой-то вопрос, но взгляд жены остановил его. Мистер Уисботл
рассмеялся и сказал, что Томкинс придумал каламбур; Томкинс тоже рассмеялся
и сказал, что ничего не придумывал.
собеседники начали играть своими ложечками. Джентльмены поглядывали в окна,
бродили по комнате и, оказавшись около двери, исчезали один за другим. Тибс,
по приказанию жены, удалился в буфетную, чтобы проверить недельный счет
зеленщика, и, наконец, миссис Тибс и миссис Блосс остались одни.
слабость. Как странно! (Что действительно было странно, принимая во внимание
поглощенные ею за утро четыре фунта всяких яств.) Между прочим, - продолжала
миссис Блосс, - я еще не видела этого мистера... как бишь его?
ужин посылаются ему наверх, и он иногда неделями не выходит из своей
комнаты.
воскресенье он обычно стонет.
который затем и появился в гостиной. Это был низенький толстяк с красным
лицом, одетый, разумеется, в черное и носивший белый накрахмаленный шейный
платок. У него была прекрасная практика и недурной капиталец, который он
накопил, неизменно потакая самым нелепым фантазиям всех женщин всех семей,
куда его приглашали. Миссис Тибс выразила намерение удалиться, но ее
попросили остаться.
голосом.
угодливый Уоски, щупая пульс своей интересной пациентки. - Как наш аппетит?
Уоски к миссис Тибс, которая, разумеется, выразила полное согласие. -
Впрочем, полагаясь на всеблагое провидение, я надеюсь, что с нашей помощью
она еще поправится.
когда она еще поправится.
обильное питание, и самое главное - беречь наши нервы; нам ни в коем случае
нельзя поддаваться нашей чувствительности. Мы должны пользоваться всем, чем
можем, - заключил доктор, пряча гонорар, - и не волноваться.
садился в свой экипаж.
загремели, увозя доктора Уоски дурачить других страждущих дам и
прикарманивать новые гонорары.
и поскольку все обеды там бывали обычно похожи один на другой, мы не будем
утомлять наших читателей подробностями хозяйственной жизни этого заведения и
прямо перейдем к событиям, сообщив предварительно, что таинственный
обитатель задней гостиной был ленивым себялюбцем и ипохондриком, который все
время жаловался на свое здоровье и никогда не болел. Его характер во многом
напоминал характер миссис Блосс, и поэтому между ними вскоре завязались
самые дружеские отношения. Мистер Гоблер был высок, худ и бледен, вечно