первую же лунную ночь они яростно накинулись друг на друга,
словно в первый раз познали любовь. Но Анхелес Альфаро уехала
из города точно так же, как и приехала, увезя свое нежное лоно
и виолончель, с которой грешила, уехала на океанском пароходе
под знаменем забвения, и единственное, что осталось от нее на
ночных лунных террасах, - прощальный взмах белого платка, точно
голубь на горизонте, одинокий и печальный, как в стихах на
Цветочных играх. С нею Флорентино Ариса понял то, чем давно
безотчетно страдал: оказывается, можно быть влюбленным сразу в
нескольких и любить их всех с одинаковой сердечной болью, не
предавая ни одну. Одинокий в толпе на пристани, он тогда
подумал в приступе ярости: "В сердце закоулков больше, чем в
доме свиданий". Он обливался горькими слезами, расставаясь с
ней, однако не успело судно скрыться за горизонтом, как память
о Фермине Дасе снова целиком завладела его сердцем.
провел всю предыдущую неделю, но оранжевый свет в окне ее
ванной комнаты оповещал, что войти нельзя: кто-то его опередил.
Кто-то - мужчина или женщина, - потому что Андреа Варон не
вникала в детали, когда дело касалось любовного переполоха. Из
всех, значившихся в его списке, она одна зарабатывала на жизнь
своим телом и работу эту делала по своему вкусу и без всяких
сутенеров. В хорошие свои годы она сделала легендарную карьеру
тайной куртизанки и заслужила боевое имя - Матерь Всемдающая.
Она сводила с ума губернаторов и адмиралов, на ее плече плакали
военные и литературные вельможи, и те, что были не так
знамениты, как им казалось, но и знаменитые - тоже. А президент
Рафаэль Рейсе всего за полчаса, проведенные у нее в спешке, в
один из двух случайных наездов в город, назначил ей пенсионное
содержание, как ответственному чиновнику Министерства финансов,
где она, разумеется, не служила ни дня. Дары наслаждения она
раздавала щедро, насколько хватало тела, и хотя о ее
неприличном поведении знали все, никто не мог выставить против
нее убедительных доказательств, потому что знатные сообщники
ограждали и защищали ее как собственную жизнь, ибо понимали,
что не она, а они больше пострадают от скандала. Ради нее
Флорентино Ариса нарушил свой священный принцип не платить, а
она нарушила свой - не ложиться задаром ни с кем, даже с
собственным мужем. Они договорились о символической плате -
песо за каждый раз, но она не брала у него денег, и он не давал
ей их в руки: он опускал их в поросенка-копилку, пока там не
накапливалось достаточно, чтобы купить какую-нибудь заморскую
безделицу у Писарских ворот. У нее было убеждение, что
чувственность необыкновенно обостряется от клизм, к которым он,
страдавший запорами, прибегал, и она решила для остроты
наслаждения ставить клизмы и себе; и они ставили себе клизмы в
поисках острых любовных ощущений.
дерзких встреч единственной каплей горечи была встреча с
ненормальной Сарой Норьегой, которая окончила свои дни в
сумасшедшем доме "Божественная пастушка", декламируя такие
разнузданно непристойные стихи, что ее следовало изолировать от
других сумасшедших, дабы не сводить их с ума еще больше. Когда
же на Флорентино Арису возложили ответственность за Карибское
речное пароходство, у него не стало времени, да и достаточного
желания искать новые замены для Фермины Дасы: он уже знал, что
она незаменима. Постепенно он ограничился старыми, устоявшимися
связями и спал со своими возлюбленными, пока те были в силах,
пока могли, пока были живы. В воскресенье на Троицу, когда умер
Хувеналь Урбино, у него оставалась только одна,
одна-единственная, которой едва исполнилось четырнадцать лет и
которая, как никакая другая до нее, умела сводить его с ума
своей любовью.
приморского городка Пуэрто Падре, семья доверила ее
покровительству Флорентино Арисы, с которым они находились в
признанном кровном родстве. Они послали ее учиться по
правительственной стипендии на старшую школьную учительницу,
дав ей с собою узел с постелью и обитый жестью сундучок,
казавшийся кукольным, и в ту минуту, когда она сошла с парохода
в белых носочках и с золотистой косою, его пронзило ужасное
предчувствие, что они вместе проведут не одну воскресную
сиесту. Она была совсем ребенком: щербинки на зубах и сбитые,
как у первоклашки, коленки, но он сразу же разглядел, какой
женщиной она скоро станет, и воспитывал ее для себя целый
долгий год, водил по субботам в цирк, а по воскресеньям - в
парк есть мороженое, ходил с ней на детские праздники и
полностью завоевал ее доверие, ее нежную привязанность и
ласково, как добрый дедушка, вел ее за руку на тайный убой. Для
нее все случилось сразу: раскрылись врата на небо. Она
расцвела, купаясь в счастье, появился стимул для занятий -
всегда быть первой, чтобы не лишиться разрешения выйти из
интерната на субботу и воскресенье. А он - словно вдруг нашел в
бухте старости потаенный чудесный причал. После стольких лет
многочисленных и расчетливых любовей чистый и нетерпкий вкус
невинности обладал извращенно-обновляющим очарованием.
должна вести себя юная девушка, готовая открыть жизнь под
руководством почтенного человека, которого уже ничем не
удивишь, а он прекрасно осознавал, что оказался в роли, которой
страшился в жизни больше всего: престарелый возлюбленный. Он
никогда не видел в ней Фермины Дасы, хотя сходство бросалось в
глаза: возраст, школьная форма, коса, легкая поступь,
горделивый и непредсказуемый нрав. Более того: саму мысль, что
Фермина Даса может быть заменена, - мысль, такую
соблазнительную для человека, ожидающего любви, как милостыни,
- вымело начисто. Она нравилась ему за то, какой была, и в
конце концов он полюбил ее такою, какой она была, полюбил
жаркой закатной любовью. С ней единственной он принимал
чудовищные меры предосторожности, боясь, как бы она не
забеременела. После первых же встреч для обоих не было другой
мечты, кроме воскресных вечеров вдвоем.
он приезжал за ней на шестицилиндровом "Гудзоне",
принадлежавшем Карибскому речному пароходству, и, случалось, в
дни, когда не было солнца, они открывали верх и ездили по
берегу, он-в неизменной мрачной шляпе, она - хохочущая, обеими
руками придерживая на голове матросскую школьную шапочку, чтобы
не унесло ветром. Кто-то говорил ей, чтобы она не бывала со
своим покровителем дольше необходимого, чтобы не ела ничего,
что он уже попробовал, и не приближалась к нему так близко,
чтобы его дыхание могло коснуться ее, ибо старость - заразна.
Но ей все было нипочем. Обоих, казалось, совершенно не трогало,
что о них подумают другие: все знают, что они в родстве, а
полярная разница в возрасте ограждает от подозрений.
отдыхали после любви, когда услыхали звон колоколов. Флорентино
Арисе пришлось взять себя в руки - так бешено заколотилось
сердце. Когда он был молодым, ритуальный звон по покойнику
включался в стоимость погребения, и только совсем бедным
отказывалось в торжественном обряде. Но после нашей последней
войны, на перекрестье двух веков, режим консерваторов упрочил
прежние колониальные порядки, и торжественные погребения стали
так дороги, что лишь самые богатые могли их оплачивать. Когда
умер архиепископ Эрколе де Луна, колокола по всей провинции
звонили без перерыва девять дней и ночей, и общественность была
так возмущена, что преемник исключил из церемонии погребения
ритуальный звон, оставив его только для самых именитых
покойников. Поэтому, услыхав звон соборных колоколов в четыре
часа дня в воскресенье на Троицу, Флорентино Ариса словно вдруг
увидел призрак давно ушедшей юности. Однако ему даже в голову
не пришло, что этот колокольный звон означает то, чего он
страстно желал столько лет, с того самого воскресенья, когда
увидел Фермину Дасу на шестом месяце, выходящей из церкви после
главной службы.
очень крупная акула, коли по ней звонят соборные колокола.
Ариса не очень разбирался в церковных делах и в церковь не
ходил с тех времен, когда на хорах играл на скрипке вместе с
немцем, который помимо того обучил его и телеграфной науке и о
дальнейшей судьбе которого он толком ничего не знал. Однако он
точно знал, что на Троицу колокола так не звонят. Ему было
известно, что в городе есть покойник. Этим утром к нему домой
приходила делегация из карибских беженцев сообщить, что нынче
на рассвете Херемия де Сент-Амур был найден мертвым в своем
фотоателье. И хотя Флорентино Ариса не был его близким другом,
со многими беженцами он приятельствовал, те всегда приглашали
его на свои встречи и праздники и, конечно же, на погребения.
Посняков Андрей
Самойлова Елена
Сертаков Виталий
Каргалов Вадим
Конан-Дойль Артур
Орловский Гай Юлий