Чтение 72–й страницы книги ~Три товарища~

- Завтра, - сказал он.

На секунду мне показалось, что почва уходит у меня из-под ног. Воздух
был как вата и липнул к легким. Потом это ощущение прошло, и я спросил,
насколько мог, спокойно, каким-то далеким голосом, словно спрашивал
кто-то другой:

- Разве ее состояние так резко ухудшилось? Жаффе решительно покачал
головой и встал.

- Если бы оно резко ухудшилось, она вообще не смогла бы поехать, -
заявил он хмуро. - Просто ей лучше выбраться отсюда. В такую погоду она
все время в опасности. Всякие простуды и тому подобное...

Он взял несколько писем со стола.

- Я уже все подготовил. Вам остается только выехать. Главного врача
санатория я знал еще в бытность мою студентом. Очень дельный человек. Я
подробно сообщил ему обо всем.

Жаффе дал мне письма. Я взял их, но не спрятал в карман. Он посмотрел
на меня, встал и положил мне руку на плечо. Его рука была легка, как
крыло птицы, я почти не ощущал ее.

- Тяжело, - сказал он тихим, изменившимся голосом. - Знаю... Поэтому
я и оттягивал отъезд, пока было возможно.

- Не тяжело... - возразил я.

Он махнул рукой:

- Оставьте, пожалуйста...

- Нет, - сказал я, - не в этом смысле... Я хотел бы знать только од-
но: она вернется?

Жаффе ответил не сразу. Его темные узкие глаза блестели в мутном жел-
товатом свете.

- Зачем вам это знать сейчас? - спросил он наконец.

- Потому что если не вернется, так лучше пусть не едет, - сказал я.

Он быстро взглянул на меня:

- Что это вы такое говорите?

- Тогда будет лучше, чтобы она осталась.

Он посмотрел на меня.

- А понимаете ли вы, к чему это неминуемо приведет? - спросил он тихо
и резко.

- Да, - сказал я. - Это приведет к тому, что она умрет, но не в оди-
ночестве. А что это значит, я тоже знаю.

Жаффе поднял плечи, словно его знобило. Потом он медленно подошел к
окну и постоял возле него, глядя на дождь. Когда он повернулся ко мне,
лицо его было - как маска.

- Сколько вам лет? - спросил он.

- Тридцать, - ответил я, не понимая, чего он хочет.

- Тридцать, - повторил он странным тоном, будто разговаривал сам с
собой и не понимал меня. - Тридцать, боже мой! - Он подошел к письменно-
му столу и остановился. Рядом с огромным и блестящим столом он казался
маленьким и как бы отсутствующим. - Мне скоро шестьдесят, - сказал он,
не глядя на меня, - но я бы так не мог. Я испробовал бы все снова и сно-
ва, даже если бы знал точно, что это бесцельно.

Я молчал. Жаффе застыл на месте. Казалось, он забыл обо всем, что
происходит вокруг. Потом он словно очнулся, и маска сошла с его лица. Он
улыбнулся:

- Я определенно считаю, что в горах она хорошо перенесет зиму.

- Только зиму? - спросил я.

- Надеюсь, весной она сможет снова спуститься вниз.

- Надеяться... - сказал я. - Что значит надеяться?

- Все вам скажи! - ответил Жаффе. - Всегда и все. Я не могу сказать
теперь больше. Мало ли что может быть. Посмотрим, как она будет себя
чувствовать наверху. Но я твердо надеюсь, что весной она сможет вер-
нуться.

- Твердо?

- Да. - Он обошел стол и так сильно ударил ногой по выдвинутому ящи-
ку, что зазвенели стаканы. - Черт возьми, поймите же, дорогой, мне и са-
мому тяжело, что она должна уехать! - пробормотал он.

Вошла сестра. Знаком Жаффе предложил ей удалиться. Но она осталась на
месте, коренастая, неуклюжая, с лицом бульдога под копной седых волос.

- Потом! - буркнул Жаффе. - Зайдите потом!

Сестра раздраженно повернулась и направилась к двери. Выходя, она на-
жала на кнопку выключателя. Комната вдруг наполнилась серовато-молочным
светом. Лицо Жаффе стало землистым.

- Старая ведьма! - сказал он. - Вот уже двадцать лет, как я собираюсь
ее выставить. Но очень хорошо работает. - Затем он повернулся ко мне. -
Итак?

- Мы уедем сегодня вечером, - сказал я.

- Сегодня?

- Да. Уж если надо, то лучше сегодня, чем завтра. Я отвезу ее. Смогу
отлучиться на несколько дней.

Он кивнул и пожал мне руку.

Я ушел. Путь до двери показался мне очень долгим.

На улице я остановился и заметил, что все еще держу письма в руке.
Дождь барабанил по конвертам. Я вытер их и сунул в боковой карман. Потом
посмотрел вокруг. К дому подкатил автобус. Он был переполнен, и из него
высыпала толпа пассажиров. Несколько девушек в черных блестящих дождеви-
ках шутили с кондуктором. Он был молод, белые зубы ярко выделялись на
смуглом лице. "Ведь так нельзя, - подумал я, - это невозможно! Столько
жизни вокруг, а Пат должна умереть!"

Кондуктор дал звонок, и автобус тронулся. Из-под колес взметнулись
снопы брызг и обрушились на тротуар. Я пошел дальше. Надо было предупре-
дить Кестера и достать билеты.

К двенадцати часам дня я пришел домой и успел сделать все, даже отп-
равил телеграмму в санаторий.

- Пат, - сказал я, еще стоя в дверях, - ты успеешь уложить вещи до
вечера?

- Я должна уехать?

- Да, - сказал я, - да. Пат.

- Одна?

- Нет. Мы поедем вместе. Я отвезу тебя.

Ее лицо слегка порозовело.

- Когда же я должна быть готова? - спросила она.

- Поезд уходит в десять вечера.

- А теперь ты опять уйдешь?

- Нет. Останусь с тобой до отъезда.

Она глубоко вздохнула.

- Тогда все просто, Робби, - сказала она. - Начнем сразу?

- У нас еще есть время.

- Я хочу начать сейчас. Тогда все скоро будет готово.

- Хорошо.

За полчаса я упаковал несколько вещей, которые хотел взять с собой.
Потом я зашел к фрау Залевски и сообщил ей о нашем отъезде. Договорился,
что с первого ноября или даже раньше она может сдать комнату Пат. Хозяй-
ка собралась было завести долгий разговор, но я тут же вышел из комнаты.

Пат стояла на коленях перед чемоданом-гардеробом, вокруг висели ее
платья, на кровати лежало белье. Она укладывала обувь. Я вспомнил, что
точно так же она стояла на коленях, когда въехала в эту комнату и распа-
ковывала свои вещи, и мне казалось, что это было бесконечно давно и буд-
то только вчера.

Она взглянула на меня.

- Возьмешь с собой серебряное платье? - спросил я.

Она кивнула.

- Робби, а что делать с остальными вещами? С мебелью?

- Я уже говорил с фрау Залевски. Возьму к себе в комнату сколько смо-
гу. Остальное сдадим на хранение. Когда вернешься - заберем все.

- Когда я вернусь... - сказала она.

- Ну да, весной, когда ты приедешь вся коричневая от солнца.

Я помог ей уложить чемоданы, и к вечеру, когда стемнело, все было го-
тово. Было очень странно: мебель стояла на прежних местах, только шкафы
и ящики опустели, и все-таки комната показалась мне вдруг голой и пе-
чальной... Пат уселась на кровать. Она выглядела усталой.

- Зажечь свет? - спросил я.

Она покачала головой:

- Подожди еще немного.

Я сел возле нее:

- Хочешь сигарету?

- Нет, Робби. Просто посидим так немного.

Я встал и подошел к окну. Фонари беспокойно горели под дождем. В де-
ревьях буйно гулял ветер. Внизу медленно прошла Роза. Ее высокие сапожки
сверкали. Она держала под мышкой пакет и направлялась в "Интернацио-
наль". Вероятно, это были нитки и спицы, - она постоянно вязала для сво-
ей малышки шерстяные вещи. За ней проследовали Фрицци и Марион, обе в
новых белых, плотно облегающих фигуру дождевиках, а немного спустя за
ними прошлепала старенькая Мими, обтрепанная и усталая.

Я обернулся. Было уже так темно, что я не мог разглядеть Пат. Я
только слышал ее дыхание. За деревьями кладбища медленно и тускло начали
карабкаться вверх огни световых реклам. Светящееся название знаменитых
сигарет протянулось над крышами, как пестрая орденская лента, запенились
синие и зеленые круги фирмы вин и ликеров, вспыхнули яркие контуры рек-
ламы бельевого магазина. Огни отбрасывали матовое рассеянное сияние, ло-
жившееся на стены и потолок, и скользили во всех направлениях, и комната
показалась мне вдруг маленьким водолазным колоколом, затерянным на дне
моря. Дождевые волны шумели вокруг него; а сверху, сквозь толщу воды,
едва проникал слабый отблеск далекого мира.

Было восемь часов вечера. На улице загудел клаксон.