Чтение 72–й страницы книги ~Мент~

эти макаронники опубликовали большую статью о нашей "тринадцатой", о чем,
разумеется, мы знать не можем - далековато Италия от Урала... У нас так
говорят: наш Тагил как город Сочи, солнце греет, но не очень. Далековато и
от Сочи, и от Рима. Но тут итальянскую статью перепечатала одна из наших
всесоюзных газет, которую называть сейчас не хочу - меня от нее до сих пор
тошнит, такую они нам свинью подложили.

- А в чем, собственно, дело? - спросил Обнорский заинтересованно.

- Может, еще коньячку, Андрей Викторович?

- С удовольствием,- ответил Андрей. Кум налил коньяку... чокнулись без
всяких тостов. Выпили, закусили лимоном.

- А дело в том,- продолжил кум,- что статья называлась "Зона петухов". И
написана была со слов нашего драгоценного Юрия Михалыча Чурбанова. Глупая,
скандальная, клеветническая. В ней наша тринадцатая представлена была
страной дураков, стукачей и пидорюг. И - самое страшное - полста
экземпляров этой газетенки попали в зону. Конечно - беда! Бомба!
Провокация... Через час о статье говорила вся зона. Но мы-то с Иван
Данилычем НИ-ЧЕ-ГО НЕ ЗНАЕМ! Мы на совещании в Свердловске, и никто не
додумался нам позвонить.

А зона забурлила. Смена отказалась входить в производственный сектор. Это
еще не бунт, даже не забастовка, но вспыхнуть может в любой момент. Вы
понимаете последствия?

- Пожалуй, да,- ответил Обнорский.

- Навряд ли вы понимаете, Андрей Викторович... Может быть, и я не понимаю
до конца. (Кум махнул рукой. Видно было, что он даже сейчас, по прошествии
стольких лет, взволнован...) Может, и я не все понимаю. Да... зона бурлит.
Раздаются выкрики уже: где Чурбанов? Где этот урод? А Чурбанова срочно
поместили в ШИЗО. Не с репрессивной целью, как вы понимаете, а дабы
спрятать... хоть за это спасибо.

- Считаете, с ним могли расправиться?

- Если вы имеете в виду - убить, то, разумеется, нет. Кому это нужно? Но
какие-то эксцессы были вполне вероятны... Однако ж организаторы этой
провокации сами растерялись...

- Провокации? - спросил Обнорский с удивлением.

- Андрей! Неужели вы всерьез считаете, что газеты попали в зону по
недосмотру? Вся печатная продукция, поступающая в места лишения свободы,
подлежит цензуре. И цензоры вполне квалифицированно отсекают материалы,
провоцирующие осужденных... Случайность здесь исключена.

- А цель?

- Цель-то? Свалить Жарова. Кое-кому он здорово мешал. Потому и не сообщали
Ивану Данилычу о ситуации, пока один из моих оперов втихаря не вышел в
город и уж из города связался со мной... Мы с Данилычем мчались как
чумовые... вовремя успели. Еще немного - и пришлось бы вводить в зону
войска. А это - такое ЧП, что не дай-то Бог! Даже если один-единственный
человек объявляет голодовку - мы обязаны срочно докладывать Москве. ...А
зона шумит. Как всегда и везде, нашлись крикуны, которым хочется бузы.
Прозвучали крики: бей стекла! Круши! Громи! Ветераны, конечно, пытаются
людей образумить: вы что? Введут войска, дадут "понюхать черемухи",
отоварят дубинками и правых, и виноватых, без разбору... Но обстановка все
равно продолжает накаляться. Вот в такой-то момент мы и приехали. Данилыч
обратился к людям... А его, ты знаешь, слушают. Успокоил. Пообещал:
Чурбанов в зоне не останется, будет этапирован в Свердловский СИЗО.
Журналистов в зону больше никогда не пустят.

Кум замолчал. Лоб прорезали глубокие складки. Видимо, он снова пережил
напряжение того критического момента, когда несколько сот озлобленных
мужиков, подогреваемых крикунами, были в двух шагах от взрыва. История
тюрем вообще, и российских в частности, знает немало бунтов. Последствия
некоторых были ужасны... А ведь очень часто начиналось с событий мелких,
ничтожных по сути своей. Но оборачивалось все большой кровью. Трагедией.
Кошмаром.

- Что же дальше, Валерий Василич? - спросил Андрей. В нем жил инстинкт
журналиста, привычка и потребность добывать информацию. Обнорский сам
удивлялся некоторой абсурдности ситуации: ему только что объявили о
свободе... Ему сказали: ты свободен!.. а он с ходу берет интервью - вместо
того чтобы бежать бегом из зоны, орать песни, смеяться, ходить на руках.

- Дальше-то? Генерал-полковника Чурбанова перевели в СИЗО, где он и
прокантовался до девяносто третьего года, пока Ельцин его не помиловал...
Работал истопником... Вот и все, пожалуй... вот и все.

Обнорский понимал, что многого кум ему не рассказал. Что-то скрыл, что-то
"подретушировал"... Да и рассказывал-то, видно, не просто так, а с
известным умыслом, как бы предупреждая: писать о зоне необходимо с умом, с
чувством ответственности. Неосторожное слово, произнесенное на воле, может
вызвать раздражение. А на зоне - взрыв. Кум улыбнулся, сказал:

- Да ладно... что теперь вам эти лагерные истории? Поди, захотите все это
забыть поскорее?

- Нет, Валерий Василич, не захочу. Это моя жизнь и забывать ее я не хочу,
да и не имею прав...

- Слава Богу, коли так. Я тоже считаю, что человек не имеет права
забывать.- Кум побарабанил пальцами по столешнице.- Ну так что, Андрей
Викторович, хотите нас покинуть прямо сейчас? Я могу вас запросто устроить
в гостиницу без всяких документов... Бесплатно. У меня есть такая
возможность. Переночуете на воле, а утром все оформим.

- Спасибо,- ответил журналист,- но я бы хотел с друзьями попрощаться. А уж
завтра...

- Ну, воля ваша.

Слегка нетрезвого (да еще и вооруженного "самурайским мечом") Обнорского
кум лично сопроводил в отряд. Стоял очень теплый майский вечер, тринадцатая
зона готовилась к отбою. На вахте Обнорского встретил Зверев. Он якобы
курил и трепался с вахтером, но на самом деле ждал Андрея. Вахтер с
интересом уставился на кума, который попрощался с Обнорским за руку. С
интересом втянул носом воздух, когда журналист подошел к Звереву. Хотел
что-то сказать, но не сказал ничего.

- Ну? - спросил Сашка.

- Вот,- выдохнул Андрей густой коньячный запах и протянул Сашке
постановление. Зверев быстро прочитал, посмотрел на Обнорского блестящими
глазами. Потом прочитал еще раз и обнял Андрея за плечи.

- С кумом, значит, пьешь, собака? - шепнул он в ухо.- А с завхозом слабо
нажраться по такому случаю?

- Не слабо,- шепнул в ответ журналист, вооруженный справкой и "самурайским
мечом". Зверев и Обнорский направились в отряд. Вахтер проводил их
подозрительным взглядом, почесал в затылке.

- Не слабо, Саша,- шепнул Обнорский.- Нажремся в три звезды!

* * *

Пили они очень мало - символически - по глотку. Больше разговаривали.

- Вот так, Саня,- сказал Обнорский,- уже через два-три дня я смогу начать
проверку того, при каких обстоятельствах господин Медынцев получил в
подарок тот порноальбомчик. И главное - от кого?

- Из Торонто будешь проверку проводить? - спросил Зверев.

- Какое на хрен Торонто? Очнись, Саня... Я еду в Питер, домой.

- Ты уверен? - сказал Сашка, поигрывая "самурайским мечом".

- Да,- ответил Андрей твердо,- уверен.

- А я нет.

- Почему же?

- А потому что дамочка вложила за тебя свои миллионы... Фактически она тебя
купила. И теперь захочет получить свою собственность на блюдечке с голубой
каемочкой, да еще и перевязанной лентой с бантиком. С доставкой на дом, в
город-герой Торонто.

- Брось, Саша... Катя купила не меня, а свободу для меня. И она совсем не
тот человек, чтобы выставлять какие-то требования. Ты же ее не знаешь.

Зверев плеснул в кружки немного водки, показал глазами: давай.

- Давай,- кивнул Обнорский.- За что?

- А все за то же: конец срока неизбежен, как социалистическая революция
трудящихся.

Обнорский усмехнулся: час назад тот же тост произнес подполковник Петров.
Только про революцию он ничего не сказал... выпили.

- Так что, Саша, скоро я буду дома... День-другой отдохну - и за работу.
Давай-ка обсудим наши первоочередные шаги.

- Давай обсудим,- согласился Зверев.- Хотя я думаю, что твои "друзья" на
воле ждут тебя с большим нетерпением и уже начинают готовить твой отъезд в
Забугорию... к израильско-шведско-канадской тетушке, которая выкупает
русских журналистов и сидит на мешке с баксами.

- Шестьдесят миллионов в один мешок не сложишь...

- Это точно, не сложишь...

- Ладно, опер, не пыли. Давай-ка лучше поговорим о деле.

- Давай, инвестигейтор,- сказал Зверев, отодвинул в сторону водку и
закуску, положил на стол лист бумаги.- Смотри и запоминай.

Около полутора часов бывший опер Александр Зверев инструктировал журналиста
Андрея Обнорского. Работалось им легко: Зверев толково излагал, а Обнорский
быстро схватывал, вычленяя суть. На свободе, в Питере, ему предстояло
заняться тем, что на официальном языке называется "оперативно-розыскной
деятельностью". Добавим: незаконной. После того как предполагаемые детали
(только предполагаемые, наверняка в таких случаях сказать ничего нельзя)
были обговорены, Обнорский выучил наизусть два контактных телефона... В
случае необходимости он мог бы обратиться за помощью по этим номерам.

* * *

...На следующий день он покинул зону. Зверев проводил его до той черты, до
которой допускают зэка. В уральском небе сверкало солнце. Лучи падали на
металлические лабиринты Красной Утки, нагревали их. Щелкнул электропривод
замка... Обнорский последний раз обернулся. Он посмотрел на Зверева темными
напряженными глазами. Сашка подмигнул... Удачи тебе, журналист!.. И тебе
удачи, опер! Держись.