Чтение 72–й страницы книги ~Осколки великой мечты~

пригласил еще двух оперов, одетых по-простецки, следовать за ним.

Шагнул в гостиную.

Там уже скучал автоматчик.

Одна дверь из гостиной вела в спальню.

Человек в штатском прошел туда, осмотрелся.

Космическое убранство.

Черные шелковые простыни. Реалистический портрет хозяина в тяжелой
золоченой раме.

Заглянул в ванную. Еще теплая.

Вернулся в гостиную. За другой дверью открывалась анфилада комнат.

Сначала - полупустой зал с натуральным камином (как только пожарные
позволили?). У камина торчит "маска" с автоматом.

Далее - еще одна дверь.

Человек в штатском шагнул туда. Кабинет. Огромный письменный стол.

Над столом - портрет, очевидно, парный тому, что висит в спальне.

Видно, работы того же художника.

Но этот портрет куда симпатичнее, потому как на нем изображен не
пятидесятилетний мужик с залысинами и крохотными глазками, а юная девушка в
открытом платье с большой бриллиантовой брошью на груди. Глаза девушки
сверкают, словно бриллианты.

- Похоже, хозяйка, - пробормотал про себя штатский. - Да, этот Соломатин
разбирается в бабах... Знает, кого покупать...

Штатский подошел к письменному столу.

На столе одиноко лежала тонкая стопка бумаг.

Он перелистал ее.

Контракты, договоры о вознаграждении...

Названия заграничных банков...

Десяти-и двенадцатизначные номера счетов...

Штатский вгляделся в фамилии.

Присвистнул.

Пробормотал: "Однако!" Затем воровато оглянулся - автоматчик в маске
стоял у дверей как истукан и глядел, казалось, в сторону.

Тогда штатский быстренько взял документы со стола, сложил их вчетверо и
сунул во внутренний карман своей черной кожаной куртки.

Ночь с субботы на воскресенье Полонский - Владик? - раздался в трубке
томный юный голос.

- Я. - Полонский медленно просыпался.

- Здравствуй, мой одуванчик.

- Инночка! Ты откуда? Тебя так хорошо слышно!

- Раз меня хорошо слышно, - усмехнулась она, - значит, я звоню издалека.

- Ты все-таки удрала! Я так рад.

- Ну, как тебе там спится? Ты один?

- Один, моя хорошая, один.

После тебя никого не хочется.

Все остальные бабы по сравнению с тобой пресные, как вареный лук.

- Приятно слышать. - Хохоток.

- А ты одна?

- Нет.

Справа от меня лежит Жан-Поль, а слева...

- Она сделала паузу и промурлыкала чарующим голоском:

- Слева, о - о! Жерар...

Профессор почувствовал, что, несмотря на бог знает сколько миль,
разделяющих их, от ее чарующего голоска в нем просыпается желание.

- Те самые Поль и Жерар? - спросил он хрипло.

- А ты как думал!..

- Они же старики.

- А я люблю мужчин в соку, в возрасте. Ты разве этого еще не понял?

- Ты имеешь в виду своего супруга?

- Не говори мне об этом козле.

- Значит, ты подразумеваешь меня. Смешочек, воркование:

- Конечно, тебя, мой милый, мой любименький... Мой Вла-адик...

- Когда мы увидимся?

- Приезжай.

- Когда и куда?

- Это я тебе потом скажу. А ты скажи, как меня любишь.

- Очень. Очень люблю мою длинноногую кошку, мою сладкую лапку.

- Скажи, куда ты меня целуешь.

- В ушко.

В маленькое красивое ушко.

А потом ниже, в шейку, а потом еще ниже, в плечико, а потом в грудь...

- Ну, хватит, хватит, зацеловал!..

- Эй, говори, где ты, я немедленно к тебе вылетаю. Первым же рейсом.

- Подожди, подожди, еще не время. Пусть все уляжется. Повидаешь меня еще.

Приедешь...

- У тебя там все в порядке, милая?

- Более чем.

- Ты немножко выпила?

- Не то слово!

Еще как выпила!..

За свое освобождение!..

Ладно, пожелай мне спокойной ночи. Я тебе еще позвоню.

- Когда?

- Может быть, завтра. Или через неделю.

- Скажи: где ты?!

- Спокойной ночи, милый Владичек.

Положила трубку.

Остолбенелый Полонский стоял, голый, посреди своей спальни. Включил свет,
глянул на часы.

Половина третьего ночи.

Откуда же она звонила, негодница?

И когда позвонит еще?

Воскресенье, 22 октября

День Ника

- ..А ты скажи, как меня любишь.

- Очень. Очень люблю мою длинноногую кошку, мою сладкую лапку.

- Скажи, куда ты меня целуешь.

- В ушко.

В маленькое красивое ушко.

А потом ниже, в шейку, а потом еще ниже, в плечико, а потом в грудь...

- Ну, хватит, хватит, зацеловал!..

- Эй, говори, где ты, я немедленно к тебе вылетаю. Первым же рейсом...

Ника выключила диктофон.

Частный детектив Павел Синичкин сидел в особняке в кабинете Ники
Колесовой.

Сидел себе на кожаном диванчике и равнодушно-целомудренно смотрел в
сторону.

- Это то, что ты хотела? - спросил он, по-прежнему не глядя на нее.

- Да-да, именно то. Спасибо тебе, Паша. Вот, возьми, это твой гонорар.

Ника перекинула через стол конверт.

- Гадкое задание, - произнес Павел словно бы про себя. - Надеюсь, больше
у меня никогда таких не будет... И.., извини... Извини, если я тебя огорчил.

Конверт он, однако, взял и сунул во внутренний карман кожаной куртки.

- Пашенька, ты меня нисколько не огорчил. - весело откликнулась Ника. -
Ни на вот столечко.

- Она показала на своем ноготке, на сколько. - Ты меня только порадовал.

"Умеют же эти бабы держать удар, - подумал Синичкин.

- А Ника - вообще прямо-таки железная.

Узнала, что ее любовник путается со шлюхой, с Инночкой какой-то, - и даже
бровью не повела. "Целую в маленькое ушко!.." Другая бы билась в истерике...

А эта - наоборот...

Кажется, она даже обрадовалась. Вот странное создание!..

Действительно, "айрон лэди", - как говорит о ней моя Катя..."

Вечером того же дня. Воскресенье -Соломатин Холод. Вонь. Лязг запоров.

- Стоять! Лицом к стене!

Провернулся ключ в замке. Заскрипела железная дверь.

- Пошел!

Соломатин шагнул за порог камеры.

Он всю субботу и всю половину воскресенья провел в офисе и на складах.
Там шли непрерывные обыски и выемки документов.

Соломатин не возражал, не сопротивлялся.

Молчал.

Его адвокат непрерывно давал интервью телевизионщикам у подъезда офиса.

Наконец к вечеру воскресенья Олегу Петровичу предъявили обвинение: статья
сто пятьдесят девятая, часть третья: мошенничество, совершенное
организованной группой, в крупном размере. Мера пресечения - взятие под
стражу.

Во внутренний двор офиса загнали воронок.

Соломатина в наручниках загрузили туда. Под объективами телекамер, под
вспышки блицев воронок выехал из ворот и умчался...

И вот Соломатин в Бутырках...

Он знал понаслышке о порядках в российских следственных изоляторах и
сразу понял, что те деньги, что отбашлял адвокат тюремщикам, свою роль
сыграли.

Он сторожко вошел в камеру.

Всего-то трое нар; на них - вот чудо!

- не пятнадцать, не десять, а только два человека. Верхняя, третья, - как
это здесь говорят? шконка?