славный парень. Деньжищ - прорва.
удостоверился, что она вошла сквозь все коды, электронно охраняющие их
лестницу, и только тогда, на пороге раскрывшейся двери, попрощался. И Кира
настолько была ему благодарна за человечность, что даже чмокнула в щеку. А
он, будто граф Монте-Кристо какой-нибудь, только улыбнулся этак печально и
сказал: <Я все равно буду надеяться>.
вместе с матерью - после того, как зимой мать в гостях накурилась какой-то
дряни, он ее одну не оставляет, таскает с собой - уехали в столипу с
документами из мэрии проворачивать какую-то очередную супермахинацию -
для города и для себя. Там Кира оставляла один носочек, там другой, там
платье, там лифчик, а в ванну тем временем, соблазнительно дымясь,
набиралась горячая, отфильтрованная специальным ароматизирующим
фильтром вода.
будет надеяться - три любовницы у него уже, говорят; и четвертая ему, прямо
скажем, не позарез нужна. Может и подождать. А все-таки славный парень. Но
ей почему-то было очень грустно. Наверное, от усталости, от бессонной ночи -
после веселья всегда тоска. Но в последнее время ей все время было как-то
уныло, одиноко - и после веселий, и перед... по правде сказать, даже во время.
Кого-то не хватало, просто до боли не хватало, только она не могла понять кого
- все вроде есть, кого можно представить. Вообразить. Значит, не всё я могу
вообразить, думала она, пробуя стройной ножкой воду, а потом со
сладострастными вздохами и стонами медленно опускаясь в ванну. Кого-то не
хватало ей очень, кого-то не было. И судя по всему, не будет. Да. Раз она даже
вообразить не могла, кого не хватает - значит, даже непонятно, чего ждать и
что искать. <Виконт оторвался от ее губ и, безмятежно улыбнувшись, одним
легким, изящным движением извлек шпагу из ножен>, вспомнила она
белиберду, читанную вчера за завтраком. Это, что ли? Нет, даже не это - хотя
уж дальше от реальной жизни вроде и ехать некуда... Но это просто белиберда.
А вот... Что? Непонятно. Она придирчиво, с требовательной любовью
разглядывала сквозь голубую, кристально чистую воду свое тело. Очень даже
ничего. Вполне уже женщина, и женщина в высшей степени аппетитная. Дать
уже Вальке, что ли?
и с наслаждением стащил пиджак. От пота Карамышев был мокрый, как мышь.
Духота и нервы, и переполненный транспорт. Сначала в душ. Он раздернул
удавку непременного галстука - никогда он не мог понять тех, кто ходит в
институт, словно на приусадебном участке чаи гоняет: свитерок, джинсики...
шпана шпаной! - и принялся расстегивать рубашку.
кухне Верочка уже бежала к нему навстречу. Он обнял ее, с наслаждением
чувствуя, какая она все еще стройная и преданная; она с удовольствием
поцеловала его в подбородок.
и, боюсь, вонючий. В автобусе об доктора наук, равно как и заведующего
лабораторией, только что ноги де вытирали.
Прислонилась плечом и головой к косяку двери. - Отличное самочувствие, -
отрапортовала она, с привычной внимательностью> следя, как Карамышев вы-
прастывается из липнущей к влажной коже рубашки, потом стряхивает
штанины с ног; сначала с одной, потом с другой... - Выше тридцати семи и
трех сегодня не поднималась. Витамины ела.
пара дней - и человеком станешь.
<Арик>! Пока она говорит так, подумал Карамышев, мы не состаримся.
ванной. - Зарплату опять не дали, и теперь уже и не обещают. Институт
получил только треть бюджета. И знаешь, слух идет, что зато - зато! - город
нам иск предъявил за весь год. За воду, электричество... знаешь на сколько?
коммунальные удобства мы, оказывается, должны в восемь с половиной,
кажется, раз больше, чем вообще весь наш бюджет за этот самый срок.
головой, и ее прекрасные, тяжелые черные волосы, одним видом своим
навевавшие Карамышеву что-то из романтичных и жутких и весьма, надо
сказать, возбуждающих сказок о царице Тамаре, заходили из стороны в
сторону. - Честное слово, пока всякие министерства обороны и комитеты
безопасности за нами присматривали, жить и работать по-коммунистически
было гораздо легче.
хлесткую раскаленную струю. Симагинские точки, думал он, симагинские
точки... Почему же вы открываться-то перестали, стоило Симагину уйти?
Булгаковщина какая-то, роковые яйца... профессор, понимаете ли, Персиков.
Нет, конечно. Просто я чего-то не понимаю.
день был холодный, и все полотенца сушились на кухне над плитой. Но
Верочка, лапочка, про это вспомнила раньше, чем Карамышев заметил
отсутствие своего купального полотенца на подобающем ему крючке, и
торжественно внесла его к Карамышеву в ванную, как только услышала, что
вода перестала течь; и принялась сама вытирать Карамышева всего с головы до
ног, а он только барственно стонал и нежился от души. А пока все это
происходило и длилось, вернулся с гулянки Олежек.
благостного, распаренного Карамышева в истертом почти до сквозного
свечения халате. - Я все спросить тебя хочу - что такое ширево?
принимают или колются... они это называют: ширяться... чтобы совсем
поглупеть. Понимаешь, Олежек, - сам увлекшись, он принялся развивать
мысль дальше, - они все-таки немножко чувствуют, что дураки, что ничего им
не интересно, никого они не любят, и очень этого стесняются. И ширяются
дурью, чтобы совсем поглупеть - так, чтобы уже и ни вот на столечко не
чувствовать, что они дураки. Усек, дружище?
Олег со взрослой обстоятельностью. - Его кореша на лето все разъехались, а
одному ему скучно. И он то и дело говорит: ширево. А я не понимаю.
перекусим, чем Бог послал, со мной переслал. Ничего особенного не обещаю,
но брандахлыст, который не слишком перенапрягает наш бюджет, я сварганить
все-таки ухитрилась. Только это надо растянуть на пять дней, поэтому порции
строго ограничены. Сама наливаю, сама слежу.
половник и принимаясь разливать суп по тарелкам.
наперевес и принюхиваясь. Брандахлыст пахнул неплохо. Олег, тщательно
копируя все его движения, тоже взял ложку и уселся напротив отца. - Что
пишет?
солнышке погреться и винограда поесть. Может, сдюжим, Арик, а? Очень
хочется. Я там сколько лет не была...
сейчас один билет стоит?
границу едем, то - за счет приглашающей стороны...
умный выискался! Это тебе не Германия! - И с великолепным грузинским
прононсом вдруг заговорила: - Ми - савсэм бэдная страна! Такой-та цар ка-
торый год палучку нэ платыл, ур-род!
так, что уронил ложку в тарелку. Он ужасно любил, когда мама говорит с
акцентом. И пока Верочка выуживала его ложку, волнами гоняя суп влево-
вправо, он дергал ее за рукав и возбужденно требовал:
на бис.
сразу понял, что чувствует себя сегодня утром на редкость хорошо. Как будто
вчера весь день в бору гулял да в лесных озерах купался, а не сидел на
прокуренной кухне Ляпишева с то и дело наполняемой рюмкой в руке.
больше было негде. Неудержимая поступь демократии перевела литературу,
вместе с прочими мало нужными народу интеллигентскими забавами, на
самоокупаемость - материальную поддержку великой России получали теперь,
похоже, только те, кто по-великому ее обворовывал, но все равно не успевал ук-
расть столько, сколько ему нужно; те же, кому воровать было нечего, должны
были самоокупаться. С этого момента встречаться друг с другом и с
Лукин Евгений
Куликов Роман
Суворов Виктор
Корнев Павел
Прозоров Александр
Плотников Александр