Чтение 73–й страницы книги ~Восставшая из пепла~

пребывали не в лучшей форме. Я подумала, что могут возникнуть какие-то
сложности с паролями, которых мы не знаем, но они, очевидно, начисто
забили обо всем подобном.

- Стой! - к нам, пошатываясь, подошел ближайший, бывший, похоже,
главным. - Стой, надравшийся сукин сын. Стой, стой, стой. Что там у тебя
за седлом?

Говорил он на своего рода армейском жаргоне, ставшем чуть ли не
самостоятельным языком.

- Баба, - отозвался Мазлек и предложил ему стеклянную бутылку.

Солдат выпил, рыгнул и посмотрел на меня.

- Белханнорка, - определил он.

- Совершенно верно, - подтвердил Мазлек, - и вполне готовая заставить
меня забыть об этом.

- Видно немногое, - сказал солдат, - но, по-моему, она с икрой.

- Меня это мало трогает. Она ведь не скажет, что это мой, если мы
опять заедем сюда, не так ли?

Солдат поднял руку и принялся исследовать меня, и я почувствовала,
как напряглось тело Мазлека. Я слегка шлепнула его.

- Разве я говорила, будто принадлежу тебе, солдат? - спросила я
Мазлека. - Всего лишь за то, что ты подвез меня? Вот этот, сразу видно,
милый парень, - я потрепала солдата по щеке, и этот дурак улыбнулся во
весь рот. - Мы ненадолго выезжаем за ворота. Почему бы тебе не отправиться
с нами?

- За ворота? - с сомнением переспросил он. - А почему не здесь и
сейчас?

- Люблю отбирать и выбирать, - нашлась я. - И, кроме того, неужели ты
хочешь, чтобы этот сброд лез вперед тебя?

Он взглянул на других солдат, снова улыбнулся во весь рот и пошел
впереди коня. Когда он вывел нас за ворота, раздалось несколько криков, но
он велел им заткнуться, что они и сделали, так что никаких осложнений не
возникло.

От ворот тянулась узкая тропа. Платформа здесь переходила в склон,
свободно усеянный подстригаемыми по весне деревьями.

- Здесь годится, - сказал наш сопровождающий.

- Забудь про него, - кивнула я на Мазлека, слезши с коня. Я позволила
солдату увлечь меня в какие-то кусты, где он и приступил к получению того,
что его больше всего интересовало. Мазлек, возможно, проявил излишнюю
быстроту, так как слишком рассердился, но тренированный боец в нем спас
нас; к тому же он был слишком хорошим профессионалом, чтобы напортачить
при всей его ярости. Он внезапно вырос над нами, зажал солдату ладонью рот
и воткнул в него нож. Анашанин умер без звука; Мазлек стащил его с меня и
отшвырнул в сторону.

Я не видела за маской выражения лица Мазлека, но каждая линия его
тела выражала ужас.

- Богиня, я думал, что поспел слишком быстро, чтобы он...

- Неважно, - отмахнулась я.

Он покачал головой и отвернулся.

Мы снова забрались на лошадь и быстро ускакали от стен Белханнора по
деревенским полям в безопасную темноту.

Нам повезло. Примерно час спустя, проезжая тянувшимися от подножья
горы зарослями кустарника, мы нашли другую лошадь, близнеца первой, легко
пойманную на приманку в виде сахарной травы. Усевшись по отдельности, мы
поскакали рысью и встречали рассвет не останавливаясь.

Белханнор сделался теперь лишь силуэтом на горизонте, вырезанной из
слоновой кости фигурой, со все еще висевшей над ее головой струйкой дыма,
похожей на грозовую тучу. Мы сделали привал в роще кривых колючих деревьев
и развели небольшой костер. Мазлек стащил с себя анашские тряпки и опять
надел мягкую тунику стального цвета и маску нижестоящего гражданина.
Теперь мы сделались всего лишь беглецами из Белханнора, одной парой из,
вероятно, целой сотни, направлявшихся, наверное, в разрушенный Ораш в
ожидании, пока можно будет спокойно вернуться домой.

Мазлек извлек из седельной сумки небольшой короб, и я поняла по его
стеснительности, что там должно находиться.

- Мазлек - тихо сказала я, - я могу много дней обходиться без пищи.
Снабжай себя, сколько хочешь.

Он кивнул, но есть ушел за деревья. Он не дрогнул от моего
откровенного заявления, но даже при таких обстоятельствах вбиваемые всю
жизнь табу не могут так быстро улетучиться, если они вообще могут когда-то
улетучиться.

Позже мы продолжили путь, скача с постоянной, но неспешной скоростью.
Окружающая местность казалась мне совершенно незнакомой - в последний раз
я видела ее под снегом и сквозь туман лихорадки. Тем не менее, путешествие
получалось странное, эта езда обратно по ранее пересеченной мной местности
- я в первый раз возвращалась в какое-то место, до которого требовалось
добираться дольше одного дня. Почва под копытами лошадей сделалась теперь
тепло-коричневой с многочисленными пятнами зелени. Сумрак надвигался
медленнее, и птицы на заре звенели, словно колокольчики. Лисье логово
среди зарослей папоротника-орляка - и лисица с белыми пятнами на рыжей
шерсти, все еще наполовину в зимней шубке.

Прошло пять-шесть дней, и Мазлек сообщил мне, что мы едем не к Орашу,
как я думала, а сворачиваем теперь на восток к гряде холмов. А за этими
холмами - горы, часть великой цепи первозданных детей, потянувшихся ввысь
из южной земли. Дальше к северу они сливались с Кольцом, рассекаемые
только голубой водой, Алутмисом. К северо-востоку они теряли свои пики на
скалистых равнинах, тянувшихся от Эшкорек-Арнора, Города Белой Пустыни.

- Самая лучшая для нас дорога, - заверил Мазлек. - Если кто-то
последовал за нами, разыскивая тебя, то они предположат, что мы поедем
открытым путем - обратным тому, каким пришла армия.

- Д_о_р_о_г_а_? - переспросила я. - Через эти горы есть дороги?

Похоже, что были, хотя и древние, ускользающие, непроходимые зимой
проселочные дороги прежних обитателей гор, исчезнувших, как и Сгинувшие,
много веков назад. Мазлек казался достаточно уверенным, но мною овладело
дурное предчувствие. Страшилась я не дороги, а конечной цели -
Эшкорек-Арнора. Сама не зная почему. Вероятно, меня преследовала тень
Джавховора Эшкорека - той встревоженной черепахи, что чересчур далеко
высунула шею из панциря. Того храброго, перепуганного человека, который
закричал на меня за столом Совещания в За, а затем умер на площади от
вонзившегося в мозг куска черепицы - примера силы Вазкора. Однако
страшиться незачем - там теперь новый владыка - человек Вазкора.

На одиннадцатый день нашего пути мы въехали в предгорья и оставили
долину неудачи позади. Нам встретились деревня-другая, где Мазлек мог
отойти в сторонку с черноглазым вождем и вернуться с узелками еды. Я ела
самую малость каждый седьмой или восьмой день, и мой избалованный желудок
каждый раз бунтовал, причиняя страшные боли. Самой худшей бедой была
постоянная усталость. Несколько раз я засыпала в седле и только чудом не
падала, пока какой-нибудь толчок не будил меня вновь. Каждую ночь -
шестичасовой привал. Мы не устанавливали каких-либо караулов, хотя Мазлек,
думаю, спал мало. Как караульная я была совершенно бесполезна, я не могла
долго оставаться с открытыми глазами. Это сердило меня, но я была
беспомощна; такой меня сделало находившееся во мне существо.

Но никакой погони, похоже, не устраивали. Вероятно, беглая
сука-ведьма-шлюха-богиня не шибко интересовала их. Похоже, они даже не
потрудились преследовать Вазкора, а просто поверили известию, что он
погиб. Дураки. Трудно сказать, где он был и что поделывал, но я, по
крайней мере, знала, что погибнуть он не мог, мой брат, с его
самоисцеляющейся кожей.

За холмами поднимались горы, сгрудившиеся, неограненные аметисты,
тускло светящиеся на фоне мягких весенних небес.

Я стала сознавать, что что-то ищу, во сне и наяву, мой мозг
перепахивает сам себя, пытаясь что-то вспомнить. Любопытная вещь - этакое
ощущение поиска без известной цели.

И они в конце концов оказались добры к нам, эти горы. Лошади с их
уверенными мохнатыми маленькими ногами справлялись хорошо и наслаждались
пучками раскалывавшей камень ледянисто-зеленой горной травы. Свежие ручьи
и водопады впадали в неглубокие водоемы. Вереск всех оттенков пурпурного
цвета покрывал мехом спящие старые кости.

Сперва шли извилистые проселки, достаточно безопасные, но грубо
высеченные. А потом мы нашли дорогу - широкий и вымощенный проход, и
вымощенный не так, как мостили дороги степей рабы Сгинувших, а маленькими
булыжниками размером с ладонь. На этом пути нас по большей части окружали
с обеих сторон отвесные стены гор, но то слева, то справа, то тут, то там
открывалась страшная пропасть, рваные каскады скал, рушащиеся в бесплодные
долины. Чем дальше мы ехали, тем заброшенной становилась дорога. Вскоре
зелень и вереск совсем исчезли. Мы поплатились за наш безопасный проход
созерцанием уродства.

К вечеру, наверное, на пятый день в горах мы проехали мимо ветхой
маленькой лачуги футах в двадцати от дороги. По склону к нам тянулось
полубесплодное поле, а неподалеку от двери прислонились для опоры друг к
другу три-четыре отчаявшихся дерева. В поле работали два старика, оба кожа
да кости, в лохмотьях, с развеваемыми ветром длинными светлыми волосами.
Это не темнокожие, а, надо полагать, отверженные из числа горожан. Один