врачом или коллегой-журналистом) менторский тон. Сколько неграмотных слов мы
и сами произносим и слышим, это прост е м у непостижимо, как любил говорить
легендарный военный фотокорреспондент "Правды" Яша Рюмкин!
слово "еретик" произносится с ударением на "и", куда уж мне учить других
грамотности? Тем более что из множества знаков препинания только один
пользуется моей симпатией. "Восклик" - командует, как часовой: "руки
вверх!"; точка - знак спокойный, но бессмысленный, всего лишь дает паузу для
вдоха-выдоха; многоточие - мнимомышление; запятая с двоеточием - жди
перечисления с вариантом "чего изволите"; а вот самый достойный знак в моем
ощущении - вопросительный. Иногда говорю студентам моего журналистского
семинара: "Чем отвечать на мои вопросы, задавайте мне собственные, в них
больше сведений о вас и больше содержания. Отсюда следует мое предложение
читателю: мы будем размышлять об отечественной словесности. Вопросы мои
будут, но ответы на них каждый сам себе даст. Захочет потом себя проверить?
"пэсменники-журналисты", как надо правильней говорить: "Статосрат или
сратостат"? Мы с папой и старшим братом, видя "покупку", начинаем смеяться,
а мама, вполне удовлетворившись нашей реакцией, невозмутимо советует:
"Спокойно произносите: дирижопель"!)
ли сказать о двух больших разницах или она одна? играть на бильярде или в
бильярд? переполнен до отказа или заполнен? звґонит ли телефон или звонґит?
свет тухнет или гаснет? учители или учителя? инженера или инженеры? свекла
или свёкла? ихний или их? срґедства или средствґа? астрґоном или астронґом?
деньгґами или дґеньгами (было бы их побольше!)? влазить или влезать? отпуски
или отпуска? сойти с рельсов или с рельс? зґаняться или занґяться? из Москвы
или из города Москва? мышлґение или мґышление? подтверждаю о том или то?
разбирательство (словесное, а не техническое!) или разборка? осґужден или
осуждґен? заявление исковґое или ґисковое? можно ли говорить "расширение
эскалации", смотрибельно, читабельно, волнительно? чтение или чтиво? сбор,
собрание, сборище или тусовка?
мысли и чувства, если ничего в сущности не меняется? Откровенно отвечу, мой
читатель: вы правы. Но верно ли будет называть общество (и вас вместе с ним)
быдлом? Культурный народ чем вооружен? Только терпением, грамотностью и умом
да знанием. Другого оружия я не знаю. Если вы знаете - парируйте. Я принимаю
ваш вызов.
ошеломить, поставить в тупик". Разве не поучительно звучит? И как интересно,
не богохульствуя, читать Владимира Ивановича Даля: роман! Просто "оглумить"
можно! На этом мы оборвем и закончим наш краткий поиск простоты языка и
ясности изложения.
сокрушить соперника своим авторитетом"[5]. Коли так, кто смеет запретить нам
легкомысленно воскликнуть: любой словарь "почище" Цицерона!
"Дирижопель"!
повествование. Однажды у себя дома я обнаружил листочек с почерком мамы,
обеспокоенной, как я понимаю, развитием младшего сына (меня) - тогдашнего
студента второго курса юридического института, а было это в сорок девятом
году (неужто полвека уплыло из жизни, как корова языком слизала?). Так вот,
я прочитал листочек, навсегда запомнил его содержание: это была цитата! Моя
мама с гимназическим образованием собственноручно переписала откуда-то
добытый ею документ, написанный и составленный двадцатишестилетним Петром I
в 1698-м:
своими личными словами, дабы дурь каждого видать было".
если на самом верхнем этаже двадцатого века перед нами в полный рост вдруг
замаячил призрак настоящей беды, имя которой: интеллектуальная,
нравственная, образовательная и моральная деградация нашего общества. Даже
если б мы не по писаному (многочисленными штатными спитчрейторами) говорили
и по их советам поступали, дурь наша все равно вылезала бы наружу, черт ее
подери! Что же с нами со всеми происходит?
ответить на этот вопрос, хотя должен заранее предупредить: ничего нового,
всего лишь напомню старые истины.
значит: не просто следить за развитием сюжета, но и замечать, как авторы
оперируют словом, за счет чего достигают большей выразительности, как строят
повествование, когда и где роняют свое знаменитое бутылочное стекло,
поразительно озаряющее всю картину.
молодому литератору, - если поймете, что решающую роль в работе играет не
всегда материал, но всегда мастер. Из березового полена можно сделать
топорище и можно художественно вырезать прекрасную фигуру человека" [6].
слова, как И. Бунин, Н. Лесков, А. Чехов, Г. Мопассан. У них и надо учиться
журналистам. Мягкости языка - у А. Чехова, и еще его умению писать короткими
фразами, без вводных предложений. Речевому языку, языку говора - у Н.
Лескова, сделав настольной книгой его "Очарованного странника". И. Бунин, по
мнению М. Горького, "очень удобен для очерка сухой точностью своего языка";
его рассказы написаны так, будто он "делает рисунки пером" [7].
Филигранность, отточенность, ювелирная выверенность текста Ги де Мопассана
общеизвестны; к сожалению, иные из нас, сверхпоглощенные содержанием его
произведений, этого не замечают. Надо, конечно, иметь определенное мужество,
чтобы ограничивать себя в читательском удовольствии, профессионально
относясь к творчеству великих мастеров.
самолет, до винтика разбирают чужой, предпочитая наслаждаться не столько
красотой свободного полета машины, сколько линиями на чертеже.
чутье? Есть ли вкус к поиску? Умеем ли мы "ходить в народ"? Часто ли
пользуемся мудростью предков, заглядывая в книги и словари?
литературный язык не похож на речевой: он без "местных примесей", без
натурализмов, без добавок в виде жаргона; он лишен случайного, временного,
фонетически искаженного. Беречь его чистоту, хранить от загрязнения такими
словами, как "лажа", "шамать", "клево", "волынка", наша святая обязанность.
Это с одной стороны. С другой - не следует забывать, что первоисточником
литературного языка все же является разговорный. Он постоянно рождает новые
слова и понятия, особенно бурно в эпоху социальных революций и
научно-технического прогресса. Воздвигать непроницаемые и вечные барьеры
между двумя языками было бы неправильно, да и невозможно: прорыв таких слов,
как "комиссар", "паек", "космонавт", "мероприятие", неизбежен.
языка идет процесс его засорения. Что требуется от нас, журналистов, не без
активной помощи которых осуществляются эти оба процесса? Прежде всего
разборчивость и сдержанность в употреблении уже существующих слов и понятий.
Мы должны способствовать только обогащению и решительно препятствовать
засорению нашего языка. Но и - "зеленая улица" словам, которые прошли через
мощные очистительные сооружения времени!
газетчики, ближе других находимся к возможности реально творить. "Стиляга",
"звездная болезнь", "эхо войны", "малаховщина" и другие понятия, рожденные в
недрах "Комсомольской правды", "обтекатели", так своевременно пущенные в
оборот с легкой руки "Известий", - все это, быть может, и льстит авторам, но
и ко многому обязывает. Обязывает в том смысле, что "родить" новое понятие
куда проще, нежели потом "изъять" его из обращения, когда вдруг выяснится,
что оно лишено социальной глубины, неточное по смыслу,
поверхностно-ярлыковое, искажающее не только язык, но и нравственные
представления общества. "Речь, пекущаяся об истине, - писал Сенека, - должна
быть простой и безыскусственной" [8]. Стало быть, прежде чем давать новым
словам газетную жизнь, надо тщательно измерить их глубину, взвесить,
просчитать все последствия, как социальные, так и нравственные, и, наконец,
учесть их фонетическое звучание и степень художественности. Какое емкое,
многопластовое, точное, яркое представление дает слово "спутник" и сколько
сомнений возникает, когда читаешь или слышишь "волосатик", "стиляга",
"хипповый"!
читателям, пишущим в газету, имя "читкоры" по аналогии с "рабкорами" и
"селькорами": читатель-корреспондент? Не сомневаюсь, дали бы имя -
привилось, уж очень хлестко звучит: читкор! Но после бурных дебатов все же
воздержались, сохранили старое "читатель", главное достоинство которого в
том и состоит, что оно - старое. Язык - это самое консервативное изобретение
человечества, ревниво охраняемое от всевозможных реформ, новшеств, изменений
и даже обогащений, такую бы стойкую идиосинкразию к засорениям - и нам бы,
газетчикам, цены не было!
рассказывая о невежественном целителе, я позволил себе весьма сомнительную
форму довольно простого слова: "Вхожу и вижу: за столом сидит и ест
бутерброд с колбасой лет под шестьдесят мужик в грязном халате. Сажусь перед