отцовской нежности, печали и сердечной тревоги. Отрапортовав:
Мать у него тут живет, а русский человек, он разве знает меру,
расстроился, стремился со старушкой потеплей проститься и не соразмерил
дозы.
не уйду больше от эшелона", - подумал он, обращаясь к женщине, ждавшей
его.
отказался от ужина, велел лишь порученцу откупорить бутылку мандариновой,
любимой им воды.
поплотней прикрыл дверь в купе.
обкома, новости, - тот накануне вернулся из Москвы, где был принят одним
из тех людей, что в дни праздников поднимаются на мавзолей, но не стоят на
мавзолее возле микрофона, рядом со Сталиным. Человек, рассказывавший
новости, знал, конечно, не все и уж, конечно, не все, что знал, рассказал
секретарю обкома, знакомому ему по той поре, когда секретарь работал
инструктором райкома в небольшом приволжском городе. И из того, что
услышал секретарь обкома, он, взвесив на невидимых химических весах
собеседника, рассказал немногое комиссару танкового корпуса. И уж,
конечно, немногое из услышанного от секретаря обкома комиссар корпуса
Гетманов рассказал полковнику Новикову...
не говорил с Новиковым. Казалось, он предполагал, что Новикову досконально
известна огромная исполнительная власть Маленкова, и то, что, кроме
Молотова, один лишь Лаврентий Павлович говорит "ты" товарищу Сталину, и
что товарищ Сталин больше всего не любит самочинных действий, и что
товарищ Сталин любит сыр сулугуни, и что товарищ Сталин из-за плохого
состояния зубов макает хлеб в вино, и что он, между прочим, рябоват от
перенесенной в детстве натуральной оспы, и что Вячеслав Михайлович давно
уж не второе лицо в партии, и что Иосиф Виссарионович не очень жалует в
последнее время Никиту Сергеевича и даже недавно в разговоре по ВЧ покрыл
его матом.
высоты, веселое словцо Сталина, смеясь, осенившего себя крестным знамением
в разговоре с Черчиллем, недовольство Сталина самонадеянностью одного из
маршалов казались важней, чем в полунамеке произнесенные слова, шедшие от
человека, стоявшего на мавзолее, - слова, прихода которых жаждала и
угадывала душа Новикова, - подходило время прорывать! С какой-то глупой
самодовольной внутренней ухмылкой, которой Новиков сам же застыдился, он
подумал: "Вот это да, попал и я в номенклатуру".
городом. И снова гулко забила пехота: "Женя, Женя, Женя". Со стороны
паровоза сквозь стук и грохот послышались протяжные слова "Ермака".
мчащих к фронту стальные массы танков, и молодые голоса, и холодный ветер
с Волги, и огромное, в звездах небо как-то по-новому коснулись его, не
так, как секунду назад, не так, как весь этот год с первого дня войны, - в
душе сверкнула надменная радость и жестокое, веселое счастье от ощущения
боевой, грозной и грубой силы, словно лицо войны изменилось, стало иным,
не искаженным одной лишь мукой и ненавистью... Печально и угрюмо тянущаяся
из тьмы песня зазвучала грозно, надменно.
прощать. Это счастье поднимало ненависть, гнев, стремление проявить свою
силу, уничтожить все, что стоит на пути этой силы.
осенней ночи, охватила его духота вагона, и табачный дым, и запах горелого
коровьего масла, и разомлевшей ваксы, дух потных, полнокровных штабных
людей. Гетманов в пижаме, раскрытой на белой груди, полулежал на диване.
поморщился Федоренко - и я на попятный. Сказал Гетманову и Неудобнову, они
поморщились, зачем нам бывший репрессированный, и я испугался. Предложил
Басангова, - зачем нам нерусский, я опять на попятный... То ли я согласен,
то ли нет?" Глядя на Гетманова, он думал, нарочно доводя мысль до
нелепости: "Сегодня он моим коньяком меня же угощает, а завтра ко мне моя
баба приедет, он с моей бабой спать захочет".
немецкой военной махине, неизменно чувствовал свою слабость и робость в
разговоре с Гетмановым и Неудобновым?
прошедшей жизни, на ставшее для него законным положение, когда военно
безграмотные ребята, привычные до власти, еды, орденов, слушали его
доклады, милостиво хлопотали о предоставлении ему комнатушки в доме
начальствующего состава, выносили ему поощрения. Люди, не знавшие калибров
артиллерии, не умевшие грамотно вслух прочесть чужой рукой для них
написанную речь, путавшиеся в карте, говорившие вместо "процент"
"процент", "выдающий полководец", "Берлин", всегда руководили им. Он им
докладывал. Их малограмотность не зависела от рабочего происхождения, ведь
и его отец был шахтером, дед был шахтером, брат был шахтером.
Малограмотность, иногда казалось ему, является силой этих людей, она им
заменяла образованность; его знания, правильная речь, интерес к книгам
были его слабостью. Перед войной ему казалось, что у этих людей больше
воли, веры, чем у него. Но война показала, что и это не так.
хозяином он не сделался. По-прежнему он подчинялся силе, которую постоянно
чувствовал, но не мог понять. Два человека, оказавшиеся в его подчинении,
не имевшие права командовать, были выразителями этой силы. И вот он млел
от удовольствия, когда Гетманов делился с ним рассказами о том мире, где,
очевидно, и дышала сила, которой нельзя не подчиняться.
Гетманов.
станет его женой... В этот день его танки получили приказ идти к
Сталинграду.
город ездили, у меня с Михаилом Петровичем спор вышел.
о товарище Шапошниковой. Брат у нее в тридцать седьмом году нырнул, - и
Гетманов ткнул пальцем в сторону пола. - Оказывается, Неудобнов знал его в
ту пору, ну, а я ее первого мужа знаю, Крымова, этот, как говорится, чудом
уцелел. Был он в лекторской группе ЦК. Вот Неудобнов и говорит, напрасно
товарищ Новиков, которому советский народ и товарищ Сталин оказали высокое
доверие, связывает свою личную жизнь с человеком неясной
социально-политической среды.
седьмого года, надо шире смотреть на такие вещи. Нет-нет, вы меня
правильно поймите. Неудобнов замечательный человек, кристально честный,
несгибаемый коммунист сталинской складки. Но есть у него маленький грех, -
не видит он иногда ростки нового, не ощущает. Для него главное - цитаты из
классиков. А чему жизнь учит, он не всегда видит. Иногда кажется, что он
не знает, не понимает, в каком государстве живет, до того он цитат
начитался. А война нас во многом новому учит. Генерал-лейтенант
Рокоссовский, генерал Горбатов, генерал Пултус, генерал Белов - все ведь
сидели. А товарищ Сталин нашел возможным доверить им командование. Мне
сегодня Митрич, у которого я гостевал, рассказывал, как Рокоссовского
прямо из лагеря в командармы произвели: стоял в барачной умывалке и
портянки стирал, а за ним бегут: скорей! Ну, думает, портянок достирать не
дали, а его накануне допрашивал один начальник и малость помял. А тут его
на "дуглас" - и прямо в Кремль. Какие-то выводы все же из этого делать нам
надо. А наш Неудобное, он ведь энтузиаст тридцать седьмого года, его,
начетчика, с этих позиций не собьешь. Неизвестно, в чем этот брат Евгении
Николаевны был виноват, может быть, товарищ Берия тоже сейчас его выпустил
бы и он бы армией командовал... А Крымов в войсках. Человек в порядке, при
партбилете. В чем же дело?
такие раскаты в своем голосе. - А мне что, был ли Шапошников враг или не
был. Я его знать не знаю! Этому самому Крымову Троцкий о его статье
говорил, что она мраморно написана. А мне-то что? Мраморно так мраморно.
Да пусть его любили без памяти и Троцкий, и Рыков, и Бухарин, и Пушкин, -
моя-то жизнь тут при чем? Я его мраморных статей не читал. А Евгения
Николаевна тут при чем, она, что ли, в Коминтерне работала до тридцать
седьмого года? Руководить - это можно, а попробуйте, товарищи, повоюйте,
поработайте! Хватит, ребята! Надоело!
в голове стоял туман: "Женя, Женя, Женя".
опасений, свободно, рубит так, обращаясь к большому партийному работнику.
Он посмотрел на Гетманова, чувствуя радость, подавляя раскаяние и
опасения.
Панов Вадим
Ильин Андрей
Каменистый Артем
Соломатина Татьяна
Афанасьев Роман